— А это кто? — спросил Джезаль.

Одна из статуй была заметно выше всех прочих. Внушительного вида человек, в зрелых летах, с густой бородой и вьющимися волосами. Его лицо было привлекательным, но возле губ залегла суровая складка, а лоб пересекали морщины, говорившие о гордости и гневливости. С таким человеком лучше не шутить.

— Это мой учитель Иувин. Не император, но первый и единственный советник многих из них. Это он построил империю, и он же стал главным виновником ее падения. Великий человек, однако великие люди совершают великие ошибки. — Байяз задумчиво крутил в руке свой истертый посох. — Уроки истории следует знать. Ошибки прошлого должны совершаться лишь единожды. — Он мгновение помедлил. — За исключением тех случаев, когда нет другого выбора.

Джезаль потер глаза и окинул взглядом форум. Кронпринцу Ладиславу, возможно, подобная лекция и принесла бы какую-то пользу, хотя Джезаль сильно сомневался. Неужели ради этого его оторвали от друзей, лишили тяжким трудом заработанной возможности добиться славы и возвышения? Чтобы выслушивать здесь тоскливые рассуждения какого-то чокнутого лысого бродяги?

Он нахмурился: через площадь в их направлении двигалась группа из трех солдат. Вначале Джезаль следил за ними без интереса. Затем осознал, что солдаты глядят на него и на Байяза и идут прямо к ним. Он заметил и другую троицу, и еще одну — они подходили с разных сторон.

У Джезаля перехватило дыхание. Их оружие и доспехи старинного образца выглядели вполне готовыми к бою, что вселяло беспокойство. Фехтование — одно, но настоящая схватка, в которой можно получить серьезную рану или погибнуть, это совсем другое. Конечно же, тут нет никакой трусости — любой встревожится, когда девять вооруженных людей совершенно явно направляются к тебе и нет никаких путей для отступления. Байяз тоже заметил их.

— Похоже, нам приготовили встречу.

Девять солдат с суровыми лицами подошли вплотную, крепко сжимая в руках оружие. Джезаль расправил плечи и приложил все усилия, чтобы выглядеть грозным, но не встречаться ни с кем глазами, держа руки подальше от эфеса своей рапиры. Ему совершенно не хотелось, чтобы кто-то из воинов занервничал и проткнул его клинком, подчиняясь порыву.

— Вы Байяз, — произнес их предводитель, коренастый мужчина с грязным красным пером на шлеме.

— Это вопрос?

— Нет. Наш господин, наместник императора Саламо Нарба, правитель Халциса, приглашает вас на аудиенцию.

— Приглашает? Да неужели? — Байяз окинул взглядом отряд солдат, затем посмотрел на Джезаля, приподняв бровь. — Полагаю, с нашей стороны было бы неучтиво отказываться, тем более что наместник взял на себя заботу организовать для нас почетный эскорт. Ну что ж, ведите.

Хочешь сказать про Логена Девятипалого — скажи, что ему было больно. Он тащился по разбитым булыжным мостовым и каждый раз, когда вес тела перемещался на разбитую лодыжку, морщился, хромал, охал и взмахивал руками, чтобы удержать равновесие.

Брат Длинноногий ухмылялся через плечо, глядя на это жалостное зрелище.

— Как твои раны сегодня, мой друг?

— Болят, — пропыхтел Логен сквозь сжатые зубы.

— И все же, как я подозреваю, тебе доставалось и больше.

— Хм…

Старых ран у него хватало. Большую часть жизни он провел, испытывая боль, пока выздоравливал, всегда слишком медленно, после очередной схватки. Логен вспомнил свою первую настоящую рану: порез через все лицо, полученный от шанка. Тогда он был стройным пятнадцатилетним юношей с нежной кожей, девушки из их деревни засматривались на него. Логен прикоснулся к лицу большим пальцем и нащупал старый шрам. Он помнил, как отец прижимал повязку к его щеке в задымленном зале, как было больно и как хотелось кричать, но он лишь закусывал губу. Мужчины терпят молча.

Если могут. Логен вспомнил, как лежал на брюхе в вонючей палатке, по которой барабанил холодный дождь; как он впился зубами в обрывок кожи, чтобы не кричать, но выплюнул его и все же закричал, когда из его спины стали вырезать застрявший наконечник стрелы. Целый день его кромсали, чтобы найти чертову штуковину. Логен вздрогнул и передернул плечами от одного воспоминания об этом. Потом целую неделю он не мог говорить, так наорался.

