– Нет-нет! – воскликнул юноша. – Я действительно рад нашей встрече.
Я фыркнула и отвела взгляд, рассматривая развешанные по стенам и перевязанные соломенной ниткой пучки сушеных цветов и трав, от которых в комнате витал теплый запах лета. У Ди-ру точно так же весь дом был увешан такими вениками, а полочки заставлены кучей банок и чаш, наполненных кореньями, ветками и плодами. Чего у нее только не было, и, несмотря на молодой возраст, – а ей едва исполнился тридцать один год, когда она погибла, – знания и умения ее в лесном врачевании поражали. Я стремилась стать на нее похожей: такой же умной и разбирающейся в травах да болезнях, хотела столь же легко относиться к происходящему в моей жизни и усмехаться трудностям, свободно встречать каждое мгновение и не бояться того, что случится завтра. Она была храброй женщиной и самоотверженной, не боялась поступать по велению своего сердца и никогда не боялась поступить как-то неправильно или неугодно окружающим.
Пожалуй, именно глядя на нее, я перестала верить в богов и судьбу. Когда люди обращались к ней за помощью, раз за разом сетуя на одни и те же болезни, Ди-ру с доверительной тоской говорила мне, что ни один даже самый опытный целитель не способен избавить человека от страданий и болезней, пока тот сам желает их. А вся сила, о которой так молят богов люди, находится в них самих. И используя эту силу, они могут как излечить себя, так и сгноить. Мне же она не раз повторяла, что, только изменив свои стремления, я изменю происходящие со мной события, хоть я так и до конца ей не поверила или же просто полностью не осознала истинного смысла ее слов. Она говорила, лишь возжелав что-то всей своей душой, я смогу это получить.
Кто знает, может быть, она была права, ведь мое желание исполнилось.
– Риса, – словно издалека донесся до меня голос Ик-су, – как твое плечо?
– Все в порядке, – я пошевелила рукой, ощутив неприятное покалывание в месте, куда угодила стрела. – Ах да, хочу заметить, ты очень хорошо наложил повязку и даже сам извлек стрелу. Я бы и не подумала, что ты так неплохо разбираешься в лекарском искусстве. Думаю, моя рана заживет очень быстро.
– А твоя рана на сердце? – негромко произнес Жрец, но от тихого звука его голоса я испуганно вздрогнула, а Ик-су, за доли мгновения переменившись в лице и вновь несколько глуповато улыбнувшись, вернулся к другим моим словам. – Юн очень интересовался врачеванием, да и меня ему постоянно лечить приходилось, вот я и запомнил кое-что. Правда, стрелу вытащить было очень тяжело! Я так боялся причинить тебе боль! – в его голосе прозвучала такая сильная тревога, что непривычная к подобной реакции от мужчин, я отшатнулась. – А этот шрам на ноге…
– В шесть лет меня похитили работорговцы.
– Ох, – сдавленно выдохнул юноша, – тебе так много пришлось пережить!
– Да нет, – я пожала плечами, откинувшись на спинку стула, – мне вполне сносно жилось во дворце. Я, безусловно, понимала, что все почтение, с которым ко мне относились служащие там мужчины, было лишь игрой, а в действительности их желанием было вдоволь поизмываться надо мной, а после выбросить то, что от меня останется в какую-нибудь придорожную канаву. Но, несмотря на это, открыто обидеть меня не решались, как и других придворных дам. И мне повезло больше, ведь у своей наставницы я научилась тем вещам, которых ни принцессу, ни ее придворных никто обучать даже и не думал. К тому же у меня была возможность…
Я замолчала, оторопело уставившись на стекающие по щекам Жреца слезы.
– Как мне жаль, что твою душу так изранили.
– И давай, – нахмурилась я, – ты не будешь в эту самую душу лезть.
Что за странный он все-таки человек. Разве можно так эмоционально на все реагировать? Даже сталкиваясь с подобным откликом на происходящие вокруг события у женщин, – а придворные дамы были зачастую девушки ранимые и чувствительные, – я не могла его принять, а уж у мужчин мне и представить было сложно подобную реакцию. Интересно, Ик-су действительно такой сострадательный и открытый или же просто недалекий? Усмехнувшись, я вновь посмотрела на юношу. Эта его падающая на лицо челка меня раздражает: когда не видишь глаз человека, становится неуютно, ведь именно по ним можно угадать его настроение и порой даже следующее действие, что он совершит. А с ним остается только полагаться на внутренний отклик собственной души.
