В общем, брак казался мне единственно верным шагом, и я сделал ей предложение. Поначалу она колебалась, но я ее уговорил. Мы зарегистрировали наш союз в мэрии и стали жить вместе. Но по мере продолжения ее беременности стали открываться худшие стороны ее характера. Сначала я подумал, что виной всему гормоны, и попытался убедить себя, что со временем это пройдет, что после того, как ребенок появится на свет, она вновь станет прежней. Увы, этого не случилось».
Затем, на третьей странице, Хейверс в самом верху прочла следующее:
«…вогнала машину в дерево, и даже сегодня я не могу сказать, почему. Впрочем, я уже и тогда знал, что имею дело с чем-то нехорошим. Она сказала: да, я вогнала машину в дерево, потому что была зла на тебя. Ведь ты позвонил мне и сказал, что не приедешь к ужину. Она злилась на меня не за то, что я забыл предупредить ее, а именно за то, что позвонил. Она уже начала готовить ужин, и это было что-то особенное, и она была вне себя от ярости, что я его не попробую. И поэтому она вышла из дома, села в машину и на всей скорости вогнала ее в дерево, где потом нарочно бросила ее, чтобы я все это увидел. Скажу честно, после этого случая у меня с трудом получалось ладить с ней. И я самоустранился. Лишь молча наблюдал за нею, так как совершенно не знал, чего от нее ожидать».
Барбара закрыла папку и задумчиво побарабанила по ней пальцами. Да, что ни говори, а приходится признать: хотя Фрэнсис Голдейкер и рассказывал про свою бывшую жену, что наверняка представляло интерес для Клэр Эббот, сама эта история была антитезой романтической любви. Сержант попробовала представить себе нечто менее зловещее, чем Клэр Эббот, копающаяся в прошлом Каролины Голдейкер в поисках пикантных подробностей. Она вполне могла собирать информацию для второй части своей книги «В поисках мистера Дарси», для которой ей требовались новые факты, и чем больше, тем лучше.
Затем Хейверс открыла папку с именем Мерседес Гарзы и быстро пробежала глазами ее содержимое. Первый документ начинался так:
«Матери Каролины шестьдесят восемь лет. Моя просьба об интервью была воспринята с удивлением, однако не встретила отказа, как только я объяснила Мерседес, зачем мне хотелось бы встретиться с нею для конфиденциального разговора. Последнее, по ее словам, ее ничуть не удивило. И она приехала ко мне в Спиталфилдс».
За этим следовала история отношений матери и дочери, Мерседес и Каролины. А поскольку это был, по сути, психологический анализ этих отношений, Барбара предположила, что предыдущая папка никоим образом не связана с книгой «В поисках мистера Дарси». Ведь насколько ей было известно, этот опус не затрагивал тему отношений матерей со своими детьми. Выходит, что это что-то вроде попытки разработать новую тему? Или что-то еще?
В этот момент девушке принесли часть ее заказа: сэндвичи с чипсами и сырный тостик. Причем и то, и другое было на пластиковой тарелке, украшенной по краю картинками кроликов, с аппетитом уплетающих свои вегетарианские деликатесы и, вероятно, призывающих следовать их примеру. Проигнорировав ушастых, Барбара заказала себе коричневый соус, кетчуп и солодовый уксус – ведь заранее не знаешь, что из этого превратит банальные сандвичи в изысканное удовольствие для гурмана. В общем, она взялась за сандвичи и заодно перешла к папке с распечатками электронной почты.
Сержант понимала: чтобы прочесть их все, ей потребуется не один час, и поэтому она решила выбрать самые интересные. Обмакнув сандвич в коричневый соус и откусив от него приличный кусок, Хейверс оценила ощущения вкусовых рецепторов, добавила кетчупа и погрузилась в чтение распечаток, выбрав наугад парочку из начала, две-три из середины и несколько из тех, что находились ближе к концу. Так ей было проще заметить изменения, как в их тоне, так и в содержании, хотя дальнейшие изыскания показали, что изменения в тоне отнюдь не были последовательными, напоминая, скорее, американские горки – то взлетали вверх, то падали вниз, причем без какой-либо видимой закономерности.