А после поединка с Тридубой он не мог говорить гораздо дольше, чем неделю. И заодно и ходить, и есть, и даже видеть мог с трудом. Сломанная челюсть, сломанная скула, бесчисленные сломанные ребра. Его кости были так перебиты, что он представлял собой какое-то вопящее от боли, хнычущее от жалости к себе месиво; плакал как ребенок при каждом движении носилок, а старая женщина кормила его с ложечки — и он был за это благодарен.

Таких воспоминаний было множество, они теснились в памяти и снова терзали его. Как после битвы под Карлеоном у него мучительно болел обрубок пальца — прямо огнем горел, так что Логен чуть не спятил. Как он вдруг очнулся, пролежав целый день в беспамятстве после удара по голове там, в горах. Как он мочился кровью после того, как Хардинг Молчун проткнул ему брюхо копьем. Внезапно Логен почувствовал все эти шрамы на своей искромсанной шкуре. Он обхватил руками ноющее тело.

Старых ран у него хватало, ничего не скажешь, но от этого свежие болели не меньше. Разрубленное плечо не давало покоя, жгло, словно раскаленный уголь. Логен однажды видел, как человек потерял руку из-за какой-то царапины, полученной в бою.

Сначала пришлось отрезать ему кисть, потом предплечье, потом всю руку до самого плеча. После этого он стал уставать, потом начал заговариваться, а потом просто умер. Логену не хотелось бы вернуться в грязь таким путем.

Он допрыгал до подножия обвалившейся стены и прислонился к нему. Мучительно двигая плечами, стянул с себя куртку, одной непослушной рукой расстегнул пуговицы на рубашке, вытащил булавку, которой была скреплена повязка, и осторожно отодрал ткань от раны.

— Как она выглядит? — спросил он у Длинноногого.

— Как прародитель всех струпьев, — пробормотал тот, вглядываясь в его плечо.

— Пахнет нормально?

— Ты хочешь, чтобы я ее понюхал?

— Просто скажи мне, воняет или нет.

Навигатор склонился вперед и изящно потянул носом воздух возле Логенова плеча.

— Отчетливый запах пота, но это, должно быть, из подмышки. Боюсь, среди моих выдающихся талантов медицина не числится. Для меня все раны пахнут более или менее одинаково.

И он снова заколол повязку булавкой. Логен с трудом натянул рубашку.

— Если бы она загнила, ты бы это понял, можешь мне поверить. Такая рана воняет, как разрытая могила, а стоит гнили забраться в тебя, как от нее уже не избавиться, разве что вырезать ножом. Мерзко, когда так получается.

Он поежился и осторожно приложил ладонь к пульсирующему плечу.

— Э-э, да, — отозвался Длинноногий, уже шагая прочь по почти пустынной улице. — Тебе повезло, что с нами эта женщина, Малджин. Ее умение вести беседу крайне ограничено, но что касается врачевания ран — я видел это собственными глазами и не откажусь засвидетельствовать, что она способна зашивать кожу спокойно и невозмутимо, как искусный сапожник. Воистину так! Она обращается с иголкой проворно и аккуратно, словно портниха самой королевы! Весьма полезное умение в этих краях. Я ничуть не удивлюсь, если ее талант еще пригодится нам, прежде чем мы доберемся до цели.

— Так это опасное путешествие? — спросил Логен, стараясь влезть обратно в свою куртку.

— Ха! На Севере всегда царили дикость и беззаконие, сплошные кровавые распри и безжалостные разбойники. Все ходят вооруженные до зубов и готовы убить за один взгляд. В Гуркхуле иноземные путешественники рискуют в любой момент попасть в рабство и остаются свободными лишь по прихоти местного правителя. В городах Стирии головорезы и воры поджидают на каждом углу, если городские власти не ограбят тебя сразу, прямо на входе в городские ворота. Воды Тысячи островов кишат пиратами, и порой кажется, что их там столько же, сколько купцов. А в далеком Сулджуке чужестранцев боятся и презирают — тебя вполне могут подвесить за ноги и перерезать тебе глотку после того, как ты спросишь дорогу. Земной круг полон опасностей, мой девятипалый друг, но если тебе этого недостаточно и хочется более рискованных приключений, я бы предложил посетить Старую империю.