Я решила для себя, что это место – лаборатория. Ведь мой проводник не может быть человеком! И его внешность, и корабль, и невидимая преграда убедили меня в том, что он скорее всего инопланетянин. Возможно, я попала на другую планету. Не то чтобы это сформулировалось словами – пока я вообще не способна была что-либо формулировать, – однако было совершенно ясно, что он не человек. Из этого автоматически следовало, что он превосходит меня в интеллектуальном и техническом плане. И так же ясно из этого следовало (хотя я ни за что не прослежу за собственной логикой), что помещение, в которое привел меня великан, должно иметь научное предназначение.
Посреди комнаты, прямо под центром стеклянного купола, лежал высокий и широкий четырехугольный каменный блок. В его углы были вделаны светлые металлические цепи с браслетами, которые подошли бы обычным людям. Вокруг с высоких штативов на стол целились осветительные приборы, а какие-то круглые штуки парили над ним в воздухе. Кажется, мне даже померещились пятна крови на серой гладкой поверхности. Только сейчас я заметила, что в зале пахнет чем-то нехорошим, как будто медицинским.
И вот тут я испугалась.
Ой-ой-ой. Все ясно, все ясно! Сейчас меня уложат на стол и препарируют. Люди для этих гигантов – как лягушки или мыши, подходящий объект для опытов! Не умом, а обострившимся, почти что животным чутьем я поняла: нужно немедленно, сию секунду показать великанам, что я не дикарка вроде тех, которые меня сюда прислали, что меня нельзя резать!
Отцепившись от огромного пальца, я сунула великану в руку свой пуховик, шагнула к ближайшему каменному пьедесталу и принялась выкладывать из сумки вещи. Кто его знает, что это за место и кто эти странные существа, но, раз здесь ничто не напоминает привычные мне приборы и предметы обстановки, тем интереснее будет хозяевам посмотреть на то, что я им принесла. Дрожащими руками я включила телефон. Лишь бы аккумулятора хватило хотя бы на пять минут! Нашла папку с музыкой, прибавила громкость. Потрясла перед хозяином разряженным плеером с наушниками, пластмассовой расческой, самой сумкой наконец – она же из искусственной кожи!
Вроде получилось. Великаны не спешили тащить жертву к операционному столу. Приведший меня мужчина внимательно изучал влажный еще пуховик, который в его руках казался детской распашонкой. Телефон произвел фурор: второй великан поднялся со своего массивного деревянного стула и пересек комнату, чтобы взять странную вещицу, поющую человеческим голосом. Оба склонили головы, разглядывая лежащий на огромной ладони аппарат. Посмотрели друг на друга, будто собирались что-то сказать, однако не произнесли ни слова. Может, они телепаты? Мой очнувшийся мозг тут же сделал вывод: нужно говорить с ними! Конечно же, требуется песня или стихотворение. Поэзия – достояние культуры; дикари стихов не сочиняют. Я начала декламировать первое, что всплыло в памяти:
– Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, на бурном небе мгла носилась, луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела, а нынче – погляди в окно! Под голубыми небесами великолепными коврами…
Никогда я так не старалась произвести впечатление! Нажимала на конец каждой строки, гримасничала и жестикулировала изо всех сил! И – опять победа: оба смотрят на меня не отрывая глаз. Значит, я угадала, они не встречали еще таких как я! Но страшный стол близко, надо закрепить успех.
– Ксения, – сказала я, ткнув себя пальцем в грудь. – Я – Ксения. Ты?
Тот, что привел меня, неуверенно приподнял руку. Я повторила:
– Ксения!
– Ксенья? – повторил он и направил на меня палец.
Я закивала.
– Ксения, Ксения! А ты?
Он произнес что-то совершенно невоспроизводимое. С третьей попытки мне удалось выговорить:
– Тьейрийвагэ. Териваг.
