Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А царь Калоян вывел на поле тьму-тьмущую, тысяч до сорока. Но мы не устрашились. Устремились на них с трубами, с кличами – у каждого рытаря свой. Топот, земля дрожит. Болгары – в стороны, половцы наутек. Мы за ними! Но у поганых кони легкие, у нас тяжелые. Стали мы в погоне растягиваться. Кто быстрее скачет, кто медленнее. Тогда половцы начали назад заворачивать, передних из седла арканами вынимают. Дело плохо. Кинулись мы назад – а болгары сызнова сомкнулись, копья выставили, не пропускают. И стрелы дождем сыплются – спереди, сзади.

Дружинники слушали, насупив брови, затаив дыхание. Многие бывали под половецким стрельным дождем – знали, каково это.

– Ну, стрелы-то рытарю, если доспех хорош, не страшны. Стучат по латам, словно град, да ломаются. Вот аркан дело иное. Меня, как многих, той подлой веревкой и взяли. Сдернули, будто рыбу лесой.

А доспех тяжеленек. Сверзся наземь, без чужой помощи не встанешь. Так и угодил в полон. Эх, – вздохнул Борис, – дурак я был. Это я уж после придумал, как латному рытарю от арканов отбиться. Показать?

– Покажи! Покажи! – зашумели дружинники.

Дальше было еще интересней.

Борис приказал заковать своего богатырского коня в особые лошадиные латы, свисавшие чуть не до самой земли. Роланд, и без того огромный, сделался похож на сказочное железночешуйное чудище. Облачили в иноземные доспехи и княжича. Шлем – навроде ведра: лицо всё закрыто, только впереди прорези для глаз и малые дырки – дышать, а поверху два загнутых бычачьих рога. На плечах стальные полукружья, вся грудь прикрыта сплошной пластиной. Такие же по бокам и сзади. На бедрах ребристая, стальная же юбка. Ниже – поножи, наколенники, нащиколотники, да железные башмаки с острыми шпорами.

Что лязгу, звону, грохоту! В седло Бориса усаживали вчетвером, с крыльца.

Проехался стальной центавр по двору – глядеть жутко. Будто один из всадников, про которых сказано у Иоанна в «Апокалипсисе», что брони у них огненные, а головы у коней львиные, изрыгающие огонь, дым и серу.

Вышел посмотреть на дивное диво и хмурый Путятич. Стоял, головой качал, ничего не говорил. Не нравилось боярину, что дружина прежде только его слушала, а теперь ею распоряжается Борис. У княжича завелся шустрый подручник, именем Шкурята, все время рядом – с поручениями бегает, приказы передает, на остальных покрикивает, а Добрыня стал вроде и ни к чему.

– Двадцать человек, возьмите луки, встаньте вон там! – гулко крикнул из-под шлема Борис, показывая туда, где за низкой, сложенной из кольев, оградой начинался конюший двор. – Как поскачу, бейте по мне стрелами. Цельте метко, не бойтесь! Кто умеет арканы кидать?

Таких нашлось с дюжину.

– Встаньте по обе стороны. Погоню коня – набрасывайте веревки. Кто сумеет меня из седла сшибить, пожалую гривну!

Ингварь поморщился – платить ведь ему придется. Не жирно ли за такую глупость целую гривну серебра давать?

– Брось, брат, удальничать, – сказал он, подойдя к всаднику. – Опасную игру затеял. А коли стрела тебе или коню в глаз попадет?

– Удальства тут большого нет, а опасности подавно, – со смехом ответил Борис. – В таком доспехе да на моем Роланде героем быть легко. Сейчас поймешь, за что Тагызу лишние триста гривен переплатил. Мне в глаз стрела попадет навряд ли, я от стрел заговоренный. А у коня наглазья есть.

Он опустил на лошадиной голове два железных лепестка.

– В копейной атаке коню зрение не надобно. Меньше бояться будет, лучше поводьев слушать. А что слепой – не его беда. Беда тому, кто на пути встанет. Эй! – зычно крикнул он на ту сторону двора. – Готовы?

– Позволь, княжич, я вместо вражьего воеводы буду, стрелками и арканщиками командовать, – сказал Добрыня, стоявший чуть сзади. – Только не взыщи, если что.

