Несмотря на зной, я успел остыть во время бешеной скачки, но при горячечных мыслях снова разогрелся так, что жар ударил в голову. Бобик как будто понял, свернул и сердито гавкнул из-за гряды камней, когда мы проскочили мимо.

– Вернемся, – сказал я Зайчику, – если шутит, всыплем ему.

Всыплем, согласился Зайчик молча. Мы перемахнули каменную россыпь, на той стороне звенит, как серебряный колокольчик, скачущий по камням прозрачный ручей. Бобик смотрел радостно и победно.

– Умница, – похвалил я. – Все понял, морда. За что я только тебя люблю?

Он бросился мне на шею, Зайчик гневно ржанул и сделал вид, что сейчас саданет Пса копытами. Я отпихнулся и пошел к воде. Руки заломило до самых плеч, хотя я подставил под прозрачные струи только ладони. Не знаю, может ли быть вода температурой ниже нуля, но тут чуть ли не на уровне жидкого кислорода.

Я жадно напился, хотя зубы ломило, Бобик плюхнулся рядом и переворачивался с боку на бок, вода бежит через его черное блестящее, как у тюленя, тело. Я зашел повыше и побрызгал на себя, зачерпывая обеими руками сверкающие на солнце струи.

В сверкающих струях проступило женское лицо. Я задержал дыхание, снизу сквозь толщу воды на меня смотрит с жадным восторгом молоденькая девушка, длинные светлые волосы струятся по течению, лицо бледное, не тронутое солнцем, а так достаточно хорошенькая…

Она протянула мне руку, я бездумно сунул руку в воду ей навстречу. Холодные пальцы ухватили меня за кисть, меня повлекло в воду с неожиданной силой. Я уперся, ощущение такое, что вся тяжесть земли повисла на моей руке, и я медленно склонялся к воде.

Бобик гавкнул и прыгнул ко мне. Я видел, как он вонзил зубы в ее руку, но девушка смотрела на меня неотрывно, улыбалась и продолжала утаскивать под воду. Лицо мое коснулось воды, я задержал дыхание, погружаясь глубже, теперь вижу ее отчетливее: красивая, с тонкими руками и ногами, удлиненным телом, черты лица тоже не простонародные…

Ее глаза распахнулись в непонятном страхе. Рот раскрылся, мне почудился безмолвный вскрик, полный боли и ужаса. Она отпустила мою руку, но я в чисто мужском жесте ухватил ее сам, приподнялся, чувствуя, как голова выходит из воды. Бобик рычал и помогал мне вытаскивать из воды эту коварную, как все женщины… женщину.

Совместными усилиями вытащили из ручья, теперь ее тело стало совсем легким. Бобик отпустил добычу и смотрел на меня в ожидании приказа. Я отволок добычу шагов на пять от ручья и опустил на траву.

– А теперь приступим к допросу, – сказал я. – Если понадобится, то и третьей степени.

Дыхание из меня вырывалось все еще с хрипами, но я чувствовал, как во мне пробуждается нечто самцовое: девушка полностью обнажена, фигура просто дивная, на меня смотрят полные ужаса глаза, что наполняются слезами… да-да, вода уже сошла, это настоящие слезы, а руками она пытается закрыть свои интимные места.

– Бобик, – велел я, – стереги! Как только она, то, сам понимаешь, ты. И – сразу.

Бобик довольно оскалил зубы. Женщина из ручья не отрывала полных ужаса глаз от меня, на черного пса не обращала внимания, хотя рука ее все еще кровоточила.

– Итак, – сказал я, – отвечай, женщина. Почему ты там?

Она прошептала нежным серебристым голосом, похожим на журчание ручья:

– Я там живу…

– Не тесновато? – спросил я.

– Ручей… это часть реки, – ответила она шепотом, – а река… бескрайняя…

– Ага, – сказал я, – живете там, а сюда ходите позабавиться? Или ты здесь всегда?.. Отвечай, как перед Господом!

Она вздрогнула при последнем слове и сжалась. Я наконец-то сообразил, куда направлен ее испуганный взгляд. Солнечный зайчик от крестика, привезенного из Ватикана, скользил по ее лицу, оставляя красную полоску. Я чуть запахнул рубашку, ручейница судорожно вздохнула, но страх из глаз не ушел, крестик остается на мне.

– Можно мне встать? – спросила она. Ее губы силились улыбнуться, а тело обольстительно изогнулось.

