Впереди Джош пробирался через толпу. Обернувшись, он заорал:

– Сюда, ребята! – после чего моментально исчез из вида.

Деррик ждал, что Бекка сразу же ускорит шаги, однако она этого не сделала. Она продолжала озираться. Она бросала взгляды из стороны в сторону, оглядывалась через плечо и смотрела через плечи тех, кто оказался перед ними. Ему пришло в голову, что она, возможно, кого-то высматривает. И он догадывался, кого именно.

Он сказал:

– На Аллее волноломов.

В этот момент оттуда послышалась музыка. Это был фольк-джаз на гитаре в сопровождении бас-гитары и мандолины. Трио Сета Дэрроу развлекало толпу, ожидающую Неру.

Бекка повернулась к Деррику и отбросила со лба непослушную прядь выгоревших на солнце волос. Она заявила:

– Я не высматривала Сета.

«Тогда кого же?» – подумал он. Ведь она кого-то искала взглядом – и явно не его. Она перестала его высматривать еще в ноябре. Она чуть ли не убегала от него. И он по-прежнему не понимал, в чем дело.

Казалось, она заглянула ему прямо в сердце. Она спросила:

– Деррик… дело было в этом? Вот что между нами произошло? Я не понимаю. Мне с тобой было надежно.

Он отвел взгляд, сунул руки в карманы и ссутулил плечи.

– Недостаточно надежно, – сказал он.

– А?

– Вот что произошло, Бекка.

Ведь когда ей кто-то понадобился, она обратилась к Сету Дэрроу, а не к нему. И это Сет Дэрроу, а не Деррик хранил ее тайны в своем сердце.

Ее глаза расширились, словно она внезапно все поняла. Она выдохнула:

– Ох, нет! Ты решил, что Сет для меня важнее тебя, да? Потому что он помог мне в ноябре. Потому что он знал место, где мне можно было поселиться, когда я уехала из мотеля. Потому что я отказывалась тебе говорить, а Сет все это время знал, и ты решил, что это означает…

Она положила руку ему на локоть. Он ощутил ее тепло так же, как ощущал его с самого начала – тепло исходило от этой странно выглядящей девушки, которая приехала на остров и разговаривала с ним так, как не разговаривал больше никто.

Вокруг них толпа рванулась к воде, и их захватило следом, хоть они вдруг и перестали быть частью этой толпы.

– Ты доверилась ему тогда, когда не стала доверяться мне.

– Я пыталась тебя оградить.

Он мрачно покачал головой, чувствуя себя ужасно маленьким, и проворчал:

– Что, я кажусь совсем беспомощным? Я упал с обрыва, Бекка. Сломал ногу. Ударился головой. Это должно означать, что я не смог бы помочь тебе, если тебе понадобилась бы помощь?

– Нет, – ответила она так же безрадостно. – Нет.

– Тогда почему ты…

В толпе раздались крики. Прозвучали последние ноты мелодии – и их внезапно понесло дальше. Они прошли мимо старой заброшенной таверны «Конура» и спустились на Аллею волноломов, начинавшуюся за ней. Трио Сета раскланивалось под одобрительные аплодисменты, а мэр Лэнгли поднимался на специально построенную сцену. На нем был цилиндр, на полях которого по-дельфиньи резвился плюшевый тюлень.

Ему не дали шанса сказать в микрофон хоть одно слово. Кто-то крикнул: «Смотрите!» – и появился черный тюлень. Его голова оказалась на поверхности всего метрах в пятидесяти от берега, там, где плавала надувная лодка и двое наблюдателей ждали свою гостью, как и ежегодно, приготовив рыбное угощенье. Однако на этот раз Нера не стала задерживаться ради угощенья. Она подняла свою черную голову и посмотрела на них, но не залаяла. Вместо этого она пять раз проплыла вокруг лодки. Снова остановилась и подняла голову. А потом она нырнула. И исчезла.

– По-моему, она попрощалась, – прошептала Бекка.

Деррику тоже так показалось – и почему-то ему стало грустно. Она сказал:

– Мне бы этого делать не хотелось.

– Чего?

Бекка повернулась к нему от воды – и когда их взгляды встретились, он заметил у нее на щеках слабый румянец.

