Подверг подробному анализу причины успехов германской армии. И главное, попытался опровергнуть мнение о её непобедимости. Изгнать это мнение. Опровергнуть. И, если вдуматься, то всё, что было им сказано в тот день, было подчинено всего одной цели. Попытаться доказать иллюзорность непобедимости германской армии. И то, что Красная Армия вполне способна ей успешно противостоять.

Так что это было? А было это, если совсем просто и откровенно, попыткой внушить представителям самой образованной и культурной части Красной Армии, что немецкую армию бояться не надо. Что её можно побеждать.

А почему он вдруг счел необходимой именно такую тональность своего выступления?

Подумаем. Какую картину событий видели тогда все, в том числе и командиры Красной Армии разного уровня?

Немцы раздавили Польшу, практически не заметив. У нас ожидали, что немцы победят? Да, конечно. Ожидали, что так легко и так молниеносно? Да нет, пожалуй. Весовые категории, конечно, разные, это было понятно. Но ведь и поляки на памяти многих били Красную Армию под Варшавой. Так что впечатление от блицкрига в Польше должно было остаться сильное.

Потом Норвегия, Дания. Мелочь, но производит впечатление всё та же молниеносность. Потом европейский блицкриг. Бельгия, Голландия, названия стран мелькали калейдоскопом. Франция.

Франция.

Ведь люди не пешки. И не оловянные солдатики. Их уверить в том, что противоречит их мнению, не так-то просто. Они всё видят и из всего виденного делают свои выводы. Так какое у них должно было сложиться мнение из фантастических немецких побед?

Нам традиционно говорят о том, что германскую армию считали непобедимой в Европе. Стыдливо умалчивая о том, что по этому вопросу думали тогда в Советском Союзе. А ведь Россия, она ведь тоже часть Европы. Конечно, воспитание, которое получала тогда советская молодежь, было великолепным. Его не именовали тогда патриотическим, но оно было таким по самой своей глубинной сути. Молодежь в основном драки с немцами не боялась. Но люди, служившие в Красной Армии профессионально, слишком часто видели вокруг себя реальное её состояние. И, сопоставляя его с видимой безупречностью германской военной машины, делали неизбежно свой вывод в пользу последней.

А здесь еще самые свежие события. В марте немцы в очередной раз погнали британцев, теперь уже в Ливии, до самых границ с Египтом. А всего за неделю до кремлёвского приёма немецкие танки выехали на самое южное побережье Греции. То есть явно показали тогда, что их может остановить только море. На западной границе Советского Союза моря, к сожалению, не было...

Нет, конечно, откровенный страх перед немцами был далеко не у всех. Но многие, очень многие, всё равно считали их армию непобедимой. Она, собственно, формально говоря, и была тогда действительно таковой. Ведь её же никто нигде ни разу к тому времени не победил, не так ли?

Но война на пороге. Она неизбежна. И вступать в неё, имея командный состав Красной Армии в таком обречённом моральном состоянии, было просто нельзя. Немыслимо. Потому-то Сталин и посвятил свою речь попытке поднять её боевой дух.

И вдруг здесь же, после всего сказанного, после всех его усилий он слышит, как генерал-майор танковых войск откровенно радуется тому, что немцы до нас не добрались, и, может, нас не тронут. Что кругом мир и благодаря Сталину он таким и останется.

Конечно, ответ Сталина не был экспромптом. И само собой разумеется, что решить эту тяжелую задачу одним его выступлением было нельзя. Не зря он сказал, возражая танковому генералу, о том, что необходимо перестраивать всё. Воспитание, пропаганду, агитацию, печать, всё, что можно. Всё бросить на то, чтобы поднимать наступательный дух Красной Армии. Это были, как можно догадаться, не только слова. Очень скоро в войска пойдут одна за другой директивы высших военно-политических органов о перестройке воспитательной работы в армии.

Что это было? Подготовка к нападению на Германию? Смешно. Красная Армия именовалась "самой наступающей армией мира" задолго до этой пропагандистской кампании, еще при Ворошилове. И всегда ранее её командиров старались воспитывать в наступательном духе. Что, впрочем, было вполне уместно для того, чтобы иметь сильную боеспособную армию.

Понятно поэтому, что сейчас было нечто другое. Сейчас воспитание в армии перестраивалось. А куда его перестраивать, если и ранее изо всех сил воспитывался наступательный дух? Ясно куда. Показать, что надо не просто драться, а драться, несмотря на силу противника. Что для Красной Армии нет противников. Что она будет наступать, а наступая, порвёт всех, кто встанет на её пути.

Наивно и всё равно не сработает? Может быть. Но пусть уж лучше танковые и прочие генералы готовятся наступать, чем покорно и безвольно ждут, когда их будет бить лучшая в мире военная машина. В армии накануне большой войны нужны не овцы. Ей нужны драчуны и забияки. А откуда их взять? Как их выявить? Ну уж конечно не восторгами по поводу мирной политики. И даже не благостными рассуждениями о глубине обороны. Здесь уместны как раз призывы к наступлению. На боевой дух в такой сложной ситуации работают только они.

В связи с этим всегда всплывает одно и то же возражение. В том-то и беда, утверждается обычно, что готовили армию неправильно. Ошибкой было обучать войска только наступлению, не уделяя внимания обороне.

Как обычно это у нас водится в отношении вопросов начала войны, победило мнение легковесное. В данном случае речь, мы с вами видели, шла только лишь о воспитании вкуса к победам. Путем пропаганды, конечно, а потому относительно поверхностном. Но других инструментов тогда не было. Не использовать же для этого вообще ничего, было бы не просто неверно. Это было бы действительно проявлением обречённости.

Что же касается того, чему в действительности учили войска. Достаточно почитать приказы наркома обороны кануна войны, где разбираются итоги проверок военных округов и проходивших там учений, чтобы увидеть, что в их оценке упомянуты и наступающие, и обороняющиеся. И тех и других ставили в пример за какие-то удачные действия. И тем и другим ставилось на вид за ошибки.

Да, конечно, вопросами наступления занимались больше. Но и огрехов в этом вопросе выявлялось намного больше. Потому что больше было практики. И примеров неудач там было намного больше. Вспомните, что говорил маршал Буденный на декабрьском совещании по поводу похода в Западную Белоруссию, например. А ведь таких примеров было сколько угодно. Множество их мог привести любой командир, участвовавший в освободительных походах. Не говоря уже о финской войне. А вот примеров неудачной обороны находилось как-то не очень много.

И самое главное. Всё это не имеет ни малейшего отношения к действительной подготовке войск. Для солдата маршевая подготовка будет одинаково сказываться и при наступлении, и при отходе. Окапываться он будет одинаково и в обороне, и в наступлении, когда надо отбить контратаку или закрепиться на промежуточном рубеже. Перебегать он будет и в атаке, и в обороне, если надо загнуть фланг или контратаковать. Короче, солдату, что отступать - бежать, что наступать... Какие и кто здесь придумал особые способы подготовки, чтобы учить его именно обороняться или отступать? Солдат должен быть здоров, выучен и дисциплинирован. У него должно быть всё, что потребно для жизни и боя. И желателен ему, конечно, нормальный командир, по возможности разумный и спокойный. Тогда он всё вам сделает, и наступит, и отобьется в обороне. Такого учить каким-то оттепельным специальным маневрам - только портить.