Не сразу сообразили, почему водитель детдомовский вдруг упал на пол, забился в судорогах, пуская пену. Просто увели детей в другое помещение, чтобы не видели. Денисыч с воспитательницей увели, а директор остался с водителем. А потом, когда тот вдруг вскочил и бросился на него, директор отбиться не смог. Денисыч увидел, что творится, и захлопнул дверь.

И больше ничего толком не видел из того, что происходило в поселке. Когда неподалеку стали стрелять, затащил всех детей в подвал, там была железная дверь, засов изнутри. Там и просидели почти неделю.

Выбрался наружу Денисыч, детей оставил под присмотром воспитательницы. Огляделся, заскочил к себе в домик, взял ружье и патроны. Когда вернулся в павильон – чуть не опоздал. Воспитательница успела мутировать.

Старшая девочка сообразила, потащила детей из подвала наружу, но всех вывести не успела. Когда Денисыч прибежал на крик, в живых осталось только четырнадцать из двадцати пяти детей. Воспитательница выла, хрипела и рвала всех, как обезумевшая от крови волчица, попавшая в овчарню.

Денисыч ее пристрелил. Потом пришел Максимка, филиппинец. Он сидел все это время в сарае с инвентарем, пока вокруг люди убивали друг друга и умирали. Он ничего не рассказывал, русский язык так толком и не выучил, с хозяевами общался на английском. Пришел на выстрел. Остался. Помогал добывать еду и зарубил мачете двух мутантов, которые чуть не прорвались в оставленную открытой детьми дверь.

Потом оказалось, что тут же, в поселке, прятался чекист. В каком-то сарае, питался яблоками, которые там лежали в ящике. Тоже пришел, когда услышал выстрел.

Неплохой человек, сказал Денисыч, только к детям не подходит. Только вот Инга с ним разговаривает. Если бы не Инга, сказал Денисыч, потеплев голосом, совсем плохо было бы. Это она детей увела от воспитательницы. И возится с ними все время, успокаивает, играет.

– Я так тебе честно скажу, если бы не она – мы бы и не выжили. Поверишь? Ей десять лет, а возле нее чувствуешь себя… увереннее, что ли… Даже странно…

А вчера в поселок приехал броневик.

Это Денисыч сказал – броневик. По описанию получалось – БРДМ. И семь человек на нем. Денисыч поначалу обрадовался, да и как не обрадоваться, если помощь наконец пришла, вот она. Свои. Наши.

Они тоже вроде обрадовались. По плечу Денисыча хлопали, закурить дали, Денисыч очень без курева страдал. Когда детей увидели, так прямо счастливы были. По рации связались с командиром, доложили. Трое уехали на броневике, а четверо остались. Денисыч слышал, как они говорили. Ему бы тогда насторожиться, когда один из приехавших сказал, что среди детей – десять девок. Девок – это о девочках, которым от семи до десяти лет. Но Денисыч не сообразил, не отреагировал.

А потом чуть не опоздал. За ним Инга прибежала, позвала. Он вбежал в спортивный зал, а там один из приехавших восьмилетке рот зажал и… Я такого и представить себе не мог, сказал Денисыч. Прямо остолбенел на пороге. Как каменный стал.

– А он, это урод, так ко мне, не торопясь, голову поворачивает и говорит вальяжно – ты, дед, пока погуляй, я первый. Надо было, говорит, раньше думать, девки под рукой, а ты… Или все-таки, говорит, успел?

– Я и успел. Он без оружия был, а у меня – двустволка. Я к нему подошел, чтобы девочку не задеть, ствол к голове приставил и выстрелил. Голова в клочья, Ленка – в крик, хорошо еще Инга к ней бросилась, одежду поправила и прочь увела. А тем, что на улице были, я сказал, чтобы они не заходили. Что я их перестреляю… И мужик с пистолетом, этот, что приблудился, тоже рядом встал, даром что молчал все время да в углу сидел. Эти трое не поверили, пошли к двери, ну я выстрелил. Не попал, но они отступили и тоже стали стрелять. Ну, а потом появился ты.

– Как по волшебству, – сказал Янычар.

– Ну ты же сюда все время шел, с самого начала, да? – негромко сказал Петруха. – Выходит, судьба у тебя такая – этих детей…

– Рот закрой, – оборвал Петруху Янычар. – Нет никакой судьбы. Человек все решает сам.

