– Эй! Вот этот парень, который нам нужен.

Полицейский был явно намерен сначала дать мне дубинкой по голове, а потом разбираться, в чем дело. Однако он передумал и оглянулся туда, где лежал наш полоумный, все еще без сознания. Потом снова перевел взгляд на меня.

– Так, ладно, – сказал другой полицейский. – Том, не спеши. Давай сначала разберемся и выясним, что тут случилось.

Рима вдруг застонала и потеряла сознание. Я едва успел подхватить ее, прежде чем она соскользнула на пол. Я встал перед ней на колени, поддерживая ее голову, хотя сам не меньше нуждался в помощи.

– Да сделайте что-нибудь, что вы стоите! – закричал я полицейскому. – Не видите – она истекает кровью!

Второй полицейский, спокойный и неторопливый, подошел к нам. Он вынул из кармана нож, отрезал рукав свитера и осмотрел длинную глубокую рану. Потом достал аптечку, меньше чем за минуту перебинтовал ей руку, и кровь остановилась.

К этому времени Расти успел рассказать все первому полицейскому. Тот подошел к полоумному и ткнул его носком ботинка.

– Осторожно! – сказал я, все еще поддерживая голову Римы. – Он накачан зельем по самые уши.

Полицейский посмотрел на меня презрительно и хмыкнул:

– Да ну? Будешь учить меня, как обращаться с наркоманами!

В это время маньяк очухался. В мгновение ока он вскочил на ноги, схватил со стойки графин с водой и с размаху обрушил его на голову не успевшему увернуться полицейскому. Графин с грохотом разбился, осколки полетели во все стороны. Удар был такой силы, что полицейский потерял равновесие и рухнул на колени.

Полоумный обернулся, и слепые совиные глаза стали искать Риму, которая в этот момент как раз начала приходить в себя. Сжав в руке горлышко от разбитого графина и занеся его как пику, он кинулся к ней. Тогда я по-настоящему струсил. Стоя на коленях и поддерживая голову девушки, я был абсолютно беспомощен. И если бы не спокойный полицейский, нас с ней обоих разделали бы, как в мясной лавке.

Он пропустил маньяка вперед, а потом нанес ему удар дубинкой по затылку. Тот с размаху грохнулся лицом на пол и откатился в сторону, выронив горлышко графина. Полицейский нагнулся и застегнул на нем наручники. Другой полицейский в это время опирался о стойку бара, едва держась на ногах и обхватив обеими руками голову.

Спокойный полицейский велел Расти вызвать «скорую помощь».

Я помог Риме встать и усадил ее на стул подальше от того места, где лежал полоумный. Она вся дрожала – сказывался шок. Я стоял рядом и поддерживал ее, а свободной рукой прижимал к окровавленному лицу носовой платок.

Минут через пять подъехала «скорая помощь» и полицейская машина. Двое в белых халатах вбежали в бар, привязали полоумного к носилкам и бегом унесли. Потом один из них вернулся и обработал мне лицо.

Тем временем крупный, тучный человек с багровым лицом в штатском, представившийся сержантом Хаммондом, беседовал с Расти. Поговорив с ним, он подошел к Риме. Она еле сидела на стуле, поддерживая раненую руку и тупо уставясь в пол.

– Ну, сестренка, давай поговорим, – сказал Хаммонд. – Как тебя зовут?

Мне было интересно узнать, кто она такая. Она сказала, что ее зовут Рима Маршалл.

– Адрес?

– Отель «Саймонд». – Она назвала захудалый, дешевый отель на побережье.

– Род занятий?

Она подняла глаза на него, потом отвела их в сторону и как-то угрюмо промолвила:

– Статистка на студии «Пасифик».

– Ты знаешь этого наркомана?

– Он называет себя Уилбур. Фамилии я не знаю.

– Почему он пытался тебя убить?

Она секунду поколебалась:

– Мы с ним жили вместе, потом я от него сбежала.

– Почему?

– Вы же его видели. Разве с ним можно жить?

– М-да. – Хаммонд нахмурился и сдвинул шляпу на затылок. – Ну что ж, все ясно. Тебе нужно быть завтра в суде.

Она неуверенно встала:

– Это все?

– Да. – Хаммонд обернулся к полицейским, стоявшим у двери: – Джек, подвези ее до гостиницы.

