— Сэр, — сказал Принц, — вы говорите, как подобает смелому человеку, и наш кузен во Франции должен быть счастлив, имея такого рыцаря который может столь успешно защищать его и словом и мечом. Но если вы на столько плохого мнения о нас, то как вы могли довериться нам без всякой нашей гарантии и охранного свидетельства?

— Я же знал, что здесь будете вы, сир, вот почему. Если бы этой страной правил человек, сидящий справа от вас, я бы весьма усомнился, способен ли он вести себя по-рыцарски или великодушно.

Откланявшись по-военному, незнакомец повернул коня и, проскакав по арене, исчез в толпе пеших и конных зрителей, спешивших покинуть место турнира.

— Вот наглец! — воскликнул дон Педро провожая его разъяренным взглядом. — Я видел, как человеку вырвали язык за гораздо меньшую дерзость! А может быть и сейчас не поздно, Эдуард, послать верховых и вернуть его обратно? Подумайте, а что, если это кто-нибудь из французского королевского дома или на худой конец какой-нибудь рыцарь, лишиться которого было бы для его государя очень тяжело? Сэр Уильям Фелтон, вы верхом, скачите за этим негодяем, прошу вас.

— Поезжайте, сэр Уильям, — сказал Принц, — и вручите ему этот кошелек с сотней ноблей в знак моего уважения, ибо, клянусь святым Георгием, он сегодня так преданно служил своему сюзерену, как я хотел бы, чтобы мои вассалы служили мне.

С этими словами Принц повернулся спиной к испанскому королю и, вскочив на коня, медленно направился в аббатство св. Андрея.

На другое утро после турнира, когда Аллейн Эдриксон вошел в комнату своего хозяина, чтобы помочь ему одеться и завить волосы, оказалось, что сэр Найджел уже встал и очень занят. Он сидел на табуретке за столом у окна. По одну его сторону лежала шотландская борзая, по другую — ищейка. Его ноги торчали из-под табуретки, он упирался языком в щеку и имел вид человека чрезвычайно озабоченного. На столе перед ним белел кусок пергамента, в руке было зажато перо, которым он выводил каракули, точно школьник. Но на пергаменте оказалось столько клякс, столько исправлений и помарок, что он, как видно, пришел в отчаяние и сидел теперь, подняв незалепленный глаз к потолку, словно ожидая вдохновения свыше.

— Клянусь апостолом! — воскликнул он, когда Аллейн вошел. — Вот кто поможет мне в этом деле. Ты очень нужен мне, Аллейн.

— Господь с вами, достойный лорд, — ответил оруженосец. — Надеюсь, вы не ранены после всего, что вам вчера пришлось пережить?

— Нет, тем свежее я себя чувствую, Аллейн. Я хоть немного размялся, а то за несколько лет мирной жизни мои суставы совсем одеревенели. Я уверен, что ты очень внимательно наблюдал и следил за поведением и действиями французского рыцаря; ибо именно сейчас, пока ты молод, тебе следует видеть все, что есть лучшего, и стремиться подражать этому. Ты видел рыцаря, который может служить высоким образцом чести, и я редко встречал человека, к которому бы чувствовал такую любовь и уважение. Если б только я мог узнать его имя, я послал бы тебя к нему с моим вызовом, и мы бы еще раз имели возможность полюбоваться его военным искусством.

— Говорят, достойный лорд, что никто не знает его имени, кроме лорда Чандоса, но он дал клятву не открывать его. Так рассказывали за столом оруженосцев.

— Кто бы он ни был, он очень отважен. Но сейчас следует выполнить одно дело, и оно для меня труднее, чем вчерашнее участие в турнире.

— Не могу ли я вам помочь, милорд?

— Конечно, можешь. Я написал моей дорогой супруге, что приветствую ее; на этой неделе Принц отправляет в Саутгемптон гонца, и тот охотно захватит мое послание. Прошу тебя, Аллейн, просмотри, что я тут написал, и разберет ли дама моего сердца эти слова. Мои пальцы, как ты видишь, больше привыкли к железу и коже, чем к писанию строк и расстановке букв. Почему ты в недоумении? Что-нибудь не так?

— Вот первое слово, милорд. На каком языке вам угодно было его написать?

— На английском. Моя супруга больше говорит на нем, чем по-французски.

