Но все это было еще впереди, а пока наступил день, когда я сползла с кровати, набросила на плечи накидку из коричневых шкурок зверька, наверняка вымершего задолго до моего рождения, и вышла на палубу. Буду называть эти открытые площадки палубами, раз уж Высокий дом в каком-то смысле корабль. Их тут девять, самая широкая – на восьмом уровне, где, как объяснила Теи, живут она, Бьоле и кто-то еще. Верхний, девятый уровень – покои великого Анту. Никому не разрешено подниматься туда без предупреждения.

Не знаю, из чего построено это чудо инопланетной мысли и какая энергия вот уже пятьдесят тысяч лет позволяет ему жить. Высокий дом с самого начала не пришелся мне по душе. Приятно ли карлику оказаться в жилище великана? Все очень большое, громоздкое, любое бытовое действие становится испытанием, и постоянно опасаешься, что кто-нибудь между делом придавит тебя как букашку. Не нравится мне и любовь нанья к цветным металлам. Все, что можно, у них сделано из золота, серебра или меди: посуда, сантехника, даже их супернавороченные гаджеты. Мебель и стены тоже позолочены или инкрустированы золотом. В общем, все блестит и сверкает, и все очень тяжелое и неудобное для маленькой Ксеньи.

Но ходить босиком по полу Высокого дома приятно. Он теплый и мягкий, как линолеум. Двери открываются бесшумно. Первые дни меня это смущало, ведь в голове накрепко засела созданная фантастическими фильмами убежденность, что технологии будущего немыслимы без звуковых эффектов. Я подсознательно ожидала, чтобы двери будут отодвигаться передо мною с шипением, при включении света раздастся звон, а бортовой компьютер заговорит женским голосом. Ничего этого нет, и никакого бортового компьютера не видно. Здесь очень тихо, спокойно. При этом нанья не бывает скучно. Судя по рассказам Теи, они постоянно чем-то заняты, две трети года бодрствуют, а потом на несколько месяцев ложатся спать.

Я вышла на палубу, приблизилась к парапету. Было раннее утро, солнце только показалось из-за моря, прочертило в нем короткую красную линию. Я положила руки на перила, осторожно заглянула вниз. На земле была еще ночь, и была эта земля очень-очень далеко. Как на карте, лежало подо мной юго-восточное побережье Индостана, дугой уходящее за горизонт. Светились узкие полоски пляжей между серым океаном и черными многоугольниками лесов. Извивистые реки прятались в ночи, и выдавали их лишь светлые пятна песчаных отмелей. Под кораблем плыло серебристое облако, на несколько минут закрыло землю дымкой. На какой же мы высоте? Километров семь-восемь, наверно, из иллюминатора самолета я видела точно такую же картину. То-то опять не хватает воздуха! Хозяева совсем обо мне не думают! Что было толку адаптировать меня к небольшой высоте, если при очередном подъеме низкое атмосферное давление меня прикончит?

Я побежала к двери. С каждым шагом дышать становилось все труднее. Корабль будто бы постепенно сбрасывал с себя защитную оболочку, позволяя проникать на палубу ледяному разреженному воздуху многокилометровой высоты, которого человеку долго не выдержать. Задыхаясь, дрожа в потоке жестокого ветра, я преодолела большую часть пространства, отделяющего парапет от закрытых помещений, как вдруг тусклый оранжево-розовый блеск привлек мое внимание. Справа, у сияющей в лучах рассвета желтой стены стояло несколько каменных саркофагов, украшенных узорами из золотых пластин. Никогда не видела, как рассвет играет на золоте. Это было настолько красиво, что я сбилась с курса и подошла к ближайшему саркофагу, приподнялась на цыпочки, положила руки на холодный борт, а подбородок на руки и заглянула внутрь. В темном отполированном камне лежал великан. Лежал уверенно, как фараон, вытянув руки вдоль могучего тела. Крупный нос с царственным высокомерием смотрел в небо. Шевелились глаза под синими веками, мощная грудь едва заметно поднималась и опускалась. Великан спал, с наслаждением вдыхая пустой воздух. Кислородное голодание ему явно не грозило.

