– Он против чего? – спросил я.

– Только от нечисти, – ответил отец Дитрих с легким вздохом. – А сейчас как раз наоборот… на первый план выходит борьба с людьми, которые тоже в какой-то мере нечисть. На них, увы, сила святого креста не действует. Разве что как укор.

– Да уж, – согласился я. – Есть человек нечисть, то это всем нечистям нечисть. Любая нечисть удавится от зависти!..

Вечером, после шумного пира в честь завершения объединения Армландии, некоторые лорды, в том числе и барон Варанг, сразу же и отбыли, несмотря на близкую ночь, другие остались допировывать. Отбыл и Митчелл, сказав напоследок, что мне стоит только свистнуть, он тут же появится с его разросшимся – слава лорду Ричарду! – отрядом.

Сэр Будакер, в отличие от всех, достаточно церемонно попросил разрешения отбыть в пожалованную ему землю. Этот никогда не забывает скрупулезно напомнить, что это не его земля, а все еще моя, только пожалованная ему в пользование, выгодно отличаясь от остальных, что буквально с первого же дня начинают чувствовать себя не управителями, а полными хозяевами.

– Конечно, – сказал я с готовностью, – конечно, сэр Будакер! Вы сделали очень много. Если бы все так служили Отечеству, у нас была бы держава от можа и до можа. Приводите в порядок земли, я прекрасно помню, вам досталось довольно запущенное хозяйство…

Он скромно улыбнулся.

– Но достаточно обширное, сэр Ричард. Спасибо! И земли там плодородные.

– Вы еще понадобитесь, – пообещал я. – Возможно, скорее, чем думаете…

Он всмотрелся в мое лицо.

– Из-за женщины?

Я удивился:

– Какой?

– Которую отняли у сэра Арлинга. Или Кристофера, не помню.

Я отмахнулся.

– Я уже и забыл о ней. У меня более грандиозные планы. Теперь моя женщина – Армландия! Прекрасная и гордая, самолюбивая и неблагодарная, но я хочу заботиться только о ней.

Он вздохнул с облегчением.

– Я рад, что ошибся. А то уж подумал…

Я сказал усталым, разочарованным голосом мудрого человека:

– Сэр Будакер, вы же прекрасно знаете, что все женщины одинаковы…

Он серьезно посмотрел на меня с таким видом, словно всерьез ожидает услышать что-то умное.

– Все ли?

– Все, – ответил я решительно.

Он проговорил осторожно, явно колеблясь:

– Ах, сэр Ричард… если бы я не боялся разбередить вашу рану, я бы напомнил…

– Что? – спросил я настороженно.

Он посмотрел с вопросом в глазах, насколько я крепко стою на задних конечностях, сказал мягко:

– Напомнил бы о леди Беатрисе. Вы страдали, сэр Ричард, не отпирайтесь!

Я оцепенел на мгновение, по телу прошла волна, сладкая и болезненная одновременно. Перевел дыхание и ответил уже медленно:

– Там иначе…

Он покачал головой.

– Насколько? Если все женщины одинаковы?

– Леди Беатриса не женщина, – выговорил я наконец. – Я увидел в ней личность. А женщины в самом деле одинаковы все. И потому нам проще пойти воспользоваться служанкой, чем сперва исполнить хоть какой-то сложный и ненужный, если честно, но почему-то обязательный ритуал с ее госпожой. Я был в непуганом краю дураков, которым ничего другого в жизни не осталось, как заниматься этим самым делом. Так вот они, чтобы как-то заполнить пустоту… ибо человек нуждается в чем-то выше, чем простое совокупление!.. придумали сложнейшие ритуалы по обольщению, соблазнению… потому что в конце всех этих ухищрений всех нас ждет простой и незатейливый коитус, как у собак. Так вот, чтобы не как у собак, долго и очень изощренно сперва играют, приближаясь к этому простенькому коитусу мелкими шажками, распаляя себя ожиданием!

Он пробормотал:

– Непуганом краю дураков… Хорошо звучит! Но не поверю, сэр Ричард…

– Во что?

– Что вы их не попугали.

Я отмахнулся.

– Попугал, как без этого? И не хотел пугать, но так получилось. Из меня пугатель куда лучше получается, чем государственный деятель с мудрым взором и отеческой улыбкой. Так вот женщины ниже пояса все одинаковы. Как и мы, кстати. Различия начинаются выше.

