…а во двор крепости все въезжают и въезжают телеги и подводы с бревнами, досками, черепицей, грудами битой дичи. Босоногие погонщики щелкают кнутами, направляя в сторону бойни стадо овец. Прошел отряд стражников, время сменить караулы, а возле кухни нарастает оживление, ворота винного подвала распахнуты, возле них сэр Растер размахивает руками, указывая, что и куда, а дюжие мужики выкатывают солидных размеров бочку…

Я вздохнул, сэр Растер верен себе: если не поход – то пир, а для чего еще живет человек? Но для меня важнее вон те люди, крепкие и кряжистые мужчины, прибывшие в длинной повозке на тяжелых колесах. В упряжке не кони, а могучие волы, что значит: работники прибыли со своим инструментом, запросят больше.

Пока пир не начался, я поспешно спустился. Каменотесы дружно сдернули с голов шапки и поклонились, но не чересчур, они не мои люди, а кто чересчур роняет достоинство, тому и платят меньше.

Вперед выступил мужик с длинными волосами и бородой, где седых волос больше, чем черных, но здоровенный и мускулистый, как выросший на камнях дуб.

– Мастер Маргулер, – назвался он. – Линдон Маргулер.

– Приветствую, мастер Маргулер, – сказал я. – Работу вы знаете, вижу. И не новички. Аванс выдам сейчас, а к работе чем раньше приступите, тем больше заработаете. Плачу от объема вырубленного…

Он спросил с сомнением:

– Мы слышали, что рубить камень придется… гм…

– Под Хребтом? – договорил за него я. – Все верно. И вы подумали, какой дурак этот лорд!.. Но раз платит хорошо, почему не принять даже такое предложение?.. Кто-то спорит, но вы все-таки приехали. И правильно сделали.

Он смотрел несколько ошарашенно, каменотесы за его спиной переглядывались, на лицах смущение, отводили взгляды.

Мастер Маргулер сказал осторожно:

– Ну, это не наше дело обсуждать…

– Ваше, – заверил я. – Обсуждайте сколько угодно! У нас свобода слова. Но работу делайте. Можете сразу, как приедете, начинать рубить камень, я там отметил от и до.

– Там кто-то уже есть?

– Вы уже третья бригада, – заверил я. – Первые две начали с того, что срубили себе бараки для жилья.

– Разумно, – проворчал Маргулер. Он все еще посматривал на меня настороженно, я хоть и дурак со своей дурацкой затеей, но какой-то не такой дурак. – Мы тоже сделаем свой. У нас цех со своим уставом. И своим котлом.

– Ваше право, – согласился я. – Лишь бы работе это не мешало. Пойдемте, мастер Маргулер, в мои покои. Получите плату на свою бригаду…

Маргулер деловито пересчитывал монеты, когда вбежал раскрасневшийся и запыхавшийся паж в нарядном камзоле и разноцветных штанишках: одна штанина красная, другая – зеленая, отвесил церемонный поклон и прокричал звонким и срывающимся от усердия голосом:

– Доблестный сэр Ричард! Ваши верные рыцари со всей почтительностью не начинают пир до вашего появления!

Я поморщился, сказал мастеру:

– Вам хорошо: камень долбите! А мне вот идти пить надо.

Он впервые ухмыльнулся, в запавших медвежьих глазках появились веселые искорки понимания.

– У всех свои трудности. Спасибо за щедрую плату, ваша светлость.

– После завершения работы, – пообещал я, – всех ожидают премии!

Он крякнул, но смолчал, только посмотрел на меня снова, как на припадочного. Я ответил широкой улыбкой, мол, а ты возьми и откажись от премии, раз не ждешь ее при жизни.

– Спасибо, – повторил он осторожно. – С вашего позволения, мы завтра с утра и отбудем.

Отлично, – сказал я. – Скажите о себе на кухне. Вас покормят за государственный счет…

Он удивился:

– Это за какой такой?

– За мой, – сказал я сердито. – Могу я хоть когда-то не хвастаться своей щедростью?

Он улыбнулся и ушел, а я отправился вслед за пажом, что прямо раздувается от гордости. Вообще-то паж должен топать позади, но в нашем постоянно перестраиваемом муравейнике они лучше ориентируются, где что и как, а я в своей огромной крепости-городе могу и заблудиться.

