У дочери Земомысла было круглое румяное лицо с довольно широкими скулами, большие глаза, голубые, как незабудки, прямой нос и красиво очерченные уста. Все линии ее статной фигуры были подчеркнуты хазарским одеянием.

Верхуслава поприветствовала Святослава, по славянскому обычаю, поклоном. При этом от взора князя не укрылась белоснежная грудь молодой женщины, открывшаяся в разрезе безрукавки при наклоне вперед. Щеки Верхуславы порозовели еще больше, когда она заметила, куда направлен взгляд князя.

– Я виделся с твоим отцом перед походом на хазар, – заговорил Святослав, жестом приглашая Верхуславу присесть на скамью у окна. – Князь Земомысл показался мне мужем честным и благородным. Мы заключили с ним роту, что отныне вятичи будут платить дань мне, а не хазарам. Старейшины вятичей эту роту одобрили. Еще урядились мы с князем Земомыслом иметь общих друзей и врагов.

Святослав ненадолго умолк, заметив волнение на лице Верхуславы.

– Я могу вернуться в отчий дом? – проговорила она, не сводя с князя своих прекрасных глаз, вмиг наполнившихся слезами.

– Конечно, можешь, – с ободряющей улыбкой ответил Святослав. – То-то отец твой возрадуется!

Верхуслава закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Святослав смущенно прокашлялся и осторожно спросил:

– Сколько лет ты здесь мыкаешься, милая?

– Десятый год, – сквозь слезы ответила Верхуслава.

Чтобы унять эти бурные рыдания, Святослав подсел к Верхуславе и мягко обнял ее за плечи.

– Полно, горлица. Полно! – ласково промолвил князь. – Пришел конец твоим горестям и печалям. Домой поедешь! Соскучилась поди по отцу-матери?

Верхуслава обвила шею князя горячими руками, заплакав еще сильнее. Случившееся казалось ей чудом! Вот он – ее избавитель от постылой неволи! Дверные занавески бесшумно раздвинулись, между ними показалась голова Перегуда, глаза которого излучали сильнейшее любопытство. Святослав с молчаливым раздражением махнул на него рукой, мол, уйди, не до тебя сейчас! Голова Перегуда мигом исчезла.

Толпа разноплеменных купцов, прибывшая из Булгара в Киев, внесла смятение в умы простого люда и в особенности в настроения здешних бояр. Ощущение чего-то смутного и непредсказуемого витало в словах и мыслях, сомнения и догадки, как зловещие птицы, врывались в разговоры и споры, звучавшие в домах, на улицах, на торжище – повсюду.

Погруженный в раздумье, Калокир шел по улице, которая тянулась вверх по склону холма. Киев, застроенный деревянными домами, казался послу большой деревней по сравнению с городами ромеев, выстроенными из камня. На вершине холма у ворот в бревенчатой стене Калокира задержала стража, но тут же пропустила, увидев в руке у грека кусочек бересты с княжеской печатью.

В ветвях дубов и вязов громко звенели птичьи трели; солнце понемногу скатывалось к горизонту. В княжеском тереме веяло запахом кваса и легким ароматом высушенных трав; пучки чабреца и полыни висели по углам, как обереги от злых сил.

В Вышгороде Калокир встретил знакомого арабского купца, который своими глазами видел войско русов на улицах Итиля. Араб взахлеб говорил о победах Святослава над хазарами и волжскими булгарами. Его восторги были вполне объяснимы. После долгой и упорной борьбы арабы так и не смогли сокрушить Хазарский каганат, который ныне трещал по швам под сокрушительными ударами славян.

Улеб встретил Калокира, снедаемый беспокойством, это было видно по его лицу. Он уже знал, что Калокир завтра поутру отплывает обратно в Царьград. Улеб сознавал, что эта внезапная спешка Калокира вызвана военными успехами Святослава на Волге. С этого Улеб и начал разговор с Калокиром.

– Поступки Святослава порой необъяснимы и непредсказуемы, – раздраженно молвил Улеб, не находя себе места. – Он любит держать всех вокруг в полном неведении относительно своих ближайших замыслов. Святослав часто повторяет, что главными его советниками являются боги, поскольку им все ведомо наперед. Никто не знает, что нашептывают Святославу жрецы, какие бредни вбивают ему в голову. У Святослава всегда от честолюбивых мыслей кружилась голова! Этот безумец способен на любое безрассудство!

