Однако если тебе суждено было родиться старшим сыном герцога, то твоя судьба была раз и навсегда предопределена. Такому ребенку никогда не предоставлялось право выбора.

Точно так же не приходится выбирать судьбу детям трубочистов.

Вулфрик никогда не был склонен жалеть себя. Да и к чему заниматься такими вещами? Тысячи людей вокруг отдали бы правую руку за малую толику тех привилегий, богатств и власти, которые ему достались даром.

Герцог бродил по комнатам, наслаждаясь осознанием того, что за дверью не окажется никого, с кем надо поддерживать разговор. Он совершал верховые и пешие прогулки по огромному парку, окружавшему особняк, и благодарил судьбу за то, что никто не предлагает ему устроить пикник.

Странно, но он избегал того уголка поместья, куда частенько наведывался, когда хотел расслабиться вдали от всего мира. Он был слишком беспокоен, чтобы расслабляться.

Вулфрик много времени проводил с управляющим, которого не видел с тех пор, как приезжал домой на Пасху во время каникул в палате лордов. Он объезжал вместе с ним свое необъятное хозяйство, проверяя, все ли делается согласно его распоряжениям. В своей библиотеке герцог давал аудиенции арендаторам, рабочим и другим просителям. Это была одна из его обязанностей, которую он неукоснительно выполнял дважды в неделю, когда бывал дома. Он также просматривал домовые книги и прочие деловые бумаги, прочитывал все отчеты, которые приходили от управляющих поместьями, и надиктовывал ответы секретарю.

Как обычно раз в месяц Вулфрик писал письма братьям и сестрам.

Некоторые из соседей наносили ему визиты вежливости, на большинство из которых он отвечал. Виконт Равенсберг с супругой и детьми только что вернулись из путешествия по северу страны, во время которого они побывали в Лестершире. Неделю они провели в Грандмезон-Парке, у Рэнналфа с Джудит, и привезли Вулфрику свежие новости.

Герцогу вдруг стало казаться, что до конца лета придется ждать мучительно долго, и он начал планировать поездки в другие имения.

Часто он подолгу просиживал в библиотеке с открытой книгой в руках и устремленным в пустоту взглядом.

Существовало множество женщин, которых герцог знал, и еще больше таких, с которыми он не был знаком, — все они запрыгали бы от радости, предложи он им положение своей любовницы. Вулфрик не считал себя циничным, но твердо знал, что является могущественным, влиятельным и баснословно богатым человеком. Он не сомневался, что большинству женщин известно, как хорошо он обращался с Роуз. Стоит ему взять одну из таких женщин в любовницы, и его жизнь снова войдет в привычное русло.

Хотя тоска по Роуз превратилась в ноющую боль у него в груди, Вулфрик намеренно не позволял себе думать о той единственной женщине, которой он попытался заменить ее.

Кристина отказала ему, точно так же, как Марианна Боннэр много лет назад, когда он предложил ей брак. Отказала, решив, что он во второй раз хочет сделать прежнее предложение, — несмотря на то, что за минуту до этого отдалась ему.

«Это даже полезно, когда тебе изредка говорят „нет“», — подумал Вулфрик. Тем не менее в душе он был расстроен, даже скорее раздавлен.

Герцог старался не думать о Кристине Деррик, но по временам — причем довольно часто, если быть до конца откровенным — все же ловил себя на том, что яркие смеющиеся голубые глаза, спутанные темные кудряшки, загорелая кожа и покрытый россыпью веснушек нос мелькали в его сознании, обнаруживая нежеланные картины в памяти и свинцовую тяжесть на сердце.

Скоро он отправится по своим поместьям. Все, что ему нужно, — это постоянно чем-то заниматься.

Скоро его жизнь наладится.

Когда ей случалось оглядываться назад, на те две недели, которые она провела в Скофилде, Кристине казалось, что с тех пор прошла не неделя, а целая вечность. Ее жизнь вошла в привычное относительно спокойное русло, и она снова чувствовала себя счастливой.

