– Ведь наверняка были какие-то свидетельства… как-то… где-то… Разве она не знала, что у нее больное сердце?

Опираясь локтями на стол, Дженкинс сцепил длинные пальцы под подбородком.

– С сердцем такое иногда случается. Сопутствующий приступ? А вот это уже наводит меня на нехорошие мысли.

Редактор ухватилась за его последние слова. Это ведь наверняка что-то значило, хотя она и не могла сказать, что именно.

– Такое иногда случается у детей, – задумчиво продолжил медик. – И, как правило, сопровождает высокую температуру. Но со взрослыми такого не бывает. Не говоря уже о том, чтобы причиной была аритмия… Довольно странно, ведь у мисс Эббот не было никаких признаков опухоли мозга или даже застарелого шрама от черепной травмы. Нет этого и в заключении. Даже намека. Я на секундочку…

С этими словами Дженкинс вышел из кабинета. Когда он вернулся, в руках у него был толстый скоросшиватель, который оказался историей болезни – вернее, здоровья – Клэр в течение ее многолетнего общения с личным врачом.

Несколько минут Дэвид просматривал содержимое папки. Когда же Рори собралась спросить его, что он ищет, врач сказал ей, что никаких упоминаний о травме головы здесь нет.

Раз в год Клэр проходила медицинское обследование – «что весьма похвально», добавил врач. Лишь в возрасте пятидесяти лет она впервые настояла на колоноскопии, электрокардиограмме, проверке плотности костей и стрессовом тесте для определения выносливости сердца. Кроме того, Эббот ежегодно проходила все положенные «женские осмотры». Как было бы хорошо, добавил от себя Дженкинс, если б все остальные его пациентки были столь же внимательны к собственному здоровью.

– Зато она неправильно питалась, – с печальной улыбкой возразила Стэтем. – Сомневаюсь, что она хотя бы раз в году нормально пообедала. И еще она любила вино. Но это, пожалуй, всё. Она даже не курила. И то, что случилось с нею… Я до сих пор не понимаю, как такое может быть…

– Как я уже сказал, такое случается, – произнес медик. – Даже с людьми, у которых здоровье, как у марафонцев.

Когда дело касается человеческого организма, добавил он, здесь может произойти все, что угодно, и без всяких объяснений. Это одна из величайших загадок жизни.

– Сочувствую, – сказал в заключение Дэвид. – Теперь я вижу, сколь многое Клэр значила для вас. Да и для других людей, как я понял из того, что они прочтут о ней. – Врач ласково и печально улыбнулся. – Эта ее книга. Она была смелым мыслителем, не так ли? Какая это огромная потеря для вас и всех тех, кто ее знал…

Барбара Хейверс решила, что отловить инспектора Линли и поговорить с ним будет проще всего на служебной автостоянке, и поэтому приехала на работу на сорок минут раньше обычного. Когда инспектор, наконец, прибыл, она уже поджидала его на его обычном парковочном месте.

Девушка отступила, пропуская коллегу. К слову, ожидая Томаса, она выкурила шесть сигарет – затоптанные окурки валялись у ее ног. Не успел он выключить двигатель, как Барбара ловко вскочила к нему в машину. Линли вздохнул – непроизвольная реакция с его стороны на исходивший от нее терпкий табачный дух, который он был вынужден вдыхать в 7.52 утра.

Не дав ему возможности побрызгать в салоне освежителем воздуха, Барбара сразу же заговорила:

– Вы делаете все, что в ваших силах. Я это вижу, сэр. Кстати, раньше я этого не понимала. Я была зла, как черт. Но я подумала, и теперь мне ясно, к чему вы клоните, и я более-менее это ценю. Но вы должны бросить это дело, потому что ничего у вас не выйдет.

Линли задумался над ее словами.

– Это вы о чем, Хейверс?

– Она никогда не порвет этот чертов рапорт о моем переводе в другое место. Во всяком случае, не при моей жизни и не при вашей. И я отлично ее понимаю. На ее месте я тоже не стала бы этого делать. Мол, сама виновата и все такое прочее. Между прочим, я ни о чем не жалею, и будь что будет.

