– Чего?

– Допустим, Бог выдохнул мир. Но вот пришёл дьявол…

– Бог снёс мир, как наседка – яйцо. Но устал его высиживать и пошёл поклевать зёрнышек. – Некитаев поднял голову к небу, где были синь и два ветра, гнавшие облака в разные стороны. – Теперь мир обречён. День ото дня он становится хуже и в конце концов протухнет. Тогда Бог бросит его в помойное ведро – это и будет светопреставление.

– Тогда зачем мы делаем то, что делаем? Или теперь власть для тебя – только цель, а не средство, чтобы заново окрестить вещи?

– Я не хочу, чтобы мир протух. Я хочу вывести из него цыплёнка или разбить в яичницу.

– Поэтому я и спрашиваю: ты не боишься?

– Чего?

– Мы заигрываем с дьяволом. Ты не боишься, что он придёт и выпьет яйцо, которое снёс Бог?

Иван опустил взгляд.

– Я видел, как с человека снимают кожу, точно чулок, сделав лишь один надрез вокруг шеи. Теперь мне не страшен даже дьявол. – Некитаев помолчал. – Когда-то ты спрашивал, почему я выигрывал все битвы, в которых мне приходилось сражаться. Всё очень просто – я приручил страх, чтобы он не приручил меня. И с тех пор ужас стал моим союзником. Иначе он стал бы врагом. Потому что ужас – оружие, которым всегда кто-то владеет. Кто-то один.

Он снова посмотрел на небо, и в тот же миг там родился третий ветер, который не был виден, потому что его ярусу не хватило облаков, но чьё присутствие выдавал свист – тугой и холодный.

– Вы подумали?

– Подумали.

– И что?

– Теперь надо обмозговать.

Легкоступов отошёл к окну.

Снаружи смеркалось. Московский двор с чёрными гидрами деревьев кое-как освещал фонарь, заряженный бледно-сиреневым мерцанием. Порывисто дул ветер и срывал с облаков снег. Матери звали детей домой. Дети прикидывались глухими. Жизнь за стеклом была рубленой. Как щепа. Как фраза.

Пётр стоял у окна и чувствовал, что мир, вроде бы оставаясь прежним, уже несёт в себе зияющую брешь. Пока – предательски неощутимую. Но дьявол вот-вот подцепит скорлупку когтем, ковырнёт, приложится губищами и всосёт Божье яйцо… Пётр чувствовал: непостижимый дух греха днём и ночью бродит по улицам городов и жаждет воплощения. Сны Гекаты, её чудовищные Псы, незримо толпятся на пороге реальности. Страшная тень парит над миром, но никто не видит её. То и дело она овладевает какой-то человеческой душой, ничуть не вызвав подозрений у окружающих, и, прежде чем те успеют опомниться, тень исчезает, развоплощается, истекает из формы. А людям остаются лишь известия об ужасных событиях, перечень омерзительных дел…

Впрочем, возможно, Легкоступов просто поддался чарам собственного воображения и никакой бреши в действительности нет. Это не чутьё – просто разум поверил в порождение фантазии, приняв её за предчувствие. Разве можно в чём-либо убедить всех и притом не увериться самому?

Пётр отвернулся от окна и посмотрел на двух весьма нужных ему сейчас людишек, которые молча сидели за столом над распечаткой сочинённых им тезисов. Один был тем самым московским щелкопёром, угодившим в гостиную князя Кошкина аккурат на представление с «цыганской» пулей. Другой отличался своими зубами – они росли у него в разные стороны, как колючки у ежа. При этом второй был хозяином двух частных телеканалов, а щелкопёр стараниями Легкоступова – с недавних пор управителя консульской администрации – стал на днях главным редактором крупнейшей московской газеты.

Над столом выделывала петли золотая моль.

– Ну что, обмозговали? – спросил Петруша.

– Обмозговали, – сказал кривозубый.

– И что?

– Попробуем. – Кривозубый понимающе улыбнулся. – На кого будет гон?

– Рано, – отрезал Легкоступов. – Сейчас важно сгустить атмосферу, насытить раствор. Тогда на любой чепухе кристалл созреет.