Он изрек глубокомысленно:

– Да, сиськи у всех разные…

– Я не о сиськах, – сказал я сердито. – Хотя, конечно, сиськи – это важно. Сиськи – лицо женщины. Но если она личность, то даже размер сисек как-то уходит на другой план. Женщину начинаем ценить за то, что у нее выше женщины! Как и нас ценят не за то, какой размер у нас в штанах… Господи, мы даже жеребцов ценим за их силу, выносливость, скорость, а уж людей? В леди Беатрисе меня поразила сила духа… в такой маленькой и хрупкой женщине дух, как у исполина! У меня душа рвалась… и до сих пор капает кровью, когда это хрупкое существо сталкивается с трудностями и преодолевает их сама, не желая быть в роли всего лишь женщины, игрушки в руках сильных мужчин! Только такие достойны любви и восхищения. А те, которые просто женщины… Ну, не знаю, для гаремов разве что?

Он улыбнулся, отступил с поклоном.

– Отбываю в спокойствии. Как только понадоблюсь, шлите самого быстрого гонца!

– Спасибо, сэр Будакер. Я в вас уверен. И вы в свою очередь можете на меня полагаться.

В типографии сильно пахнет смолой, красками, вареной бумагой, ее готовят из тряпок, мощно и безостановочно потрескивает пресс. Несколько могучих мужчин, обнаженных до пояса, ходят по кругу, как волы на мельнице, поворачивая гигантское колесо с выступающими рукоятями.

Я сделал знак, чтобы работу не останавливали, мне кланялись, не отрывая рук от колеса, навстречу заспешил Миртус, тоже кланяясь часто и пугливо моргая.

– Натворил что? – спросил я негромко.

Он помотал головой.

– Нет-нет, ваша светлость! Все хорошо, даже опережаем график!

– Так чего ты какой-то?..

Он спросил жалко:

– Какой?

– Не такой, – ответил я. – Нет в тебе фильдеперсовости!

– А что это?

– Не знаю, – признался я. – Слышал как-то… Слово больно красивое. И таинственное, как марципан или еще что-то волшебное.

Он понурился.

– Какой из меня фильдеперсовый?

Я сказал с неудовольствием:

– Миртус, все хочу спросить, что ты какой-то тихий и пришибленный? Никогда от тебя не услышишь ни возражений, ни даже подсказки.

Он ответил с поклоном:

– В старых книгах сказано: если ты мудр, не противоречь богачу, правителю, ребенку, старику, аскету, мудрецу, женщине, дураку и учителю.

Я добавил нравоучительно:

– И гроссграфу. Но обсуждать с ним и спорить можешь и должен! Даже обязан, это твое гражданское право… Надо будет как-нить на досуге составить свой кодекс Юстиниана. Не перечить, а спорить! Спорить можно, понял?..

Он переспросил несколько растерянно:

– А как это: спорить, но не перечить?

Я подумал, отмахнулся.

– И я пока не вижу разницы, но она ж есть? Есть. Должна быть. Так что право спора за тобой. В споре ты можешь мягко поправить меня… но только мягко, морда!.. деликатно указать на более короткий и менее ухабистый путь.

Он кивал, лицо становилось все несчастнее.

– Да-да, ваша светлость…

– Ты же теперь не просто забитый маг, – напомнил я строго, – от которого требуют побыстрее переплавлять свинец в золото. Ты уже руководитель!

Он улыбнулся искательно, на меня посматривал снизу вверх вовсе не из-за нашей разницы в росте: будь он на коне и тогда бы ухитрялся смотреть снизу.

– Ваша светлость, – произнес он умоляюще, – не мое это… Вы пригласили инквизиторов, а меня от одного их вида трясет сам не знаю как. Так и кажется, что присматриваются… вот бы пригласили еще и своих магов!

– Так ты ж сам пригласил, – напомнил я. – Куча при-ехала.

Он сказал умоляюще:

– Они тоже не хотят командовать.

– Почему?

– Каждый чего-то стремится добиться в своем тайном… или не тайном деле!

– Ну-ну, – ответил я сварливо, – все дерутся за власть, только вы, чертовы маги, от нее отбрыкиваетесь? Ладно, чё-нить придумаю… Но пока давай руководи. Понимаешь, из тех, кто рвется руководить, не всегда получаются эти… руководители.