Бригад-майор 1-й Сибирской эскадры военно-воздушного флота кочевой Русской империи Буй-тур Глеб обозревал из стеклянного фонаря трёхпалубного сторожевого дирижабля расстилающиеся внизу зелёные холмы предгорий. Бригад-майору исполнилось недавно тридцать, он родился под знаком Овна, в год Вепря, в день Волка, в час Скорпиона. Он был убеждённым евразийцем с железной волей, холёными усами и поющим сердцем – любимцем женщин, весельчаком, сочинителем озорных баллад и завсегдатаем Грушинского фестиваля, исповедующим национальную идею в виде любви, всеобщих объятий и песен у костра. Кроме того, он был сторонником запрета презервативов, дабы кара могла настигнуть грешников, и страдал лёгким комплексом полноценности – при виде человеческих увечий, уродств и неприкрытой глупости бригад-майор терялся, стыдясь собственной стати, достоинства и здоровья.

Сейчас, однако, он был серьёзен. Тревожные вести с алтайской Бухтармы, монгольской Кобдо и из китайских информационных источников отягощали его лёгкие мысли. Империи грозила опасность – он ощущал сгущение беды тонким чутьём, и от этого беспокойного чувства номадическая кровь, разом вспыхнув, бежала по его жилам, как дорожка горящего пороха. Ведь он, кочевник духа, правил Евразией – таковы его обязанность и долг. Великая обязанность и славный долг. Потому что номад превосходит оседлые народы по всем статьям – он всегда собран и мобилизован, пахарь расслаблен и медлителен, кочевник живёт свободой, мастеровой и земледелец – кабалой, номад дышит ветром, хлебороб и рабочий – печным дымом. Кочевник духа сверяет свою жизнь с небесной картой, ему указывают путь звёзды, а сидельцы земли – гвозди в гробах мира, они намертво вколочены в свою юдоль. Обживая пространство, номад присваивает его себе – таков принцип его бытия, поэтому нельзя помышлять о нём через представление о движении, не погрешив при этом против истины. Номад – тот, кто владеет миром. В этом смысле он недвижим, и в этом его отличие от мигранта/переселенца, который всего лишь беглец, покидающий местность, из которой выжаты соки жизни. Номад никуда не бежит, он не хочет бежать, потому что срастается с великим пространством, которым владеет, становясь с ним одним целым. Номад, кочевник духа – это энергетический пуп земли, её недвижимый двигатель.

Будучи русским по крови, бригад-майор, присвоивший себе пространство Евразии, знал, что русские безгранично талантливы во всём, пусть порой и находят себя в заёмной форме. Они блистательны в науках и искусствах, они непробиваемы в невежестве и самодовольны в серости, они упорны и изобретательны в труде, они бесподобны в мечтательной лени, они беззаветны в молитве и подвиге веры, они искусней чёрта в грехе и пороке, но всё же основное дело русских – война и строительство державы, ибо именно в этих сферах русские умеют, как никто, сносить удары судьбы. Буй-тур Глеб соответствовал величию своего предназначения и готов был противостоять грозящей его державе опасности, откуда бы ни явились тучи. На этот случай он одарён был Божьим знаком: в преддверии беды усы его становились солёными.

А вести и впрямь были тревожными. На Бухтарме кто-то изуверски сгубил русскую деревню, не пожалев ни людей, ни собак, ни скотину. И никаких концов. Отчего обросла тут же эта история всякого рода небывальщиной и слухами. Говорили про странные следы в лесах, про оголодавшее по случаю холодной и вьюжной зимы племя снежных дикарей, про вставшего от сна дракона Алтайских гор, про вылазку китайских диверсантов, про адовы врата, хранимые огненной и ледяной стражей, про полевые испытания выродков-солдат, скроенных из человеческого материала скальпелями секретных хирургов… Бригад-майор, впервые услыхав про выродков-солдат от техника-казаха, чьё левое ухо всегда было заткнуто воском, так как шайтан соблазняет людей, нашёптывая скверну именно в это отверстие, хохотал до судорог: зачем империи монстры Франкенштейна, когда у неё есть он, Буй-тур Глеб, и верные сыны – крылатые казаки, готовые разделать чёрта под орех?!

