Однажды на хутор попутно завернул казак, который год назад разыскивал смуглолицую беглянку. Александр Казанцев всячески старался, чтобы Параська не попадалась на глаза гостю. Разговор шёл о предстоящей совместной поездке на Ирбитскую ярмарку. Отец всячески старался поскорее закончить переговоры.
На дворе стояла уже глубокая осень. Снег только-только пытался лечь на ещё неостывшую землю.
Казак в сопровождении отца спустился с крыльца и вдруг свернул не к воротам, где его ждал конь, а к сараюшке справить нужду.
Отчаянный вопль огласил двор. Всё встрепенулось. Из сарайчика показалась спина казака, который волочил за распущенные волосы беспомощную Парасю. Её новенькая баранья шубка (подарок хозяина) и цветной полушалок превратились какой-то цветастый бесформенный ком. Казак молча, с особой жестокостью, тянул её за волосы, не обращая внимания на крики.
Выскочивший во двор Алёшка в распоясанной красной рубахе подхватил лежавшую у забора оглоблю и бросился за разбойником. На крики из избы выскочил Михаил, с окриком «стой» метнулся назад в избу. Через мгновение вскинул боевое ружьё. Прогремел выстрел.
Алексей оторопело сжимал оглоблю. Параська упала на побитые колени. Казак медленно оседал в луже крови.
Отец Александр горестно смотрел на всё вытаращенными глазами. Придя в себя, он решил отправить смертельно раненого казака на подводе домой с богатыми отступными и ружьём за Параську.
Только к вечеру вернулся Михаил. Уладить дело миром не удалось. Смертельная вражда нависла над спокойным краем былого таёжного благополучия.
В воздухе повис вопрос: что делать? Решили срочно женить Алёшку на Параське, к великому счастью обоих, и думать о том, чтобы их надёжно укрыть, наделив самостоятельным хозяйством. Но где?
Тем временем зима вступила в свои права. Шла подготовка к поездке на ярмарку.
Тёмными зимними вечерами дед Архип рассказывал удивительные истории, которые всегда начинались с былинной русской присказки: «Жил да был добрый царь с прекрасной царевной да злой и хитрый царедворец». Всех захватывал сюжет и манера старика подражать стародавним сказителям. Затихали малыши на полатях. Даже взрослые стремились выполнять бесконечную работу по дому потихоньку. Добро всегда побеждало зло в эпических сказаниях, переплетаясь с былой действительностью.
Но на сей раз дед завёл полубыль-полусказку.
– Жил да был царь Иван по прозвищу Грозный, – начал дед, прикрыв глаза мохнатыми седыми бровями. – Всех царь держал в страхе великом. Непослушных бояр драл нещадно нагайками. Завёл свору преданных ему опричников, которые око царское блюли по всей матушке России. Жён менял, как басурманский хан, и всё-то ему было мало.
Вот как-то приходит к беспокойному царю в покои патриарх Никон1 – злобствующий владыка церкви, и, елейно опустив глаза, слезливо напел царю-батюшке, что стала падать вера в Господа у подданных. «Нужно, – говорит верховный пастырь, – великолепием обставить все обряды церковные, нужно заставить почитать наместников Бога на земле, нужно обнажить мечи на еретиков и хулителей православия». Крепко задумался царь и решил искоренить крамолу на святой Руси и заслужить похвалу от Византии.
Цепи и железо слуги царские обрушили на защитников старой веры, на двуперстное знамение, без разбора чинов и званий. «Пытать упрямцев!» – кричали попы с амвона. «На дыбу их и главы лишать!» – лютовали царские лизоблюды.
Возопили непослушные, целовать стали древние иконы заступницы Девы Марии. Началась на Руси смута превеликая. Брат на брата стенкой пошел, а жирные попы только руки от радости потирают. Торжествует диавол – поубавится на Руси христиан! Раскололась вера. Староверы, соблюдая заповеди Христа, отступили перед лжепатриархом Никоном и сорвались с родовых гнёзд подальше от разбоя, навстречу утреннему солнцу. Двинулись обозы преданных Иисусу рабов божьих.
