Взято из сборника документов "1941 год", т.2.
Документ N 570.
Заметим, что абсолютное большинство разведывательных сообщений, опубликованных в сборнике, хранится в ведомственных архивах, в частности, в архивах Министерства обороны, Внешней разведки или архиве ФСБ РФ. Почти все они являются копиями, поскольку подлинники документов направлялись вышестоящим инстанциям. Копии в этом случае всегда остаются в том ведомстве, которое направляет информацию наверх. И на них, естественно, никаких резолюций не ставится. Они ставятся на первом экземпляре документа тем руководителем, который его получил. Этот первый экземпляр с резолюцией руководителя в дальнейшем хранится в каком-то из архивов по месту получения.
В данном случае, для того, чтобы продемонстрировать резолюцию Сталина на подлиннике разведывательного сообщения, его составители не поленились обратиться в Архив Президента Российской Федерации. Причина этого понятна. Для того, чтобы предъявить именно эту нашумевшую резолюцию, составители и обратились в этот наиболее закрытый архив, где должны храниться подлинники документов, направленных на имя Сталина.
Это знаменитое донесение и знаменитая матерная сталинская резолюция на ней, которую Павел Судоплатов, если помните, назвал хулиганской, подробно рассматривались в работе "Рихард Зорге: заметки на полях легенды". Повторяться здесь, думаю, не имеет смысла.
Единственно, хочу ещё раз обратить внимание на то, что резолюция эта была адресована первому из двух источников, упомянутых в донесении. А именно, "Старшине". Под этим оперативным псевдонимом предоставлял информацию Харро Шульце-Бойзен. Информацию второго источника, "Корсиканца" (Арвид Харнак), Сталин оставил без комментариев. А значит, принял к сведению. Тем более, о том, что в Германии уже назначаются
начальники военно-хозяйственных управлений "будущих округов" оккупированной территории СССР, были уже и другие сообщения.
Но вот очередное донесение именно "Старшины" Сталина доняло настолько, что он в этот же день вызвал "на ковёр" наркома госбезопасности Меркулова и начальника внешней разведки этого наркомата Фитина.
Вот как описал эту встречу в своей работе "Увидеть красный свет" кандидат исторических наук Владимир Лота.
"... Об отношении И.В. Сталина к сведениям НКГБ пятой категории (сведения агентов) рассказал бывший начальник разведки госбезопасности генерал-лейтенант П. Фитин. 17 июня 1941 г. нарком госбезопасности В. Меркулов и П. Фитин были вызваны к И.В. Сталину для доклада о содержании важных агентурных донесений, полученных разведкой 16 июня из Германии от "Старшины" и "Корсиканца".
П. Фитин так описывает встречу с И.В. Сталиным. "В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, то он сразу обратился ко мне: "Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений".
Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку, что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: "Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?" Я ответил: "Ясно, товарищ Сталин". Далее он сказал нам: "Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне".
Эта история рассказана Владимиром Лотой с очевидным осуждением и традиционным желанием предъявить очередное свидетельство нежелания Сталина верить сообщениям советской разведки о готовящемся нападении Германии. Заметим, что В. Лота, пересказывая историю об этом разговоре, говорит не об отношении Сталина конкретно к этому донесению, а обобщает его до отношения Сталина ко всем донесениям агентов анешней разведки НКГБ. И данное донесение является для него доказательством этого.
Между тем, все эти доказательства, как мы с вами видели, легко опровергаются теми мерами, которые предпринимались Сталиным накануне войны. И были вызваны как раз угрозой германского нападения. Которую, получается, он вполне на самом деле осознавал. А потому не мог, естественно, отвергать разведывательные донесения, подтверждающие эту угрозу только лишь на основании этого своего отношения.
С описанием же этой встречи тоже не всё гладко. Павел Фитин не оставил своих мемуаров. Что и понятно, кто бы ему в то время это позволил? Но по различным работам историков и статьям публицистов из одной в другую гуляют некие его воспоминания. Что во всём этом настораживает, так это то, что все они даются в самых разнообразных редакциях и текстуально отличаются одна от другой самым решительным образом.
Наиболее часто встречается вариант (обычно рассказанный разными словами), где Фитин описывает, как 17 или 16 июня (иногда говорится почему-то про 17 апреля) из Берлина было получено донесение "Старшины", где тот сообщил о том, что 22 июня начётся война. И Сталин-де отреагировал именно на эту дату, именно из-за этого он и вызвал Фитина на доклад, где обозвал "Старшину" дезинформатором. Здесь, конечно, непонятно, зачем для одного этого надо было вызывать к себе, достаточно было просто обругать по телефону.
Кроме того, непонятно, с чего это Сталин так возбудился именно по поводу даты 22 июня? Учитывая, что в донесениях, направленных ему ранее, звучали самые разнообразные сроки начала войны. Как до 22 июня, так и даты после этой, где упоминался уже июль.
И дальше Фитин вроде бы описывает свои переживания в день 22 июня. Что де, если бы немцы не напали, то его бы, конечно, арестовали и расстреляли. Но поскольку немцы в этот день напали, то для него всё обошлось благополучно.
Непонятно только, опять же, почему он не переживал по поводу сообщаемых им ранее других сроков нападения. И почему это его никто не арестовывал ранее за его многократное изменение этих сроков?
И непонятно снова, почему он рассказывает только о сообщении "Старшины"? Когда на самом деле интерес Сталина вызвало сообщение Меркулова, содержащее донесения двух источников. Почему он ничего не упомянул о донесении "Корсиканца" и о том, как отнёсся к нему Сталин?
То есть очевидно, что рассказ Павла Фитина (если это действительно был его рассказ) зарождался в то время, когда известные сегодня документы разведки не были ещё опубликованы. Поэтому, в то время не было известно из них, что интерес Сталина вызвало сообщение, содержащее донесение не одного источника, а двух. Как впрочем, и того, что ничего в донесении "Старшины" не говорилось о сроках начала войны. Тем более, ничего не говорилось о 22 июня.
Я здесь всё это пересказываю, а не цитирую, по той простой причине, что единого апокрифического варианта текста этих воспоминаний не имеется, а цитировать каждый из этих вариантов, гуляющих в сети, это только засорять собственную работу.
Что же касается непосредственно варианта воспоминаний Фитина в изложении В. Лоты. Он привлекает своё внимание тем, что лучше стыкуется с действительным сообщением НКГБ СССР, которое вызвало жёсткую реакцию Сталина. И говорит здесь Фитин о двух донесениях. И Сталин его здесь спрашивает не об одном источнике, а о нескольких. И ничего здесь у него Фитин не заявляет про 22 июня в сообщении "Старшины". И не заявляет здесь Сталин в конце разговора, что всё это дезинформация, а предлагает проверить и доложить.