Однако, несмотря на глупое поведение, молодой человек мне понравился.
Помогая Ди-ру, мне довелось повстречаться со многими людьми, такими разными и порой невыразимо красивыми. Но привлекали они не своей внешностью, а сиянием глаз; их взгляд был живым и ярким, и ты не мог не улыбнуться, глядя на этих людей. Мне всегда было удивительно, как непредсказуемо и временами абсурдно нас привлекает другой человек, неидеальный, странный, быть может, совершенно нескладный да некрасивый. Для всех он выглядит неприметным, но для нас становится самым ярким и дорогим. Ведь порой именно недостатки и делают нас особенными. И подчас можно стать для кого-то важным, даже если ты сломан внутри. Самой мне трудно в это поверить, но Ди-ру говорила подобные вещи горячо и страстно; для нее, вероятно, такое отношение к другим было естественным.
Мне же казалось, что человек, чье внутреннее состояние души переломано, не может кому бы то ни было понравиться. Он словно выпадает из мира, времени, жизни, становится пустым и другие попросту перестают его видеть и чувствовать; он становится для них никем. Именно так я воспринимаю себя.
Словно бы меня уже и нет.
– Что это за камни? – вопрос Ик-су выдернул меня из мыслей, и только через несколько мгновений я поняла, что именно он спросил. Я перевела взгляд на браслет из темно-красных резных камней, нанизанных на прочную нить, и коснулась шершавой поверхности кончиками пальцев, ощутив привычное покалывание.
– Карнеол. Иначе сардер.
– Ты сама его сделала? – задал новый вопрос, поднявшись и направляясь к печи.
– Нет, это был подарок от одного странника, проходившего через наш город, – глядя на попытки Ик-су справиться с ножом, я поднялась и взяла тот из его рук. – Почему ты решил поселиться так далеко от города?
– Мне всегда нравились места, где тихо и спокойно.
– Любишь одиночество?
– Нет, – тихо ответил юноша. – В одиночестве нет ничего хорошего. В истинном одиночестве, когда в целом мире у тебя нет ни одной близкой души. Это поистине ужасно, осознавать, что ни в одном краю – ни в близком, ни в далеком – никто не ждет тебя. А ведь таких людей очень много, тем более в такие смутные времена. Тебе ведь известно, что произошло с нашим императором?
– Не очень интересуюсь политикой, – пожала я плечами. – Поэтому нет, не знаю.
– Его убил юноша, ныне занявший трон.
– Думаю, нас это не касается.
– На него возлагают большие надежды. Люди верят, что он сможет восстановить былую мощь империи, приведенной в упадок милосердием и добротой предыдущего правителя. Но у них осталась принцесса, которой удалось избежать уготованной ей смерти и тайком покинуть столицу. Правда, ныне за ней ведется охота.
– Слабым не место у власти, – задумчиво замерев на несколько мгновений, я вновь продолжила нарезать корень ши, который собиралась добавить в похлебку. Бросив взгляд на юношу, я продолжила. – Хуже жестокого императора, может быть лишь император мягкосердечный. И правильно поступил этот юноша, убив такого правителя. Иначе страну ждало бы разорение. А ты? Ты ведь наверняка видел все эти события, что так важны для империи, ведь как-никак, но ты жрец.
– Видел, – после короткого молчания, подтвердил мои слова юноша.
– И не стал вмешиваться.
– Предначертанное судьбой изменить невозможно.
Перехватив нож, я толкнула юношу в плечо, отчего тот отлетел, ударившись спиной о стену, и, стремительно скользнув к нему, вонзила острие в стену возле головы жреца. Нож со стоном прошел в трещину между камнями, осыпав на пол глиняные крошки, а Ик-су глухо выдохнул. Между светлыми кудрями длинной челки, рассыпавшейся по лбу юноши, мелькнули его глаза удивительного аметистового цвета. Поймав его взгляд, я улыбнулась, вытащив нож из стены.
