Так и сегодня… Он не боеприпасы, не патроны с гранатами рассчитывал – себя. Терпение, выносливость, силу воли рассчитывал так, чтобы в обрез, чтобы выдохнуть все, ничего не хомяча на черный день, выйти к финишу на рывок… И вышел, и рухнул без сил за финишной чертой, но, оказывается, нужно встать и снова бежать, на этот раз – без срока, без конечной цели, без сил и желания…

– А и тут отсидеться можно, – сказал Петруха. – Дверь закроем, жратвы, говоришь, тут навалом… А там постреляют и прекратят. Либо патроны закончатся, либо люди… Чего их жалеть… людей. А вот патронов…

– Тебе делать нечего? – спросил Янычар.

– Нечего, – с готовностью кивнул Петруха. – Ты говорил – тихое место. Говорил? А тут что? Говорил, что сюда никто не заберется… человек не дойдет, не то что мутант. И? Я бы пошел разобраться – что же нас так обломало. Спросил бы, пока еще есть живые. Но ты хозяин, как ты скажешь – так и будет…

Янычар закрыл глаза. Где-то в глубине тела мелко вибрировала струна. Тонкая, звучащая где-то возле ультразвука. И все мышцы отвечали ей в тон. Дрожи не было, были тихий-тихий звон и вибрация. Это ведь не страх, правда? Это не трусость, не слабость… Просто он устал.

Он может прямо сейчас, не сходя с дивана, придумать с десяток причин, по которым не нужно никуда идти. Вообще вредно выходить из дома, переться сквозь сумерки на грохот выстрелов из какого-то там дробовика. Утро вечера мудренее, между прочим.

Хотя «мудренее» – это сложнее. Мудреный – хитро устроенный.

– Ладно, – сказал Янычар и встал с дивана. – Пошли. Патроны, гранаты…

– Пока есть. – Петруха вздохнул и тоже встал. – Ты такой заводной, Янычар. И такой смелый…

Янычар не ударил. Просто лезвие ножа вдруг оказалось возле самого лица Петрухи, холодный металл коснулся щеки.

– А еще я добрый, – сказал Янычар, убирая нож. – Имей в виду.

– Уже. Имею. Как идем?

Они поднялись на второй этаж, вышли на балкон. Прислушались.

– Ну, где стреляют? – спросил Янычар.

Уже стемнело, поселок накрыла ночь, тучи не пропускали ни лунного света, ни света звезд. Кромешная темнота. И тишина. Даже птицы не кричат. Хотя ночью птицы должны спать. И люди должны…

Выстрел.

Петруха не соврал, ударило что-то гладкоствольное. И возле гостевой площадки. Не самое лучшее место для ночной разборки с мутантами или уродами… Слишком много окон на первом этаже, слишком хлипкие решетки. Слишком большой периметр обороны.

Еще раз ударило ружье, и словно в ответ ему ударил автомат. Как-то торопливо прозвучала очередь, словно в ответ на тот самый выстрел. Будто кто-то с кем-то перестреливался. И точно не с мутантами, те, насколько знал Янычар, не стреляли.

– Люди, что ль, друг в друга палят? – спросил Петруха. – Мало им мутантов, что ли?

Свет они в доме уже выключили, выдать себя нечаянным сполохом не выдадут.

Янычар пропустил в дом Петруху, закрыл балконную дверь и опустил железные жалюзи.

Снаружи донеслась еще одна автоматная очередь.

– Ладно, – сказал Янычар. – Погуляем.

– И развлечемся, – подхватил Петруха. – Давно не стреляли, у меня даже ствол в пулемете остыть успел.

Они вышли наружу, остановились, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Снова выстрел из ружья плюс двойной звук чего-то поменьше, вроде пистолета. И автоматная очередь. Две автоматных очереди.

Янычар бесшумно двинулся вдоль забора. Петруха шел следом. И толково шел, почти также тихо, как Янычар. Пулеметная лента позвякивала, словно колокольчик на козле.

Янычар хмыкнул и почувствовал, что улыбается. Дурацкая улыбка упрямо раздвигала его губы и не желала уходить с лица. Хорошо, что темно.

Голоса.

Луч света мазнул по забору и погас.

Все-таки люди. С другой стороны – а почему бы и нет? Во все времена, при катаклизмах, эпидемиях и катастрофах, всегда находился кто-то, кто начинал собирать ценности, убивая всякого, кто пытался ему в этом помешать. Чем конец света лучше?