В несколько отчаянных прыжков я добралась до двери и влетела внутрь. Легкие сжались в комок, волосы на всем теле встали дыбом. Согнувшись пополам, я захлебывалась густым теплым воздухом и цеплялась за стену. Откуда-то выбежала Теи, налетела как наседка, запутав меня в подоле платья. Присела на корточки, схватила за плечи.

– Ксенья! Ты ушла не спросив! Тебе нельзя наружу, там спит Льесте!

Я прохрипела:

– Знаю уже, видела!

– Долго ты там пробыла?

– Минут семь.

– Именно сейчас, когда Высокий дом поднялся и упало давление!

– Не переживай так, со мной все в порядке. И я не разбудила его.

Она дернула рукой:

– Конечно, нет. Нелегко разбудить заснувшего нанья.

Когда мы шли в ее комнаты, я спросила:

– А почему на палубе давление ниже, чем в помещениях?

– На палубе сейчас идеальное давление для сна. Оно было идеальным и для бодрствования наших родителей. Но великий Анту считает, что нам полезнее жить в естественных условиях этой планеты.

В языке нанья как минимум пять слов, обозначающих сон, и сейчас Теи употребила то из них, что не имеет прямого отношения к состоянию, которое называем сном мы. Оно означает «истинная жизнь» или «с той стороны от черты реальности»… Ну, очень мало у них понятий, которые можно перевести одним словом!

– На вашей планете другое давление? Тогда понятно, почему вы такие крупные. А ваша планета больше Земли или меньше?

– Давай договоримся так, – сказала Теи, садясь в деревянное кресло, – шесть дней я спрашиваю тебя, шесть дней ты меня. Сегодня мой день.

Ее комнаты – как келья монашки. Пустые светлые стены, ни ковров, ни картин, ни женских безделушек. Три массивных деревянных кресла, сделанных с большим искусством, стол из неизвестного материала, на столе два загадочных прибора и круглый золотой планшет-свиток. Интересно, а аналог интернета у них имеется?

Я ответила:

– Согласна. Но одно все-таки спрошу сегодня: почему именно ты меня расспрашиваешь? Не сам великий Анту, ни кто-то другой?

– Я его ученица и преемница в каком-то смысле. Отец великого Анту создал лулу, и с тех пор мы следим за эволюцией вида. Я с детства помогаю ему. Кому же, как не мне, беседовать с потомком нашего человека?

Как всегда, мне понадобилось время, чтобы переварить услышанное.

– Что значит – создал лулу? Нас никто не создавал, мы произошли от обезьяны без посторонней помощи. Так меня учили.

– Вот как? Вы, значит, забыли своих отцов. Постараемся выяснить, как это произошло.

Она вызвала видеокамеру (в жизни бы не догадалась, что это спустившееся с потолка изысканное серебряное украшение – на самом деле сложный механизм) и села у стола. Указала мне на другое кресло. Я забралась в него, поджала ноги.

Прежде чем начать расспросы, Теи обложила мою голову разноцветными каменными присосками, выглядевшими как изящные камеи. Никаких проводов не было, но она сказала, что работа моего мозга теперь будет регистрироваться. Мой рассказ и поведение фиксируются несколькими способами, постоянно отслеживаются электрическая и гормональная активность мозга и множество других параметров.

Я уже собралась продолжить креационистский спор, но оказалось, у Теи разработан план занятий, и первое посвящено было истории человечества. Вернее, той версии истории, которой придерживаются мои современники.

Я плохо представляла себе и до сих пор не представляю, как вообще возможно одному человеку передать кому-то полную информацию о своей культуре. Мои видение собственного мира крайне отрывочно и субъективно. Я не ученый, юридическое образование в этом деле не помощник, тем более, что и студенткой я была нерадивой. В моем сознании некоторое количество фактов перемешано с кашей из противоречивых преданий, предрассудков, идеологий, научных и псевдонаучных гипотез. Причем даже те убеждения, в которых я уверена, могут на самом деле не иметь отношения к реальности. Реальность мне неведома; как и все семь миллиардов землян, я витаю в облаках воображения, в центре своего собственного мирка, который почти не соприкасается с настоящей Землей.