Томас отвел взгляд. Впрочем, смотреть здесь было не на что. Разве только на бетонную стену подземной парковки, которая в данном месте являла собой мокрый кусок шершавой поверхности, очертаниями напоминавший королеву Викторию в последние годы ее правления. Зрелище это было непривлекательным сразу по ряду причин. Барбара уже собралась было высказаться на сей счет, когда Линли произнес:

– Хотите честно? Вас не узнать. Вы больше не выкладываетесь по полной. Ваша работа оставляет желать лучшего. Причем вот уже несколько месяцев. Мы все – и вы, и я, и Изабелла – это знаем. И какая, в конечном итоге, польза от того, что вы больше не выкладываетесь по полной?

– Я пытаюсь найти себя, – ответила сержант. – Вернее сказать, пытаюсь что-то сделать в этом направлении.

– В направлении чего?

– Всего этого.

– Могу я поинтересоваться, что вы имеете в виду под «всем этим»?

У Хейверс кольнуло в груди. Ей было ясно, куда клонит ее коллега и что ей нужно делать, чтобы парировать его удар: быть краткой и поскорее уйти.

– Работу, сэр, – ответила она. – Просто не мешайте мне ее делать. – С этими словами сержант взялась за дверную ручку, собираясь открыть ее и вылезти наружу. – Но в любом случае, спасибо. Ценю ваше…

Линли остановил ее.

– Я знаю, что это такое – тосковать по другому человеку, – сказал он негромко.

От его слов девушке стало только хуже. Теперь она не могла просто так взять и уйти, и он, черт побери, это знал. Барбара откинулась на спинку сиденья и теперь смотрела прямо перед собою на силуэт вдовствующей королевы Виктории и ее тройной подбородок.

– Я знаю, сэр, – сказала она. – И в моем случае, я также знаю, насколько это глупо. Хелен была вашей женой, и ее убили. В моем случае это всего лишь соседи, и они лишь переехали в другое место.

– Любовь – это любовь, – ответил инспектор. – Господь свидетель, не нужно иметь общую кровь, или свидетельство о браке, или что-то другое, чтобы страдать от утраты! Уходя, человек исчезает из нашей жизни, но не исчезают наши чувства к нему. Справиться с этим требует монументальных усилий воли.

Барбара повернулась и посмотрела на Томаса. Его темно-карие глаза – столь неожиданные для того, чьи волосы летом выгорают до цвета соломы – были устремлены на нее и полны тем, чего она явно не заслуживала: искренним – сержант это знала – состраданием.

Да, ситуации у них разные, как ни пытайся он придать им сходство. Ничто не сделает их похожими. И все же она многим ему обязана и должна сказать ему это единственно доступным ей способом – косвенно.

– Спасибо вам за это, – произнесла девушка.

– За что?

– За то, что вы только что сказали. Вы порядочный человек, несмотря на ваши изысканные манеры, фамильное серебро и портреты предков.

– Ах, вот как…

Они умолкли, разглядывая внутренности его машины – ручки, датчики и прочие загадочные штуковины.

Барбара заговорила первой.

– С другой стороны, – сказала она, – как вы думаете, сможете вы убедить ее отвязаться от меня? Не начальницу… я имею в виду Доротею. Вчера вечером она вытащила меня на блиц-свидание, а последние два дня прожужжала мне уши про танцевальный класс. Я малость остудила ее рвение, сославшись на плоскостопие, но сомневаюсь, что она готова принять это за уважительную причину.

Линли кивнул и с трудом удержался от улыбки.

– С другой стороны, – сказал он, – хорошая румба – это замечательно. Это, конечно, не то, что танго, но очень близко.

Хейверс тоже улыбнулась.

– Да пошли вы куда подальше со своими танцами, сэр!

Оба прыснули со смеху.

Они вместе вышли с парковки и поднялись на лифте наверх, где, выйдя из кабины, разошлись в разные стороны. Барбара направлялась к своему столу, когда ее остановил кто-то из молодых детективов. Телефонное сообщение, сказал он и протянул ей листок бумаги.

Звонила некая Рори Стэтем, и само сообщение было коротким. Просьба срочно перезвонить по поводу Клэр Эббот. Упоминание последнего имени помогло сержанту Хейверс вспомнить, кто такая эта Стэтем. Та женщина, которая присутствовала на автограф-сессии в Бишопсгейте. Она еще дала ей вторую визитку, потому что первую у нее изъяла помощница знаменитой феминистки. Барбара достала мобильник и позвонила по указанному номеру.