– Советую проверить его в нью-йоркской полиции. Он в розыске, – бросила Рима.

– Что он натворил? – прищурился Хаммонд.

– Не знаю, только знаю, что его ищут.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне сам сказал.

Хаммонд задумался, пожал плечами и махнул рукой полицейскому:

– Отвези ее в гостиницу.

Рима вышла из бара, и полицейский пошел за ней. Удивленный, я смотрел ей вслед: она даже не обернулась. Все-таки я только что спас ей жизнь, разве не так?

Хаммонд указал мне на стул.

– Садись, – сказал он. – Как тебя зовут?

– Джефф Гордон. – На самом деле меня звали по-другому. Это был мой псевдоним, которым я пользовался в Голливуде, когда иногда подрабатывал там.

– Адрес?

Я назвал. Я снимал комнату в пансионе миссис Миллард, прямо за баром Расти.

– Давай теперь послушаем твою версию событий.

Я рассказал.

– Ты думаешь, он действительно собирался это сделать?

– Зарезать ее? Думаю, что да.

Он надул щеки.

– Ну что ж, хорошо. Завтра тебе нужно быть в суде ровно в одиннадцать. – Он всмотрелся в меня. – Как следует займись лицом. Ты ее видел здесь раньше?

– Нет.

– Вот чего я не понимаю: как такая симпатичная девчонка может жить с такой крысой? – Он поморщился от отвращения. – Ну и девчонки… Слава Богу, что у меня сын.

Он кивнул ожидавшему его полицейскому, и они вместе вышли в дождь.

Все это было через год после окончания войны с Гитлером. Сейчас Перл-Харбор кажется мне таким далеким, а тогда мне был двадцать один год, я учился в колледже и старался изо всех сил, чтобы получить диплом инженера-консультанта. Мне практически оставалось протянуть руку, и диплом был уже мой, но бои на фронтах ожесточились, и я не смог устоять перед искушением принять участие в настоящем сражении. Конечно, мой отец негодовал, узнав, что я решил записаться в действующую армию. Он пытался убедить меня, что сначала нужно получить диплом, а потом уже идти на фронт. Но тогда перспектива провести еще полгода в колледже была для меня невыносимой, в то время как война призывала к оружию.

Четыре месяца спустя мне исполнилось двадцать два, и я стал одним из тех американцев, которые первыми высадились на пляжах Окинавы. Я бежал к раскачивавшимся на ветру пальмам, за которыми скрывались японские орудия, и получил заряд шрапнели в лицо. Война для меня закончилась.

Следующие полгода я провел в военном госпитале, где хирурги пытались заново перекроить мое лицо. Они сделали все возможное, и вышло неплохо, хотя у меня на всю жизнь осталось опущенное правое веко и широкий шрам, который серебристым шнуром тянулся теперь через всю правую щеку. Врачи говорили мне, что и это можно будет подправить, если я соглашусь остаться у них еще на три месяца. Но с меня и так уже хватило. Я насмотрелся в палатах пластической хирургии таких ужасов, что до сих не могу вспоминать об этом без содрогания.

Я вернулся домой.

Отец у меня работал менеджером в банке. Зарабатывал он совсем немного, но с радостью готов был содержать меня, пока я не закончу колледж и не получу свой диплом инженера-консультанта. Чтобы не огорчать его, я вернулся к учебе. Однако несколько месяцев на войне и полгода в хирургической палате не прошли даром. Интерес к инженерному делу был потерян напрочь. Я совсем не мог заниматься. Всего неделю провел я в колледже, потом все бросил и честно признался во всем отцу. Он молча выслушал меня и отнесся к этому с пониманием:

– Что ты теперь думаешь делать?

Я сказал, что не знаю. Я тогда твердо знал только то, что к книгам вернусь не скоро.

Он посмотрел на мое опущенное веко, перевел взгляд на шрам на щеке и улыбнулся:

– Ничего страшного нет, мой мальчик. Ты еще молод. Почему бы тебе не уехать на время? Развеяться, подумать. Я дам тебе двести долларов. Отдохни как следует, а потом можешь снова вернуться к учебе.

Я взял у него эти деньги, хотя гордиться тут было нечем. Я знал, что они ему и самому нужны, но мне было так тяжело, что я чувствовал – если сейчас не уеду, то просто сойду с ума.