– Тогда давай, реши еще и вопрос с клиентом. – Петруха пнул ногой застонавшего пленного. – Оно приходит в себя, да и рация вон прямо надрывается…

– Ты его связал?

– А как же?

– Значит, подождет. – Янычар снова повернулся к Денисычу. – Тут как с едой?

– Заканчивается. Мы на благотворительных, значит, подарках тянули, тут наши жлобы запас держали, оптом всегда покупали, чтобы дешевле вышло, но все уже почти закончилось, еще дня на два.

– Значит, уходить нужно, – сказал Янычар. – Вы почему в дома не перешли? Там же и еда, и оружие…

– А как я двери вскрою, ваше благородие? Тут же все дома как крепости. Я сунулся в ближние – хренушки. Да и нельзя далеко отходить. Ружье одно, я унесу – тут не отобьются, оставлю его – сам, может, не вернусь. Так и сидим.

– Так и сидишь… – Янычар присел на корточки возле пленного, посветил в лицо фонарем – веки у того дрожали, значит, пришел в себя, но прикидывается, что еще в беспамятстве. – Тут есть уединенное помещение, где я смогу поработать с молодым человеком?

– В зале подсобка для инвентаря. Только ты там не очень с ним шуми, детей спать пора укладывать…

– Подожди. С этим подожди, может, мы отсюда уйдем…

Вместе с Петрухой они перетащили пленного в крохотную комнатку. Закрыли дверь поплотнее. Янычар положил фонарь на стол, лучом в потолок, стало почти совсем светло.

– У тебя, Петруха, желудок крепкий? – спросил Янычар.

– Гвозди переваривать не могу, а так… Или ты про то, как я к крови и пыткам отношусь? Не так чтобы нравится мне это дело, если честно. Убить – запросто, а вот резать и пытать… не мое. Как-то видел – ушел.

– Так, значит, иди, – сказал Янычар. – Здесь сейчас будет грязно.

Пленный вздрогнул и открыл глаза.

– Доброе утро, – сказал Янычар. – Как голова, не болит?

Пленный качнул головой.

– И хорошо. Тебя как зовут?

– Евгением его кличут, Жекой, значит. – Петруха протянул удостоверение. – Он у нас сержант-контрактник. Мотострелок, мать его…

– Евгений Мостовой, – прочитал Янычар. – Как же это ты, Евгений, дошел до жизни такой?

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Петруха, увидев, что Янычар вынимает нож.

– Я позову, если что… – Янычар провел лезвием по щеке сержанта. Тот вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли.

– Ты мне все скажешь, Евгений Мостовой, – пообещал Янычар. – Не пройдет и часа.

Через час Янычар сержанта отпустил. Решил, что тот все уже рассказал. И что мучить больше необходимого смысла нет.

– Извини, – сказал Янычар и плавным движением перерезал сержанту сонную артерию, прикрыв ее куском ткани, отрезанной от куртки Мостового, чтобы не заляпаться кровью.

Выходило не очень. Хреново выходило, если честно.

Семеро на БРДМ были разведкой.

А послал их некий Кравец, сколотивший из выживших военных и жителей окрестных поселков банду… отряд, подразделение, дружину – называй как хочешь. Две с лишним сотни стволов. Они добрались до склада какой-то воинской части и теперь имели два десятка БМП-2, три БРДМ, море боеприпасов и огнестрельного оружия, от автомата до ПЗРК.

Кравец, вроде как в шутку, велел называть себя князем. И его называли. Бронегруппы Кравца обыскивали поселки и деревни, забирая все, что приглянулось, отстреливая мутантов и сгоняя уцелевших людей в поселок Удача, которую Кравец назначил своей столицей.

Несогласных расстреливали. Или вешали. Женщин… Женщины права голоса не имели. Их уцелело гораздо меньше, чем мужчин, и только по личному распоряжению князя за особые заслуги кто-то из бойцов получал на несколько часов одну из женщин в свое распоряжение.

А своих Кравец не бросает. И завтра, как только рассветет, сюда прибудет штук пять БМП с людьми. И лучше бы Янычару подохнуть, а в плен не попасть.

Лучше, кивнул Янычар. В плен попадать не нужно. В плену я пару раз уже был, мне не понравилось.

Потом, когда сержант умер, Янычар взял портативную рацию, включил.