– Лежи, – велел я безжалостно. – Не на того напала.

– Мой господин…

– Скажи, – потребовал я, – сколько христианских душ погубила?

Она искательно улыбнулась.

– Господин… приди и насладись мной…

– Насладись? – переспросил я. – От тебя рыбой пахнет.

Она в недоумении повела взглядом крупных глаз по своей упругой груди, по животу и длинным стройным ногам.

– Рыбой?.. Господин, я чиста, как рыбка… Приди в мои объятья…

– Я задал вопрос, – спросил я сурово. – Не хочешь отвечать?

Моя рука потащила из ножен меч. Ручейница вздрогнула, но продолжала улыбаться, ее руки поднялись ко мне, приглашая в объятия. Капельки воды уже высохли на ее теле, я невольно засмотрелся, но опомнился и поднял над нею меч, держа острием над ее грудью.

– Господин, – прошелестели ее губы, – приди ко мне… насладись…

– Похоже, – сказал я, – других слов не знаешь?.. Ладно…

Она вскрикнула, когда острое стальное жало вонзилось в ложбинку между снежно-белыми холмиками. Я нажал, лезвие на миг уперлось в позвоночник, там хрустнуло, я ощутил, что кончик меча погрузился в землю. Изо рта ручейницы хлынула алая кровь. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, все еще не веря, что такое случилось, что мужчина убил женщину, это же неправильно…

Я выдернул меч, коротким взмахом отсек голову и пинком отбросил ее в сторону. Самому гадко, мужчины женщин не убивают, их убивают напарницы мужчин. Когда у мужчины нет напарницы, что вообще-то редкость, он всегда дерется так, чтобы женщина сама как-то убилась. Ну так промахнулась в замахе и упала с высоты, обязательно на припаркованный в месте падения автомобиль, попала кулаком в оголенные электрические провода или же как-то нечаянно застрелилась… А мужчина даже может попытаться ее спасти, вот такие мы кругом благородные, но, увы, не успевает.

– Бобик, – сказал я, – рыбу тут не ловить, ясно?.. А с этой будем считать, что сама убилась. Вот разогналась и ударилась головой об этот дуб. Нечаянно!

Бобик посмотрел на обезглавленное тело, на дуб, потом на меня. В глазах я прочел такое, что поспешно повернулся к мирно щиплющему траву Зайчику.

– А ты что конем прикидываешься?.. Ишь, гады, на чем поймать хотели!.. Да мне сейчас сто настоящих лядей выведи навстречу, всех зарублю… Лоралея, что ты с нами со всеми делаешь…

Хребет вырастал буквально с каждым конским скоком. Грозный, невероятно высокий, с такого расстояния выглядит обтесанной стеной, это потом можно увидеть впадины, щели, трещины, каверны, дупла. Дорога медленно начинает повышаться, мы проскочили каменистую котловину, мелькнуло ущелье, на камнях кое-где зеленеют сожженные солнцем кусты и чахлые деревца.

Дорога все еще тяжело всползает, как старуха, выше и выше. Мелькнули кремнистые плоскогорья, камни здесь огромные, округлые, белые, похожие на спящих баранов. Их притащил когда-то ледник и бросил здесь. То ли устал, то ли Хребет уже был и сказал, что видали здесь всяких, повертай обратно, иначе magetak, в смысле, здесь и останешься.

Бобик впереди радостно гавкнул. С каменистого гребня долина внизу заполнена народом и выглядит единым воинским лагерем. Красиво и пышно цветут красные, оранжевые, зеленые и синие шатры знатных лордов, похожие отсюда на диковинные цветы из сада великанов. Костров полыхает великое множество, пригнанные на прокорм стада разбредаются без оградки, их торопливо сбивают в кучи звероподобные пастухи и такие же лохматые и дикие собаки.

Донеслись веселые вопли, резкие звуки труб и рожков, протяжно и печально ревут коровы. У костров, как я рассмотрел, уже очень веселые ратники пляшут что-то замысловатое, падают и с хохотом отползают к дружкам, у которых в руках бурдюки с вином.

Рыцарей у костров я не рассмотрел. Если и пьют, то в шатрах среди благородного сословия. Пьют за дам, за подвиги, за честь и славу, а не просто так, как простолюдины, которые пьют, словно скот, только бы пить и валяться пьяными.