Забрав распечатки, господа откланялись. Пётр взял со стола третий экземпляр тезисов и пробежал его глазами:

1. Предчувствие наступающей тьмы, ощущение серного дыхания преисподней – вот самое сильное душевное переживание наших дней. Старые штампы, помогавшие спокойно жить прежде, теперь истёрты или разбиты. Религиозные и общественные мифы, поддерживавшие народы ещё вчера, либо набили оскомину, либо опорочены и посрамлены. Недаром одним из самых употребляемых терминов современной публицистики стал термин «хаос», и неспроста новые философские формулы определяют общество как «спонтанную виталистскую толпу», а историю как «движение плюс неопределённость».

2. Что стоит за понятием «хаос»? Мода? Смутная фантазия о непроглядном будущем? Безразличие разума, нарекающего иррациональным всего лишь неосмысленную рациональность? Ни то, ни другое, ни третье. Мы видим здесь нечто более глубокое – то, что можно было бы справедливо назвать знаком времени. С понятием «хаос» сопряжено важнейшее устремление современного мира, вернее – завершение этого устремления, его окончательное исполнение. Мы присутствуем не просто при вскрытии, обнаружении хаоса, не замечаемого прежде, но всегда копошившегося по соседству, а при начале его деятельного наступления. Хаос спал под покровом рассудка, пока не пробил час, когда ему пришла пора пробудиться. А раз так, то пришла пора и человеку постичь хаос. Но при этом он должен принципиально отказаться от рассудочных моделей, которые прежде служили ему основным инструментом постижения мира. Иначе человек не выстоит. Он погибнет или станет рабом Господина Хаоса.

3. Психика человека проявляется в двух формах деятельности. Первая – целесообразная – связана с рассудком, бодрствующим сознанием, с расчётом и анализом. Вторая – безрассудная – связана с эмоциями, интуицией, сновидениями и предчувствиями. Хаос начинает с того, что, по сути, приглашает нас к сновидению, к погружению сознания в мир грёз, к отречению от труда над разумом с целью сделать его ещё более разумным (кокаин, псилоцибин, пейот, триптаминосодержащие составы и др. психоделики).

4. Сегодня рассудочный подход к миру повсеместно сменяется его мифологизацией. На пьедестал, прежде занятый «идеей», взошёл «образ», что проявляется в наши дни не только в культуре, но также в политике и экономике (роль рекламы в сфере производства и коммерции). Банальный пылесос, рекламируемый красоткой, представляется так, будто помимо известных технических характеристик он обладает и некими эротическими свойствами. Постоянными сюжетами теле– и кинопродукции становятся теперь альковные грёзы, фантастические фигуры и персонажи ночных кошмаров. Так хаос не только проявляет себя, но и расширяет своё влияние, прививая вкус к смещённой реальности, размывая привычные представления о возможном и невозможном, о действительном и воображаемом, о доступном и запретном.

5. Во всём этом, безусловно, есть и своё мистическое измерение. (Примечание: уместно привлечение к работе оккультистов и пессимистически настроенных астрологов.) Два тысячелетия назад эону Исиды пришёл на смену эон Осириса. Теперь же наступает новый эон – эон Гора, который отменяет закон предыдущей цивилизации и устанавливает новый порядок сущего. Но на границах эонов есть особые периоды, когда торжествуют не старые или новые законы, а силы ужаса, разрушения, беспорядка – силы хаоса. Рубится и корчуется закон леса, потом огонь пожирает подсеку, чтобы расчистилось место для закона нивы.

6. Мы стоим вплотную к приходу в мир демонов ада. Потоки тёмного хаоса отнюдь не укрощены либеральным утопическим обществом. «Богиня Разума» времён Французской революции обернулась вульгарной и рептильной «мисс очарование». «Чистый разум», «человеческий разум», оторвавшийся от связей со Сверхразумным, с «Первым Умом» по выражению православного канона, превративший себя в идола, в «богиню», и стал причиной финального мрака человечества. Если рассудочная, «трезвая» часть тех явных и тайных институтов, которые ещё ведают ходом цивилизации эона Осириса, окажется низвергнутой сторонниками слепых богов хаоса (примечание: поимённо сторонников пока не называть), это будет логично и справедливо. Чисто человеческий разум и чисто человеческое безумие являются не столько противоположными, сколько дополняющими друг друга вещами. Безумие будет воздаянием тому, кто поверил во всемогущество человеческого разума. Тёмная материя восстанет на того, кто наивно считал себя её покорителем. Атеиста удушит демонопоклонник, а скептика растерзают бесы.