Ну не то чтобы совсем счастливой, но, по крайней мере, она была всем довольна. Несмотря на то, что в течение нескольких лет она была счастлива с Оскаром, счастлива находиться в его мире, этот самый мир впоследствии унизил ее и заставил чувствовать себя отверженной. Новая встреча с Гермионой и Бэзилом не доставила ей особого удовольствия. Оказавшись снова в высшем обществе, она вспомнила, что это такое, когда тебя не одобряют, презирают, смеются над тобой. Не то чтобы с ней часто случалось такое во время замужества, да и во время пребывания в Скофилде, но дело в том, что этого вообще никогда не было в ее повседневной жизни в коттедже «Гиацинт», связанной с общением с деревенскими жителями. Только здесь она могла расслабиться, стать самой собой, и окружающие относились к ней с теплотой. В округе у нее не было врагов, зато были друзья.

И все же годы замужества и время, проведенное в высшем свете — а теперь еще и две недели в Скофилд-Парке, — привели к тому, что Кристина чувствовала себя беспокойной и менее удовлетворенной жизнью в деревне, чем раньше. Она чувствовала себя как человек, застрявший между двух миров и не знающий, к какому примкнуть. Неприятное ощущение.

В конце концов Кристина выбрала жизнь в деревне. Ей нравилось такое существование. Здесь всегда было чем заняться. Ей нравилось преподавать в сельской школе, хотя она давала всего три урока в неделю. Как-то раз школьный учитель пожаловался, что терпеть не может преподавать географию — ее любимый предмет с детства. Вопрос тут же был решен.

Будучи еще совсем ребенком, Кристина вместе с матерью и супругой прежнего викария навещала стариков и больных. Со временем это превратилось в привычку, которая, впрочем, доставляла ей удовольствие. Она искренне любила пожилых людей, и у нее всегда было готово множество историй, улыбок и ласковых слов, чтобы подбодрить их, а еще два уха, чтобы выслушать их жалобы, и две руки, чтобы помочь.

Кроме того, ей приходилось принимать у себя гостей и разъезжать с визитами, бывать на чаепитиях и ужинах, присутствовать на ежегодных собраниях в деревенском трактире. У нее были друзья среди женщин, с которыми она делилась своими переживаниями, и среди мужчин, которые готовы были стать ее кавалерами, стоило ей только захотеть.

Но Кристина хотела совсем не этого, хотя, может, ей и стоило пересмотреть свое решение. Единственное, о чем она всегда мечтала, — это собственный дом, муж и дети, которым она могла бы дарить свою любовь. Один раз она уже потеряла мужа — причем еще до его смерти, если быть честной с самой собой, — а другого так и не обрела. В конце концов ее мечты изменились, а быть может, попросту умерли.

У нее были племянники и племянница в доме викария, а еще дети Мелани в Скофилд-Парке, хотя Кристина довольно редко навещала их, если Мелани с Берти были дома. Она любила детей, просто обожала. Главным разочарованием ее брака было то, что она так и не смогла забеременеть.

Мелани очень скоро пригласила Кристину к себе, чтобы обсудить успех домашнего праздника. Она утверждала, что все без исключения джентльмены были влюблены в Кристину и что граф Китредж крайне расстроился, обнаружив, что она уехала из Скофилда, не дождавшись утра. Мелани считала, что, стоило подруге захотеть, она до конца лета смогла бы стать графиней.

— Но я же знаю, — со вздохом проговорила Мелани, — что после смерти бедного Оскара ты не можешь смотреть ни на одного мужчину. Он был душкой, правда? И такой красивый, такой красивый. Но однажды, дорогая, воспоминания отпустят тебя, и ты сможешь полюбить другого. Я в какой-то момент подумала, что это будет герцог Бьюкасл. Ты выиграла то детское пари и танцевала с ним вальс на балу. Но каким бы роскошным мужчиной он ни был и как бы я ни хотела заполучить его на свой праздник, я бы не хотела видеть его в числе моих друзей. Ведь говорят, что стоит ему войти в комнату, как температура в ней понижается. И все-таки мне кажется, что тебе удалось немного смягчить его, не так ли?

Кристина рассмеялась, как будто приняла слова Мелани за удачную шутку, и подруга последовала ее примеру.