– Может, ты плохо знаешь своего брата, князь? – проговорил Калокир, устало опускаясь на стул. – Может, Святослав не безумец, а хитрец и храбрец, каких поискать! Скажи честно, княже, у Святослава хватит сил и мужества разгромить державу хазар?

– Почем мне знать! – Улеб продолжал метаться по гриднице, как раненая птица. – У меня голова идет кругом! Бояре пристают ко мне с расспросами, родня Предславы покоя не дает, все спрашивают, что замыслил Святослав. Куда, к каким пределам ведет он полки? Но я-то ничего не знаю!.. – Улеб беспомощно разводил руками. – Я пребываю в таком же неведении, как и все вокруг.

Внезапно прозвучал решительный голос Сфандры, жены Улеба:

– А ты делай вид, что все свершенное Святославом на Волге для тебя ожидаемая весть. Пусть бояре и мужи градские полагают, что ты наперсник Святослава в помыслах его тайных. Тогда и почтения к тебе будет больше.

Сфандра вошла в гридницу со стороны лестницы, ведущей на второй ярус терема, в женские покои. При ее появлении Калокир встал и отвесил молодой женщине изящный поклон.

– Не по мне это: наводить тень на плетень. – Улеб мрачно сдвинул брови. – Еще неизвестно, чем обернется для Святослава война с хазарами. Святослав, может, все войско погубит и сам голову сложит, а мне тут отдуваться перед родней Предславы. Нет уж! Пусть все знают, что я провожал Святослава в поход на вятичей, что война с булгарами и хазарами – это уже его затея.

– Надо бога молить, чтобы Святослав сгинул в войне с хазарами, – зло проговорила Сфандра, остановившись перед супругом. – Это расчистит тебе дорогу к трону. Пусть Святослав заберется хоть в Персию в погоне за ратной славой, тебе же от этого выгода, ибо брат твой смертен.

– Замолчи, глупая! – Улеб встряхнул Сфандру за плечи, так что та еле устояла на ногах. – Коль дойдут слова твои до Предславы, тогда наплачешься горючими слезами. Лучше сядь и помолчи!

Улеб силой усадил жену на скамью рядом с Калокиром.

– Супруга твоя истину молвит, – вступился за Сфандру Калокир. – Ежели падет Святослав в битве, трон киевский тебе достанется. Сыновья Святослава слишком малы. – Калокир сделал паузу и добавил: – Василевс ромеев этому будет токмо рад.

Улеб налил себе шипучего квасу в липовый ковш в форме гуся, но так и не отпил из него – взгляд Улеба приковался к Калокиру.

– Хочу верить, что в мой следующий приезд в Киев здесь будет править князь-христианин! – со значением выгнув бровь, промолвил Калокир. – С этим князем василевс охотно заключит новый, выгодный для Руси договор.

– Воистину, так будет справедливее всего! – прошептала Сфандра, в порыве благодарности стиснув руку Калокира в своих ладонях.

Прощание Калокира с Улебом вышло коротким.

Сфандра долго не хотела отпускать Калокира. Они стояли в сенях; красноватые лучи закатного солнца, пробиваясь в небольшие оконца, наполнили низкое помещение с толстыми потолочными балками радостными алыми отблесками.

Калокир глядел в такое близкое лицо Сфандры, в ее чудесные зеленоватые глаза, любуясь ее прямым совершенным носом. Сфандра что-то торопливо говорила Калокиру, не спуская с него глаз, что-то про свою племянницу – «девицу красивую и сообразительную», – но Калокир плохо соображал в этот миг, чувствуя в себе огонь вожделения. Он привлек Сфандру к себе и запечатал ей уста жадным поцелуем. Сфандра покорилась ему на какое-то мгновение, затем стала вырываться. Калокир разжал объятия. Они отстранились друг от друга. Сфандра наклонила голову. Калокир не мог понять, что выражает ее лицо.

Снизу глухо доносились голоса служанок, сталкивались краями деревянные ведра, звучали чьи-то быстрые шаги. Калокир молча взял Сфандру за руку. Она как-то лукаво взглянула на него. Этот взгляд мигом растопил ледок неуверенности в душе грека. Калокир наклонился к Сфандре, она сама подставила ему губы.