Мы бежали в ту же сторону, куда с вечера ушли четверо остальных. Через пару сотен метров я начала запинаться и задыхаться. В боку закололо так, что я сгибалась пополам, промокшие насквозь сапоги стали втрое тяжелее, сумка елозила по спине. Текло из носа, шапка сбилась на макушку, дыхание вырывалось из груди с хрипом. Но остановиться мне не дали. Дружелюбие дикарей пропало, они оглядывались на меня с рычанием, а главарь тянул и тянул вперед, железной хваткой сжимая запястье. Я упала в воду, глотнула грязи, закашлялась. Жесткие руки подняли, толкнули – и вот мы снова бежим по черной степи, разбрызгивая воду, оскальзываясь на снегу. Никто из мужчин ни разу не оглянулся на оставленный холм, и по сторонам они не смотрели, но казалось, что уши под нечесаными шевелюрами слышат в степи каждый звук. Их мягкие короткие сапожки на кожаной подошве были бесшумны, даже по воде они проходили тихо, и только я топала среди них, как глупая корова.
Понятия не имею, сколько километров я пропыхтела, прежде чем они позволили остановиться. Один тут же сделал шаг в сторону и спустил штаны, даже не повернувшись к остальным спиной. Идея хорошая. Жаль только, что нет кустов. Я отошла на несколько шагов от своих проводников. Они восприняли это спокойно, смотрели в другую сторону и переговаривались – наверное, обсуждали дальнейший маршрут. Главное не думать, как я буду делать это в следующий раз при свете дня.
Скоро мы пошли дальше. Пошли, а не побежали, хотя и быстрым шагом. У меня давно уже открылось второе дыхание, в существование которого я прежде не верила. Никогда не приходилось столько бегать! Да, много же интересного я узнала о себе за последние часы! Оказывается, я намного смелее, чем можно было предположить. Стукнула волка рюкзаком! Впрочем, это ведь всегда так: страшно представлять себе непривычную ситуацию, а когда ты в нее попадаешь, бояться просто некогда. Но даже во сне я не могла предположить, что окажусь в степи с первобытными людьми! Где же я все-таки нахожусь, а?
Сегодня эта мысль волнует меня куда меньше, чем вчера вечером. Хочется одного: чтобы мы остановились и поели. Чего угодно, хоть того мерзкого холодного жирного мяса! При мысли о мясе захотелось пить. Я наклонилась над ближайшей лужей. Маленький главарь оглянулся, издал предостерегающий крик. Протянул руку – проследив за его взглядом, я увидела в нескольких метрах в воде расплывшиеся экскременты, наверное, оленьи. Он махнул рукой в сторону: пей там! Вообще-то мне давно хотелось возмутиться – кто они такие, чтобы командовать! – но тут дикарь был прав.
Земля под ногами чавкала и качалась. Идти становилось все труднее. В обманном утреннем голубом свете лужи впереди сливались, множились, превращались в озера. Мой друг, полюбивший поклоны, вдруг пронзительно крикнул. Издалека донесся такой же крик. Четверо ушедших вчера дикарей ждали нас на последней перед болотом сопке. Холмы в степи называются сопками, так ведь? Удивительно, что я еще могу это вспомнить. Поднявшись на склон, я упала на землю, наплевав на пуховик, – все равно в нем не осталось ни одной сухой нитки. Еды, какой угодно!
Самый старый из дикарей, с изрезанным тонкими морщинами лицом и отвислым подбородком, возился с чем-то, лежащим на земле. Я пригляделась и от неожиданности оторопела. Это был олень, маленький – детеныш или самка. На шее ниже уха была рана, шерсть вокруг нее слиплась от черной крови. У оленя что-то не то было с передними ногами. Охотники их перебили, поняла я через несколько мгновений, чтобы животное осталось живо, но не убежало. Когда мы поднялись на сопку, старый дикарь перерезал оленю горло маленьким каменным ножиком. Прибалдев, я смотрела, как он точными движениями вскрывает грудную клетку и вырезает сердце, как толчками выплескивается на землю темно-красная кровь. Олень все еще сучил ногами, и даже какой-то звук доносился из разрезанного горла.
Пару лет назад по приглашению коллег я пришла на открытие новой мечети. В нескольких метрах от меня зарезали овцу; но тогда это нисколько не испугало и вообще не тронуло. Я беседовала с одним из участников церемонии, в то время как овца с перерезанным горлом шевелилась рядом. Я не обращала внимания, некогда было за ней следить – следовало произвести впечатление на собеседника, руководителя крупного завода, чтобы заполучить его в число своих клиентов. А теперь я не могла отвести глаз от кровавого зрелища. Даже не было страшно. Просто онемела вся, и телом, и мыслями. Но прошла минута, вторая… я сглотнула, вытерла мокрый нос, оторвала взгляд от туши и хрипло спросила:
– Как вы будете его готовить?