Скоро ли, долго ли, подъехали беженцы к белокаменному Казанскому кремлю с великолепной башней татарской шахини. Хитрый хан Казанского ханства не пустил просящих защиты в ворота крепости, но обещал подмогу, разрешив постой на ханских землях. Стали раскольники обживать новые земли вокруг Казани, соблюдая свои обычаи и нравы.
Как бы то ни было, но дорого обошлось татарское гостеприимство беглым русичам. Молодые шайтаны, потешаясь, насильничали русоголовых молодок. Началось великое кровосмешение. Татарчата стали появляться в раскольничьих семьях. Диавол не оставлял в покое страдальцев за истинную веру.
Опять нашептали Грозному царю о кознях Казанского хана: о дерзких набегах на русские земли, об укрывательстве раскольников, о хвастовстве победить русского царя. Не стерпел Грозный царь постыдной хулы и решил прогнать прочь наследие Мамая с исконно русских земель. Подошли несметные царские ратники к белокаменным стенам. Впереди – Илья Муромец с дружиной богатырей. Началась великая сеча. Не устояли басурмане.
И опять тронулись изгнанники прочь. Упрямые двоеперстники со скарбом, скотом, жёнами и малыми детишками опять потащились навстречу утреннему солнцу, к Богу, к свободе – подальше от Грозного царя. Потянулись обозы через нехоженые леса и болота, через реки и протоки, сопровождаемые воем несметных волчьих стай, мимо гиблых болот с разными гадами и вороньём. Путь скитальцев отмечался свежими могильными холмиками страдальцев за веру.
Шли они долго, обдуваемые свирепыми ветрами и снежными бурями. Наконец дошли до светлой и быстрой речушки, прозванной Сылва, что у града теперешнего Кунгура. Переправились на другой берег и встали табором у высочайшей горы.
Пока отдыхали мужики, шустрая малышня нашла щель под горой, и разнеслась молва до измождённых отцов и дедов о несметных богатствах, хранимых в горе. Ахнули староверы, увидев в свете факелов бриллианты на стенах и сводах пещеры. Начали сгребать цветастые и сверкающие драгоценные каменья деревянными лопатами в мешки, вытряхивая из них жалкий скарб.
Богатства-то сколько! На всех хватит. Но тут налетели подземные хранители пещер – летучие химеры. Долго отбивались мужики от «исчадий ада». Ночью весь стан храпел и стонал от усталости. До полудня спали счастливые переселенцы.
Припекло солнце-ярило, и из мешков с бриллиантами потекли ручьи, как слёзы младенцев. Мужики не верили своим глазам: ночные сверкающие сокровища исчезали на глазах. За какие грехи посылал Господь им такие испытания?
И опять скрипят колёса, плачут малые дети. Всё выше поднимаются люди. Впереди седые горы Урала – великана в сиреневой дымке.
И настал тот день, когда взору измождённых страдальцев за веру увиделось зелёное море-океан необозримых просторов тайги. И пали все на колени, подняв руки к Господу Богу, целовали землю и плакали от счастья. Вот она – наша обетованная земля! Пронесли все испытания на костях, сохранив образ святой Божьей Матери – древнюю икону, которую собственноручно окрестили Казанской, а хранителей ее прозвали Казанцевыми.
Вот почему мы, русичи, прозываемся Казанцевыми. Передохнув, разделился обоз – одни стали спускаться с хребта к речке Пелым, а другие поехали вдоль гор на юг.
Детвора больше любила сказки деда Архипа из жизни лесных зверей, с которыми общался дед на пасеке. Дед учил детей разговаривать с ними и рассказывал им о целебных травах.
Последний перед поездкой на ярмарку рассказ старого любимца ошеломил всех.
Как обычно, дед Архип начал с присказки о бродячих лесных духах, таинственных чащобах, о нехоженых тропах. Затем дед стал рассказывать о неожиданной встрече с кочующими оленеводами, во главе которых стоял старый шаман, который кое-что понимал на нашем славянском просторечье.
Временное их стойбище расположилось невдалеке от дедовой пасеки, и, конечно, словоохотливый старик быстро наладил добрососедские отношения, распивая крепкий чай с духовитым дедовым мёдом. Много было переговорено у костра в прохладные предосенние вечера.