Каждый из нас может, будучи взрослым, «впасть в детство» – оказаться в детском состоянии Я. Со всеми вытекающими из этого последствиями – в нас оживут ощущения, которые мы испытывали в детстве, будучи оставленными на время мамой. Что может их вызвать? Любое обстоятельство – пустая комната, например. Я столько слышала рассказов о том, как запускается это состояние. Возвращается человек с работы и представляет себе, как он входит в пустой дом, где никто не выйдет ему навстречу, не обнимет, не проявит внимания. И только представит себе эту картинку, как тут же ощущения, которые он испытывал в детстве, оставшись один, оживут. И он начнет жалеть себя – одинокого, беспомощного, потерянного, никому не нужного. И еще больше усугубит это состояние, потому что именно эти чувства удерживают человека в детском состоянии Я.

Можно сказать, что одиночество – это такое эмоциональное дежавю.

Однако человек, живущий один, может вовсе не ощущать себя одиноким. И даже в одиночной камере не страдать от одиночества, как вождь пролетариата, например. Пишет письма на волю тайнописью – молочком – и чувствует себя не просто связанным с миром, а в гуще политической борьбы. Какое уж тут одиночество?!

М. К. Вождь был человеком одержимым – идеями, целями, фантазиями. А если речь идет о ком-то вполне обыкновенном, не вожде?

Т. Б. Мне довелось однажды встретиться в ивановской глубинке с одной старушкой, у которой не было ни детей, ни мужа, ни родственников. Дело было так.

На последнюю электричку в Москву мы с дочерью опоздали, до ближайшей станции – километров восемь. А на пути к ней – деревня, в которой мы и решили попроситься на постой. И вот представьте – зима, мороз, кругом заснеженные поля, окантованные темной кромкой леса. Небольшая деревушка, темные окна изб – зимой в деревне спать ложатся рано. Но одно окошечко светилось. Немного робея, мы постучали, приготовившись объяснять, кто мы, откуда… Идем, мол, от батюшки из соседнего села, к которому приезжали за духовным наставлением. Но хозяйка впустила нас без всяких выяснений.

В избе было нетоплено, еды никакой. Это было время такое – перестройка, на канун в храме бабушки приносили не буханку, не полбуханки, а кусочек черного хлеба. У Татьяны, так звали старушку, не было даже хлеба, зато был огурчик солененький, который она берегла на случай, если зайдет этот самый батюшка. В избе было чисто, на пустых полочках вырезанные из бумаги салфеточки. И что же она делала в этот поздний час в пустом доме в заметенной снегом, спящей деревне? Она читала Евангелие. И была она совсем не одинокой, потому что с ней были святые. В очень хорошей компании была. И святые, с которыми она общалась, для нее были живыми, и ей с ними было тепло.

Воспоминание об этой старушке я храню много лет как одно из самых сильных, повлиявших на меня впечатлений. Как пример того, что находясь объективно – физически и социально – в одиночестве, человек может одиноким не быть. Конечно, вы правы, гораздо больше случаев, когда полна горница людей – и дети, и родные, и близкие рядом, а человеку всё же одиноко. И находясь в компании, мы можем почувствовать себя как Джон, если никто не обращает на нас внимания. То есть одиночество – это ощущение потери контакта.

Контакт – это наличие связи. Чувственное подтверждение, что ты не один – есть еще кто-то на «другом конце провода». А если мне не к кому примкнуть, то я в пустоте, даже если кругом люди.

Я думаю, что люди, ощущающие себя одинокими, не могут устанавливать контакт – как ребенок, которому остается только ждать, что мама придет и «подключится» к нему. И пока человек находится в этом беспомощном, детском состоянии Я, он обречен испытывать одиночество, если внимания извне нет. Но осознав это, человек может перейти во взрослое состояние Я, в котором люди способны сами устанавливать контакт с другими людьми, способны не только получать, но и давать. Мне думается, способность давать другим людям любовь – самое надежное средство не быть одиноким.