Послания начинались в любезной манере: одна женщина писала другой, с которой познакомилась совсем недавно. В таких письмах Каролина Голдейкер обычно выражала свое восхищение Клэр Эббот, как писательницей, лектором и феминисткой. Судя по всему, адрес электронной почты ей дала сама Клэр после лекции в Шафтсбери – в письме упоминалась Женская лига, а его дата была более чем двухлетней давности. Каролина также выражала свое якобы искреннее удивление тем, кто Клэр ей ответила. Дальше следовали строки: «Когда я думаю о том, чего достигли вы, и сравниваю это с моей жизнью, в которой мне похвастаться нечем» и прочие жалобы на несправедливость этого мира. Барбара даже поморщилась. Однако из последующих писем вскоре стало ясно – несмотря на их дружеский и даже легкомысленный тон, – что Каролина закидывала удочку в расчете получить работу. И хотя то, что девушке было известно о Клэр, равно как и ее впечатления от личной встречи отнюдь не свидетельствовали в пользу того, что феминистка на эту удочку клюнула, она, тем не менее, была склонна думать, что поначалу Эббот решила, будто судьба послала ей милую, хотя и болтливую уборщицу, в которой она, в общем-то, действительно нуждалась.
Так что Каролина Голдейкер не лгала, когда утверждала, что начинала как «простая уборщица». Кстати, это был плюс в ее пользу, хотя он и не объяснял того, зачем Клэр понадобилось распечатывать ее электронные письма и, более того, хранить их под замком в багажнике машины.
Далее, спустя десять месяцев, стали заметны первые изменения в тоне посланий. Что-то с уборкой дома пошло не так. Вопрос об ущербе был встречен дерзкой репликой: «Если вас, Клэр, не устраивает моя работа, я могу хоть сейчас вернуть вам ключи».
По всей видимости, Эббот ответила резко, хотя самого письма в папке Барбара не обнаружила. Однако за ним последовало ответное, в духе: «Так вы обвиняете меня во лжи!», а за этим еще одно – длинное и написанное в половине четвертого утра. Каролина – пьяная? или что-то приняв? или будучи в истерике? или в подражание Генри Джеймсу? – накропала три страницы про своего бывшего мужа, про самоубийство своего младшего сына, про женитьбу старшего, про его «омерзительную женушку Индию», а затем снова про мужа, который, по ее словам, «был не мужчина вовсе». Она явно завелась, потому что дальше сравнивала себя с Клэр Эббот. По ее словам, той достались «все чертовы привилегии, Оксфорд и все такое прочее. Вы понятия не имеете, как унижаете людей. Или же вам нравится играть с ними, как вы играли со мной?» И так далее в том же духе, пока у Барбары голова не пошла кругом. Отдельные пассажи в этом письме были выделены желтым маркером, а на полях виднелись пометки «Тиммс 164» и «Фергюсон 610». Сочла ли Клэр нужным отвечать на это гневное обличение – было не ясно. По крайней мере, в папке такого ответа не было.
Более того, просмотрев распечатки, Хейверс поняла, что ответов – если таковые и были написаны – здесь не хранилось. В случае данного конкретного письма, следом за ним шло нечто написанное Каролиной меньше чем через двадцать четыре часа. В этом новом своем послании она извинялась за то, что столь бесцеремонно выплеснула все свои комплексы и тревоги на Клэр. В частности, Голдейкер утверждала, что, печатая предыдущее письмо, она была сама не своя, и эту вспышку эмоций спровоцировала вовсе не Эббот своим вполне резонным вопросом, а телефонный звонок «извращенки Индии» о Чарли, ее теперь уже единственном сыне. Мол, та выразила свою озабоченность его подавленным настроением, а также отказом обратиться за помощью к психоаналитику. Индия опасалась, что депрессия может довести его до самоубийства, как это случилось с его братом.
«Это совершенно сломило меня. Когда я написала вам, у меня только что состоялся разговор с нею, – объясняла Каролина. – Прошу вас, простите меня. Работать у вас – единственный для меня способ постоянно не думать про Уилла. Иначе мне просто не выжить».
Барбара вновь посмотрела на предыдущее письмо, отправленное в три тридцать утра. Каролина только что разговаривала с Индией по телефону? Это в половине четвертого? Как-то сомнительно. Поверила ей Клэр или нет – неважно, так как через пару часов письма Голдейкер снова пришли в норму. Странно, хотя обе женщины виделись практически каждый день, Каролина писала так, как будто их разделяли многие мили, и они играли в друзей по переписке. Она писала своей работодательнице ежедневно. Последующие пятьдесят с лишним писем были вполне безобидны, пока что-то вновь не вывело ее из себя. На тот момент Каролина уже поднялась по работе на ступеньку выше – из уборщицы была повышена до экономки и поварихи. Внимательно вчитавшись, Барбара выяснила, что на сей раз Клэр высказала свои претензии по поводу поданного ею ужина: «Рыба была слегка с душком». По всей видимости, именно эта фраза подтолкнула ее помощницу выплеснуть все, что она об этом думает, на целых две страницы: «Давайте посмотрим, как вы используете меня и как других людей, потому что вы именно такая, вы привыкли использовать людей. Вот что я узнала о вас, и не только ЭТО».