– Прощаться. С тобой. Мне казалось, я с тобой расстался. Мне показалось, что мне не нужно этого… того, что между нами… Потому что я и правда не знаю, как это назвать. Но без тебя, Бекка… – Он пригладил волосы и вдруг понял, что ему хочется их сбрить – что ему снова хочется быть тем, кем он был прежде, жителем Кампалы, уроженцем Кампалы. Только теперь ему захотелось быть настоящим Дерриком, а не поддельным: быть тем парнем, который дал одно обещание и не выполнил его. Он сказал: – Кто-то отдал моему отцу те письма. Их нашел какой-то художник, которому понадобилась набивка из бобового пуфа. Он догадался про остальное – то есть про то, чьи это письма. Папа увидел ее имя.

– Риджойс?

– Он решил, что это кто-то из Кампалы. То есть – подружка. Он не знает, что она – моя сестра.

Бекка кивнула и внимательно посмотрела на него.

– Что ты собираешься делать?

По его губам пробежала быстрая улыбка.

– Спасибо, что спросила.

– Э-э?

– А не объявила. Ты постоянно объявляла мне, что я должен делать.

– Извини, – сказала она. – Я над этим работаю. То есть над тем, чтобы этого не делать.

– И ты извини. Мне жаль. То другое… Кортни и… и так далее.

Он не знал, сможет ли рассказать Бекке об этом – а в особенности о том, что он узнал про самого себя в те лихорадочные минуты с Кортни, среди деревьев. Он уже поговорил с ней. Он сказал, что настолько запутался, настолько запутавшимся себя чувствовал, настолько ему жаль, жаль, жаль, что все пошло именно так – то есть зашло слишком далеко, и все-таки…

– Ладно, ладно! – выпалила Бекка. Вид у нее был такой, словно она готова зажать себе уши. Когда он не стал больше ничего говорить, она вроде бы успокоилась и сказала: – Это – личное, понимаешь? Так же, как ты и Риджойс – это личное, с чем ты должен будешь когда-нибудь разобраться, но это не мое дело, и я теперь это понимаю. Просто иногда… Это трудно, понимаешь? Решить, куда что определить. Трудно, да?

– Отчасти – да. Но есть и другие части. – Он замялся. Он не знал, как сумеет это сказать, но говорить надо было сейчас – или никогда, и он продолжил: – Мне бы хотелось вернуть тебя в мою жизнь, Бекка. Мне хотелось бы сделать это прямо сейчас.

Тут она улыбнулась. Ее улыбка показалась ему невероятно яркой. Она сказала:

– Я тоже этого хочу. Правда. Как и ты.

Деррик почувствовал невероятное облегчение. Он словно вернулся домой. Он снова оказался там, где всегда должен был быть. И когда он притянул ее к себе и поцеловал, то понял, что цель стоила того пути, который ему пришлось проделать, чтобы ее достичь.

Дженн не представляла себе, о чем Коротышке Куперу понадобилось с ней говорить, но она все равно пошла с ним. Они дошагали до конца Второй улицы, но по дороге он не сказал ничего. Только когда они перешли через Каскад-стрит и увидели скамейку, с которой можно было смотреть на далекую безупречную вершину горы Пилчак, он заговорил.

К этому моменту она уже успела почувствовать легкое нетерпение. Когда он подошел к ней, пока она была с Беккой, Айвором и Шарлой, лицо у него было очень серьезное. Вид у него был такой, словно он собирается объявить то ли о смерти кого-то из родителей, то ли о скором переезде в другой штат. Оказалось, дело совсем не в этом. Он захотел поговорить с ней о «нас», как он выразился.

Он начал с того, что сказал:

– Я не понимаю, чего ты добиваешься.

На что она ответила:

– Э?

Он возмутился:

– Прекрати, Дженн! Ты же знаешь, о чем я говорю. То есть… – Тут он покраснел. – То есть ведь это ты была у меня дома наверху, да? Без рубашки, лифчика и прочего?

Она почувствовала, как под его взглядом ее щеки начинают гореть. Ну да: они разделись и перешли к нему в спальню, но это было все. Они даже не подошли к близости. Внизу шумно хлопнула дверь, возвещая о приходе его паршивого братца, и все на том закончилось. В тот момент она была разочарована… вроде бы. Но потом, по правде говоря, почувствовала облегчение. Они поспешно оделись, слыша, как Дилан шарит на кухне в поисках еды. Возглас «Вот засада!» и ругань ясно сказали о его обломе.