– Не взыщу! – фыркнул Борис. – Иди, старый. Командуй. Ссадите меня – тебе две гривны. А насмерть убьете – туда мне и дорога. Никого, братка, за меня не наказывай.

– Добрыня, – шепнул Ингварь, побледнев. – Ты не удумал ли что?

– Он сам захотел, – так же тихо ответил боярин. – На тебе греха не будет.

– Стой! Вернись!

Но Путятич уже бежал прочь, не по возрасту быстрый. Ингварь кинулся вдогон, но брат преградил путь копьем.

– Не мешай, Клюква. Не порти веселья.

– Оставь! Добром не кончится!

– Ох и нудный ты. Надоел!

Стальной всадник, потянув уздечку, развернул коня и отъехал к самой стене терема, для большего разгона. Тем временем Добрыня за оградой расставил стрелков в цепочку, что-то им втолковывая. Сам тоже взял в руки короткий лук, из которого легко бил на лету высоко летящую птицу.

У Ингваря похолодело в груди.

– Брат, стой!

Он бросился наперерез, но не успел. Мимо чеканным галопом пронесся несокрушимый конник, обдав пылью, обрызгав грязью из лужи.

Навстречу полетели стрелы. Они бились о нагрудник Роланда, о латы и щит всадника – и бессильной щепой разлетались в стороны. Тогда справа и слева подступили воины с арканами. Борис отпустил поводья, отшвырнул щит, обеими руками, одновременно, выхватил длинный меч и кривую саблю.

Огненный перст - i_076.png

Первая петля просвистела близко, не зацепив. Зато следующая точно обхватила рогатый шлем, натянулась – но в тот же миг Борис махнул остро отточенным половецким клинком и рассек веревку. Так же он поступил со второй, третьей, четвертой. Издал громогласный боевой клич – Ингварю показалось, что брат кричит «Гори-и-и-и! Гори-и-и-и!», но потом разобрал: «Кори-и-инф!».

Конь вскинулся, с разбегу перемахнул через ограду. Лучники едва успели отскочить в стороны.

Все восторженно заорали, побежали за всадником, который замедлил бег у самых конюшен и медленно поехал обратно. Ингварь мчался следом за всеми.

Борис держал в руке шлем, ковырял пальцем вмятину на железной глазнице.

– Глядите! – показал обступившим его воинам. – Кто такой меткий? На полвершка ниже – и конец мне. Но хранит удача Борислава Коринфского!

Прямо с седла, подбоченясь, он обратился к дружине:

– Вас тут шестьдесят удальцов. Двадцать конные, сорок пешие. Кому на коне быть, решилось жребием. Неладно это, братья. Кто лучше и доблестней, тому и чести должно быть больше. Быть конным воином, по-европейски рытарем, – это заслужить надо. Вот проверю вас, кто хорош в ратном деле, а кто нет, тогда и погляжу, кому верхом биться, а кто пускай пока пеш походит. Всяк старайся, покажи себя, попробуй первым быть. Вот как в лихой дружине надо!

– А я думаю, в дружине надо по-иному, – сказал Ингварь, поглядев на мрачного Добрыню. – Перед Богом и смертью, в сражении, все равны. Соперничать друг с дружкой нечего, от этого бывает зависть и рознь. Так и при отце было: стой вместе, как скала единая, тем и победишь.

Никто его не поддержал, ни один человек. А Путятич как стоял молча, так рта и не раскрыл, хотя Ингварь повторил всегдашние его слова.

– Ну-ка, кто из нас прав, я иль Клюква? – весело крикнул Борис.

– Ты! Ты! Хотим по-твоему! – зашумели дружинники.

Несколько раз Ингварь просил брата не звать его при воинах и при челяди «Клюквой» – от этого княжьему сану урон, и Борис обещал, но, забывшись, все-таки поминал забытое детское прозвище.

И оно понемногу пристало.

Однажды стоял Ингварь у окна, а внизу проходили Шкурята и еще двое дружинников. О чем говорили, было не слыхать, но один спросил:

– Это который князь велел – князь-Сокол иль князь-Клюква?

– Сам ты «клюква», – ответил Шкурята. – Настоящий князь у нас один.

Скверно стало Ингварю. Если настоящий князь – Борис, то кто тогда он? Тиун? По хозяйству приказчик?

Господи, неужто это Твое воздаяние за милосердие, за великие жертвы, за братскую любовь?

73
{"b":"542265","o":1}