— Однако это не английское слово, дорогой лорд. В нем только две согласных и никакой гласной.

— Клянусь апостолом! То-то оно мне показалось странным, когда я написал его, — ответил сэр Найджел. — Буквы торчат как-то врозь, надо, вероятно, подставить еще одну. Я хотел написать «что». Теперь я прочту тебе все письмо, Аллейн, а ты напишешь его заново, как следует; мы сегодня покидаем Бордо, и для меня будет большой радостью, если леди Лоринг получит от меня весточку.

Аллейн сел за стол, как ему было приказано, положил перед собой чистый лист пергамента и взял перо в руку, а сэр Найджел начал медленно и по складам читать свое письмо, водя пальцем от слова к слову:

«Что мое сердце с тобою, моя любимая, это тебе скажет твое собственное сердце. У нас все хорошо, только у Пепина чесотка на спине, да и Поммерс едва опомнился после четырех дней на корабле, тем более, что море было очень бурное и мы чуть не утонули по случаю дыры в боку судна, пробитой камнем, который в нас запустили некие морские пираты, и многие у нас погибли, да будут с ними святые угодники, также и юный Терлейк и сорок лучников и матросов, а нам они очень бы здесь пригодились, видимо, будет доблестная война, она принесет нам много чести и надежд на успехи, ради чего я еду собирать солдат моего отряда, они сейчас в Монтобане, грабят и разрушают, все же я надеюсь с божьей помощью показать им, что я их командир в той же мере, в какой я для вас, моя любимая, покорный слуга».

— Ну, что скажешь, Аллейн? — спросил сэр Найджел, косясь на своего оруженосца. Лицо его выразило даже некоторую гордость. — Разве я не сообщил ей все что с нами случилось?

— Вы сообщили многое, милорд, но, осмелюсь заметить, изложение несколько запутанно, так что леди Лоринг может и не разобраться. Если бы фразы были покороче…

— Нет, мне не нравится, как ты собираешься их выстроить по порядку. Пусть моя супруга прочтет слова, а уж она расставит их, как ей нравится. Я просил бы тебя прибавить то, что ей будет приятно узнать.

— Хорошо, я напишу, — весело ответил Аллейн и наклонился над столом.

"Достойная госпожа моя, леди Лоринг! — так начал Аллейн. — Господь бог охраняет нас, и милорд здоров и бодр. Он заслужил большую честь перед Принцем, когда на турнире успешно сражался с очень храбрым незнакомцем из Франции.

Что касается денег, то их хватит нам до Монтобана. Заканчивая, достойная госпожа, посылаю Вам мое смиренное уважение и прошу Вас передать то же самое дочери Вашей, леди Мод. Да охраняют вас обеих святые угодники, о чем вечно молится ваш покорный слуга

Аллейн Эдриксон".

— Ты очень хорошо написал, — заметил сэр Найджел, кивая лысой головой при каждой фразе, которую оруженосец читал ему. — Что касается тебя, Аллейн то, если есть у тебя близкий друг и ты хотел бы послать ему приветствие, я могу вложить его в свое письмо.

— Такого друга у меня нет, — печально отозвался Аллейн.

— Значит, у тебя нет родных?

— Никого, кроме брата.

— Ха! Я и забыл, что вы в ссоре. Но разве во всей Англии нет никого, кто бы любил тебя?

— Никого, о ком я смел бы это утверждать.

— И ты сам никого не любишь?

— Этого я бы не сказал, — отозвался Аллейн.

Сэр Найджел покачал головой и мягко про себя улыбнулся.

— Я понимаю, как обстоит дело, — сказал он. — Разве я не замечаю, что ты частенько вздыхаешь и вид у тебя отсутствующий. Она красива?

— О да! — пылко воскликнул Аллейн, который весь задрожал оттого, что разговор принял столь неожиданный оборот.

— И добра?

— Как ангел!

— И все же она тебя не любит?

— Нет, но я не могу утверждать, чтобы она любила другого.

— Значит, ты надеешься?

— Без этого я не смог бы жить.

— Тогда ты должен стараться стать достойным ее любви. Будь смел и чист, бесстрашен перед сильным и кроток со слабым; таким образом, разовьется эта любовь или нет, ты подготовишься к тому, что какая-то девушка тебя удостоит своей любви, а это, говоря по правде, высшая награда, на которую может надеяться истинный рыцарь.