Потом – бессмысленная бойня на Кобдо у переправы. По просьбе русской стороны монголы пустили на осмотр места побоища имперских экспертов – картина жуткая, как и в деревне на Бухтарме. Неужто же и впрямь китайцы? Но ведь следов злодеев не нашли, а если и нашли – не объявили, чьи они, следы, смолчали. И кто тогда давил китайские заставы на перевале Улан-дабан и на Чёрном Иртыше в Джунгарии? Кто сорвал с небес Синьцзяна пассажирский самолёт, летевший в Красноярск из Урумчи? Там были русские, китайцы, уйгуры и даже группа путешествующих шведов. Все всмятку, в общий блин – костей не разобрать. О том, что самолёт был кем-то атакован, свидетельствовали перед обрывом связи выкрики пилотов, а также расшифровки записей из выкрашенных в мандариновый цвет чёрных ящиков. Однако вот опять же – кем? В жёлтых бюллетенях жёлтого Китая писали то о драконе неба, то о бесцеремонной провокации со стороны России, то об уйгурских карбонариях… Однако погранцов своих в ружьё подняли и стягивают уже войска в Синьцзян и в приграничье по Амуру. Оборотистыми и надменными сделались ханьцы, набрались снова шафранового духа – роют копытом землю, рвут удила. Но первой целью для Поднебесной, конечно, станет просторная Монголия. Кочевая Русская империя, само собой, придёт потомкам алтын-ханов на помощь… Тут и начнётся.

Так, болтая ложечкой в стакане чая ломтик лимона, мыслил бригад-майор в стеклянном фонаре сторожевого дирижабля – парящей, локационной, авианесущей крепости с шестью истребителями на нижней палубе, надёжной воздушной цитадели, ограждённой от радаров и ракет врага закрученными полями магнитных ловушек и искривлённым пространством охранного щита.

Внизу, открытые чистым небесам, неспешно проплывали зелёные просторы алтайских предгорий – из восьми мощных двигателей сейчас работали только два, и то в четверть силы. Справа вилась среди холмов стальная жила Иртыша, впереди неподвижно посверкивало водохранилище Бухтарминской станции, дальше, в сизых далях, вздымался Нарымский хребет, ковыльный на подступах, с березняками и пушистым лиственничным лесом на склонах. Скоро зелёная степь выцветет, пожелтеет и иссохнет пуховник, который местные называют «дыриса», пучки его станут жёсткими, как проволока… Но сейчас степь, овеваемая ветрами, полными дразнящих, сводящих с ума запахов, только затевала своё короткое буйство.

Между тем небо в соответствии с метеопрогнозом менялось – с северо-запада шли тяжёлые тучи, неся благодатный дождь, освежающий потоп, дарующий жизнь здешним местам на всю длину грядущего знойного лета. Дабы не прерывать дежурное патрулирование, Буй-тур Глеб отдал приказ подняться выше отягощённых благодатной влагой облаков. Тут же ровный гул двигателей сменил тон, и упругая сила слегка вдавила бригад-майора в кресло, вознося огромный дирижабль в бирюзу чистых небес. Несмотря на лихой манёвр, называемый пилотами эскадры кривой верстой, плавность хода была такой, что даже ложечка не брякнула в стакане.

…Облачный фронт уже упёрся клином в Нарымский и Катунский хребты, тучи теснились, наседали, вздымались, как ледяные торосы, давили друг друга, истекая ливнем на степь и предгорья, когда радар засёк объект, движущийся с юго-востока примерно встречным курсом. «Едет рыцарь на коне, приблизительно, ко мне…» – оживившись, пропел себе под нос Буй-тур Глеб.

Идентифицировать объект приборы не смогли – тот не имел опознавательного маяка, не отвечал на запросы «свой-чужой» и не реагировал на сигналы, посылаемые в диапазоне выделенной для гражданских коробчонок эфирной частоты. Скорость его была мала, размер – что-то в масштабах малой авиации, пожалуй, помельче даже допотопного учебно-тренировочного Як-18, на котором в юности под присмотром наставника Буй-тур Глеб совершал свои первые полёты. Ничего серьёзного – летающий валенок. Однако следовало точно знать – что это, откуда и зачем. Китайский контрабандист? Засланный из Поднебесной шпион? Отечественный любитель-экстремал, поднявшийся самовольно, вопреки грозовому предупреждению, и вырубивший от греха подальше рацию и маяк? «Кто видал, чтоб медведь летал? – мурлыкал уже новую мелодию бригад-майор. – Он пеший, как леший».