Старик передал сердце маленькому главарю, а сам принялся вырезать печень. Ну да, это печень, бордовая, дымящаяся, трепещущая в его заскорузлых ладонях. Почти не запачкав кровью рук, он отрезал от нее кусок и протянул мне.
Мне всегда нравились телепередачи и книги о диких народах. Я знаю, что печень только что убитого животного – большой деликатес и достается, как правило, вождю или тем, кому он разрешит. И мне всегда казалось, что я смогу съесть такое угощение. Хотя бы попробовать. Потому что это статусно, полезно, а может быть, даже и вкусно.
И я протянула руки и взяла этот дымящийся, живой кусок мяса, с которого сквозь мои пальцы капала на джинсы теплая кровь. Я еще не решила, отбросить его с визгом или рассмотреть повнимательней, как подал голос желудок. Это был очень громкий голос! Желудку не было дела до сантиментов. Он требовал пищи. Так что я съела этот кусок печени почти целиком и нашла его вполне вкусным. Потом, правда, меня долго тошнило и едва не вырвало.
Надеюсь, в моем завтраке не было гельминтов.
Ела я отвернувшись и не видела, как охотники освежевали тушу и разрезали на куски. Они слопали оленя сырым и здорово раздражали меня, когда скребли маленькими костяными палочками по черепу, вытаскивая мозг. Чтобы не слышать отвратительных звуков, от которых еще сильней тошнило, я прогулялась вокруг сопки, сходила в туалет и умылась. С холодом и грязью я к этому моменту уже свыклась – верьте или нет, но с ними можно свыкнуться. Надо было думать, но думать оказалось очень тяжело – мысли просто не желали рождаться в отупевшей голове. Куда мы идем? В их стойбище, наверное, других вариантов предположить не могу. Там будут женщины, и дети, и огонь, и чумы… Или эти… вигвамы. Можно будет высушить сапоги, поесть горячего, может быть, даже помыться. Почему-то мысль о мытье была неприятна. Ничего себе, такими темпами завтра я сама оленя завалю и освежую!
Мужчины поднялись на ноги. Мы повернули под углом налево к прошлому направлению и весь день шли болотом по едва заметной тропе. Смотреть по сторонам было некогда – чуть оступишься и упадешь в черную воду, так что через несколько часов я совсем перестала соображать и тупо плелась за маленьким главарем. Он снова подобрел, даже улыбался, показывая желтые сточенные зубы, часто оборачивался ко мне и все посматривал на мою шапку – видно, очень она ему понравилась. Равновесие у него было удивительное: короткие мускулистые ноги будто обладали собственными глазами и вели куда надо, пока он смотрел на меня. Остальные восемь обращались со мною так, будто я – их почетная гостья. А вдруг в стойбище они принесут меня в жертву? Какому только божеству? Ну, там будет видно. Если что, достану зажигалку и покажу им маленькое чудо. Только бы она работала! В сумку я не заглядывала, опасаясь обнаружить там море воды, – это бы очень меня расстроило.
Еще одно происшествие окончательно лишило меня способности соображать. Идущий впереди охотник молча поднял левую руку со сжатыми в кулак пальцами. Один за другим его жест повторили остальные. «Что, что?» – шепотом закричала я. Маленький главарь сделал большие глаза, ударил себя по губам и указующе вытянул руку влево. Смотреть по сторонам было непросто, поскольку я мерным шагом двигалась по петляющей линии кочек между черными водяными провалами и не могла остановиться – это значило бы уронить в воду кого-то из шедших за мной. И пока мы в молчании, пригнувшись, словно призраки скользили по болоту, я смогла бросить лишь несколько коротких взглядов влево. Но и этого было достаточно. Потому что там, на островке твердой земли посреди серо-черного болота, под низким сумрачным небом, стояли, бродили и лежали огромные звери. С хоботами, которыми они рвали траву, и двухметровыми загнутыми вверх бивнями. Они были больше слонов. Они молчали, будто тоже притворялись призраками, эти мохнатые гиганты ледниковой эпохи, и мои спутники спешили незаметно пройти мимо, потому что с их тоненькими копьями ловить тут было нечего. По моему лицу текли слезы, и я их не вытирала. Перчатки и рукава были мокрые. И шапка, и джинсы. Ступни, похоже, уже начали гнить в сапогах. Я наверняка заработала простуду и цистит, застудила почки, подцепила неведомую заразу из воды и мяса. Скоро меня принесут в жертву, а если даже нет, я все равно тут не выживу. И неважно, что это за проклятое место, неважно, что тут бродят мамонты и дикие люди, – это все бред. Я умру в бреду. Мои кости кинут в болото, и через тысячи лет археологи раскопают их, чтобы составить краткий отчет, что-нибудь вроде: «Неполный скелет женщины, около тридцати лет, рост 162 см, европеоидного типа. Череп проломлен ударом тупого предмета, предположительно ставшим причиной смерти. На костях следы орудий и зубов».