– Ничем, – прошептал Янычар. Он даже в переговоры не собирался вступать. Понять – сколько и где. И убить. Если не всех, то как можно больше.

Говорили двое. Янычар не вслушивался в смысл звучащих слов, определил, что двое, что стоят возле дома Рабиновича. А фонарик светил с другой стороны, от дома Етоева, значит, там еще минимум один.

Янычар нащупал в темноте руку Петрухи, вложил в нее «Протекту». Вынул нож из ножен. Второй достал из-за голенища. Инструктор за такие фокусы Янычара прибил бы: работать в темноте двумя клинками, пытаясь одновременно достать двух противников, – это пижонство. Смертельно опасное пижонство. Но других вариантов нет. Работать на скорость одним ножом по двум целям Янычар не сможет – устал. И просто не докрутит финт, не выйдет на нужную скорость… И все. И кто-то из противников успеет крикнуть.

Будет смешно, если окажется, что противник не эти, что на улице, а те, что в гостевом павильоне.

Двигаться быстро и бесшумно. Никаких переползаний и подкрадываний.

Тут ведь рядом. Тут – рукой подать. А если в руке нож, то и совсем все просто…

Клинки вошли одновременно в две шеи. Сзади, между позвонков, разрезая спинной мозг. Янычар даже успел придержать тела, подвесить их на несколько мгновений на клинках, потом присесть и, опустив руки, позволил телам сползти с кинжалов на землю.

Совсем бесшумно не получилось, автомат выпал у покойника из рук и громко ударился о бордюр.

– Что там у вас? – спросил тот, что был с фонарем.

– Нормально, – буркнул Янычар.

Если человек уже включал свой фонарик в темноте, то что может помешать ему сделать ту же глупость еще раз? Янычар достал из кобуры пистолет. Нужно бы живым, но…

– Что там у вас, пацаны? – спросил счастливый, но туповатый обладатель фонарика.

– Да нормально все, – сказал Янычар и поднял пистолет. – Нормально…

Но стрелять не пришлось. Послышался звук удара – очень характерный звук соприкосновения чего-то тяжелого с черепом.

– Петруха, ты? – спросил Янычар.

– А кто еще? Первый красный командир товарищ Клим Ефремович Ворошилов? Их, похоже, трое было. Вот этот вроде живой. Ты глянь, чтобы мы не напутали чего. И пушку свою забери. Тяжеленная дура, как ты только с ней управляешься… Глянул? Чужой?

Чужой.

Янычар осветил его лицо, прикрывая фонарь ладонями. Совершенно чужой. Оно и лучше.

Значит, можно идти к гостевому павильону. Только чтобы на пулю не нарваться.

Метрах в десяти от входа в павильон Янычар встал за дерево.

– Эй, в павильоне! – тихо позвал Янычар. – Кто живой есть?

В темноте щелкнули курки двустволки.

– Не стреляй, мать твою так. – Янычар начинал заводиться. – Это Янычар. Янычар. Кто в павильоне?

– Янычар? – радостно спросили из павильона. – Неужели ты? Откуда?

– Из Москвы. А ты кто?

– Илья Денисыч, – ответили из темноты, и Янычар опустил «Протекту» стволом к земле.

Илья Денисыч был садовником в доме Хорста. Толковый мужик лет шестидесяти, всегда спокойный и невозмутимый.

– Мы подойдем? – спросил Янычар. – Я не один, со мной напарник.

– И контуженный козел, – сдавленным голосом добавил Петруха.

Он взвалил обездвиженного противника себе на плечо и был этим не очень доволен.

– Открывай дверь, – сказал Янычар. – Как ты только выжил здесь все это время, Денисыч?

– Да как-то так, – сказал садовник. – Я тут не один.

– Слышь, Янычар, тут у нашего клиента рация хрипит. Похоже, с ним кто-то хочет поболтать… – тихо сказал Петруха. – Ответишь? Или мне послать?

– Потом. Подожди пока…

Янычар подошел к двери павильона, она открылась, и на пороге появился темный силуэт. В лицо Янычару пахнуло вонью сгоревшего пороха.

– Привет, я уж думал, концы нам… – сказал Денисыч.

– Еще нет. Сколько их было?

– Вначале – семеро. Потом трое уехали на БМП, а четверо остались. Одного я, извини, завалил.

– Зачем? – искренне удивился Янычар.

Шансов у старика отбиться от четверых, даже выстрелив первым, не было.