М. К. Наверное, всё это так. Но и не так. Всё же, мне кажется, чтобы не ощущать себя одинокой – давать мало. Пять лет я пила эту чашу, чашу почти чистого одиночества, и знаю: эту пустоту до конца не заполнить. Ничем и никем, кроме другого человека.

Ясно помню это состояние. Впервые я испытала его в Америке. После университета я поехала учиться в Калифорнию, в аспирантуру, снимала в Лос-Анджелесе студию, комнатку с кухней, познакомилась по ходу дела с прекрасными людьми, которые с тех пор мои близкие друзья. Мы общались, постоянно куда-то ездили, я преподавала в воскресной школе детям русский язык, головы не поднимая училась – моя жизнь была необычайно насыщенной. Это не нарушало ощущения, что я одна. Потом я вернулась в Россию и поселилась в маленькой квартирке. Тут уж с «отдавать» стало совсем удобно, я преподавала в школе и очень любила своих учеников, возилась с ними, как умела. Кое с кем мы до сих пор поддерживаем отношения, хотя мой педагогический опыт был недолгим. Несмотря на это, и в Москве мне было пусто. Хотя кто-нибудь ко мне постоянно приходил – друзья, поклонники. Помню, как-то полночи мы проиграли с друзьями в мафию, но под утро все всё равно разошлись – гора невымытой посуды и пустота. Одиночество стало частью меня, я всегда существовала в таком тонком скафандре одинокого бытия. Слой прохладного, слегка разреженного воздуха, облегающий тебя как костюм. Чувствуешь себя свободно, но всегда немного прохладно. Лишь выйдя замуж, я поняла, как устала от этой прохлады. И вот наконец-то! рядом с тобой человек. Его голос, его слова, его тепло, его куртка, ботинки. Первые месяцы супружества я пила как сладкое и в самом деле медовое снадобье еще и оттого, что стала не одинока – мне нравилось простое: завтракать, слушать радио, гладить, просыпаться не одной. Я и сейчас не вижу иного (чем жизнь с кем-то вдвоем) выхода из этой довольно безнадежной, на мой взгляд, ситуации. Но всякое бывает. Если всё-таки не сложилось жить с другим человеком рядом, есть ли способ не ощущать это как трагедию?

Т. Б. Конечно! Ведь что характерно для трагедии? Ощущение страха и беспомощности – ты ничего не можешь сделать, ты щепка в волнах бушующего моря. Именно ощущение бессилия, беспомощности есть самый главный признак того, что человек находится в детском состоянии Я – его внутренняя пустота может быть восполнена только кем-то извне. Но восполнять себя человек должен учиться сам.

Наш первый опыт узнавания себя и ощущения – Я есть – был связан с прикосновениями. Прикосновения давали нам знать, что мы не одни в этом мире. Но по мере взросления ребенка функцию прикосновений начинают выполнять слова. Ласковые слова поглаживают, грубые – причиняют боль.

Постепенно слова начинают заменяться мыслью. Ребенок один дома, но он не чувствует себя брошенным, если может подумать – «мама меня любит, она тоже скучает обо мне». Устойчивый образ матери – мама есть – во внутреннем мире ребенка позволяет ему сохранять ощущение, что он не один. Контакт между ним и матерью есть, связующая их невидимая нить просто растянулась, удлинилась.

Некоторые люди настолько плохо осознают себя, что отсутствие внимания – прикосновений и замещающих их слов – приводит их в состояние потери себя. «Меня словно нет», – говорят они в такой ситуации.

Мне думается, что человеку важно знать, что он любим, даже если тот, кто его любит, не может быть рядом. Сознание, что ты любим, делает человека защищенным, даже если подтверждения этой любви чрезвычайно редки, если тот, кто тебя любит, за тысячи верст от тебя, в другой стране.

М. К. Давайте всё же заострим ситуацию. А когда даже в другой стране у тебя тоже никого? Когда ты и правда один, дети выросли, муж ушел к другой или просто умер, родителей тоже нет на свете.