Такой вариант его удовлетворил. Я огляделась в поисках чего-нибудь вроде бумаги – для окончательного триумфа надо им показать пифагоровы штаны или пиэр-квадрат. На второго великана я временно перестала обращать внимание, а зря. Потому что он вдруг шагнул ко мне, осторожно приподнял и посадил на ближайший стул. Согнувшись, встал сзади, взял за плечи. Я замерла, боясь шелохнуться, – раздавит же, кости переломает! Териваг отошел к одному из столов и вернулся с длинной тонкой иглой в страшных пальцах. Взял мою руку, примеряясь, совсем как медсестра в поликлинике. Ткнул иглой в палец. Замерев, не дыша и с каждой секундой все больше холодея, я смотрела на него, ожидая удара, пыток, вскрытия заживо. А Териваг стоял на коленях, посапывая от напряжения, и неподвижно держал иглу. Он был очень красив. Голова огромная, как котел, но черты лица мягкие, благородные, дивно очерченный профиль – один в один как у известной статуи Хефрена! – прямой нос, длинные светлые брови, белые волосы коротко острижены… Громадные темно-карие глаза повернулись в орбитах, взглянули прямо мне в душу. Ресницы длиной сантиметра два. У меня таких никогда не будет. И глаза у меня не карие, хотя я всегда хотела, чтобы были именно карие. Но уродилась с глазами, что называется, смешанного цвета: вся радужка в желтых, серых и коричневых пятнах. Кто-то великодушно называл их зелеными, а одноклассница как-то выдала: «У тебя глаза цвета крапивного супа!» Сейчас положат меня эти изверги на стол, вырежут мои крапивного цвета глаза и сильно удивятся форме сетчатки. А я уже не смогу им объяснить, что это результат лазерной коррекции зрения…
Я не сразу поняла, что свободна. Меня отпустили. Териваг что-то делал с иглой у настенного щита. Второй гигант вернулся за свой монитор. Так, не расслабляемся. Взяли кровь на анализ. Сейчас определят группу, еще какие-нибудь исследования проведут. Ну-ну. Мне и самой интересно, что из этого выйдет.
Технологии у них отменные! И минуты не прошло, как на экране появился первый результат в виде нескольких разноцветных кривых линий, бегущих справа налево, а потом пошли незнакомые символы. Оба уставились в монитор, и очень скоро их лица приобрели то же выражение, что было на лице прощавшегося со мной маленького главаря. Задумчиво поглядев на меня, Териваг покопался в стенном шкафу и достал прибор вроде… вроде… Не смогу объяснить, на что он был похож.
– Ксенья! – сказал он, поднося прибор к моему лицу. Сказал что-то еще, округло разводя руками.
– Не понимаю…
Он улыбнулся, поднял брови, сделал знак рукой – продолжай!
– Ты хочешь, чтобы я говорила? Так, сейчас… Еще стих, да? Это… Белая береза под моим окном… Нет, слишком просто. Давай все же Пушкина. Спой мне песню, как синица тихо за морем жила…
Териваг слушал, улыбался, поднимал брови – наверное, это означает согласие или одобрение. Наконец выпрямился и терпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на прибор в своей руке. Монитор опять показал разноцветные линии и значки, похожие не столько на буквы или цифры, сколько на пиктограммы. Великаны смотрели на них, смотрели на меня. Будь они русскими, чесали бы в затылках. Териваг пошел к дальнему столу, на что-то взглянул сверху вниз, и через пару минут в комнате зазвучал женский голос. Все понятно, громкая связь. Глядя в стол, он заговорил с невидимой собеседницей. Язык оказался удивительно красив: мелодичный, звучный. Диалог струился как песня, был подобен дивному узору, нежному перебору струн арфы. А я внезапно почувствовала сильную усталость. Когда же я в последний раз спала?
Через пару минут Териваг замолчал, вытащил откуда-то кожаную сумку размером с мешок для картошки, покидал в нее мои вещи, одежду и оглянулся на меня. Я спрыгнула со стула, помахала рукой второму великану, кинула последний (надеюсь) взгляд на страшный стол и пошла за Теривагом.
Мы вышли из здания с другой стороны. Здесь был просторный двор, огороженный каменным забором, и стояла маленькая летающая тарелка. Неожиданно, безо всяких действий со стороны Теривага часть ее купола исчезла и появились две ступени. Он взошел по ним первым, сел в левое кресло, кивнул мне на правое. Я села спокойно, как в автомобиль. Очень похоже на авто, только куда круче. Устройство салона, как говорится, интуитивно понятное, кресла сделаны из какого-то искусственного серого материала, не слишком приятного на ощупь – рассчитан, видно, на великанов, а для меня грубоват. Панели управления, руля, педалей не видно. Тарелка бесшумно поднялась в воздух, устремилась к огромному кораблю, левитирующему высоко над землей. Я была в восторге. Никакой самолет с ней не сравнится! Обзор триста шестьдесят градусов, ни рева двигателей, ни болтанки! Вот только летели мы слишком быстро. Я подергала Теривага за юбку.