Большой зал с голыми жутковатыми стенами из литого камня, настолько гладкими, что кажутся металлическими. Ни одного ковра или шкуры, зато успели навезти и расставить под стенами светильники. Пахнет горящим маслом, ароматы приятные, что-то подмешивают для запаха, посреди три узких длинных стола, составлены подковой, пестро и ярко одетые рыцари слушают песню барда.

Я остановился в дверном проеме, разом оглядывая как своих рыцарей, так и лордов, что уже отправили свои медлительные войска в их земли, а сами задержались на несколько дней, заканчивая пир. Сразу уехали только те, кто привел с собой небольшие конные отряды, они с ними и вернутся, а у кого еще и пешие, те все равно их обгонят по возвращении.

За столом – Растер, Макс, Норберт – понятно, голытьба, если так уж начистоту, самые надежные для любого властителя люди, но гораздо важнее, что в зале барон Альбрехт, граф Ришар де Бюэй и другие владетельные лорды, у которых свои земли и крепкие замки. Могли бы, отбыв повинность перед сюзереном, с чувством выполненного долга поспешить вернуться в собственные владения, где вся законодательная, а также исполнительная власть – у них…

Вместе держатся рыцари из Амило и Амальфи: Зигфрид, Тюрингем, Ульман, Вернигора, виконт Теодерих, еще с десяток приехавших вместе с ними. Хотя уже освоились со всеми и передружились, но все же чувствуют общие корни. Сближает и то, что не все они «чистые рыцари»: если барон Альбрехт или даже малоприметный Норберт могут легко назвать по двенадцать поколений своих знатных предков, то эти почти все рыцари в первом поколении, сами чувствуют свою недостаточную рыцарственность и по манерам, и по знанию благородных обычаев.

Асмер и Бернард тоже сидят вместе, хотя ни тот ни другой не комплексует из-за соседства знатных лордов. В Зорре, где жестокие бои равняют всех, ценится только доблесть, а не череда великих предков.

Из новичков выделяется сэр Жоффруа де Шарни, уже немолодой, но крепкий, как дуб в расцвете сил, прокаленный походами и войнами, что вытопили из него не только жир, но и лишнее мясо, весь перевит жилами, крепкий и костистый. Он еще по прибытии под мои знамена сообщил гордо, что побывал даже в Иерусалиме и, наслушавшись о молодом и амбициозном гроссграфе, хочет предложить ему свой меч и услуги в надежде, что не придется доживать в старости, а удастся красиво погибнуть в бою за какое-нить справедливое дело.

Чем-то он показался мне похожим на Макса, таким наш Максимилиан станет лет через двадцать-тридцать, и уже потому, что к Максу чувствую симпатию и доверие, сэра Жоффруа принял с сердечным теплом и сразу пригласил поучаствовать в пире.

Появился отец Дитрих в сопровождении тихого монашка, в руках Великого Инквизитора толстенная Библия. Рыцари наперебой бросились к нему испрашивать благословения. Растер суетливо придвинул инквизитору кресло. Отец Дитрих с неохотой передал книгу монаху, даже я со своего места уловил запах свежей типографской краски, опустился на сиденье, разговоры сразу стали сдержаннее, исчезли грубые шуточки.

Сэр Растер с оттоптанными медведями ушами первым сквозь шум и гам услышал скрип открываемой двери, я не успел сделать и пару шагов, как он заорал радостно и как бы с удивлением:

– Сэр Ричард!

Я улыбался и красиво помахивал рукой.

– Да-да, я самый. Все свободны, всем сидеть.

Начался пир, шумный, веселый и бестолковый, но бестолковость вижу только я, для всех остальных в нем заключен большой и сакральный смысл. Я, как положено, широко улыбался и милостиво наклонял голову, произнес тост из общих слов, все дружно и лихо осушили кубки, а затем уже пошло по накатанной.

Я ухитрялся урывками думать о Тоннеле, в то же время улыбался и снова кивал, иногда пожимал плечами, даже не расслышав вопроса, снова поднимал кубок, улыбался, наклонял голову.

Сэр Растер, уже красномордый, очень веселый, наклонился к уху сэра Норберта и проревел весело:

– Против кого молчим? Сэр Норберт, если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо. Но ты ж не глуп, скажи тост!