У нашего проводника рвется цепь. Он живет не очень далеко, и там есть еще один велосипед. Саша катит его, подталкивая в спину. Потихоньку мы добираемся до его участка. Он загоняет многострадальную Merida в свой дом. И выкатывает чистенький Specialized - сразу видно, что его он бережет. Из дома выбегает большая дружелюбная псина, все ее гладят и треплют.
Сумерки резко обвалились на нас. Ребята включают габаритные огни. А я не взял с собой никакие мигалки. Мы переходим через рельсы, прыгаем по кочкам и въезжаем в лес. Катимся по ухабистой дороге, по колеям и лужам, по небольшим холмикам. Этот мазохизм уже начинает мне нравиться. И тут цепь порвалась у Жени. Мы его медленно транспортируем обратно к дому проводника. Там выжимаем пару звеньев, которые сломались. После того, как цепь стала короче, она не налезает на фривил. Пришлось перевернуть колесо, превратив велосипед обратно в фикс. К этому времени уже окончательно стемнело. Нам пора возвращаться домой.
Едем обратно по велодорожке. Не видно ни зги, освещение есть только на автомобильной дороге. Поэтому парни съехали на шоссе, а я решил остаться на дорожке. Мне нравится скользить в кромешной тьме. Но я не учел, что еду почти бесшумно и у меня нет габаритных огней. Из мглы передо мной материализуются трое подвыпивших людей. Они одеты в ватники и держатся друг за друга. Затормозить я не успею. Слева канава, а справа кусты. Решаю, что проще врезаться в людей. Глухой удар и я нелепо рухнул. Эти ночные гуляки помогают мне подняться. Даже не ругают, а скорее жалеют. Я действительно выгляжу жалко. Мокрый, грязный, вонючий упырь из болота. Ободрал обмотку, поцарапал тормозные пистолеты. Я снова в седле. Правая рука не работает должным образом. Не могу сжать пальцы, да и опираться на нее больно. Я безосновательно боюсь, что меня бросят и мне придется ехать одному. Вижу красные огоньки, меня ждут на повороте, который можно было пропустить в темноте. Саша берет с собой Игната и они уезжают в город на машине. А я, Вова, Женя и Антон отправляемся в Сестрорецк. На электричке к дому, я выхожу раньше всех. Затем еще немного на велосипеде. Сегодня я приму душ, а завтра отправлюсь в больницу. Залечивать телесные раны.
Посреди ночи ужасный грохот, вскакиваю с кровати и бегу в прихожую. Там бабушка барабанит кулаками во входную дверь. Она видит меня и испуганным голосом говорит: "Мы горим. Нас заперли, Сережа". Конечно же, никто никого не запер, и пожара нет. Да и с именем она опять не угадала. Иногда я Андрюша, изредка Вася. Теперь вот еще и Сережа. Успокаиваю бабушку, укладываю ее в постель и укрываю одеялом. Надеюсь, она уснет, самому тяжеловато заснуть после такого.
Теперь она называет и мать разными именами. Принимает ее то за сиделку, то за врача, то за свою собственную мать. Меня она считает то сыном, то внуком, то просто каким-то мужиком. Постоянно спрашивает, какое сейчас число и время года, который час. Она не знает, где сейчас находится. В деревне, в городе, в лесу или больнице. Спрашивает: "Где я?"
Я кормлю ее кашей и супчиком. Даю лекарства, от которых наступают небольшие прояснения. Веду ее в туалет, снимаю подгузник. А она начинает испражняться еще до того, как села на унитаз. Прямо на пол. Резко пахнущее дерьмо жидким потоком стекает у нее по ногам, капает на пол. Смысла сажать ее на унитаз уже нет. Веду ее в ванную. Помогаю туда забраться. Включаю душ и мою ее тщедушное тело, вытираю. Надеваю новый подгузник. Отвожу ее в постель. Иду мыть пол в туалете и ванной. Бабушка тихонько говорит: "Скорее бы умереть. Это не жизнь". Наверное, у нее опять прояснение. Я порядком устал слушать ее бредовые разговоры, но это вполне разумное высказывание. Я прикован к ней ответственностью, до тех пор, пока она не умрет.
Лиза написала сообщение: "Хоть мы и не ебемся, давай общаться и дружить". Но я не ищу дружбы, друг мне не нужен. Мне нужна женщина, с которой мы бы причиняли друг другу меньше боли, чем каждый сам себе по отдельности. Я благодарен ей за то, что была со мной, что делала меня счастливым, хоть и непродолжительно. Порой я невыносим и придирчив, а еще чаще безразличен. Быть со мной - испытание. Я совершил ошибку, когда решил сблизиться с ней. Она измученная девочка, достойная настоящей любви, а не эрзац-чувств. Надеюсь искупить этот грех, обессмертив ее. Мне хотелось бы, чтобы она взялась за голову, продолжила рисовать, хорошо окончила школу, поступила куда захочет. И отправилась в Париж, которым так грезила. Я верю, что она себя найдет. Пусть и не в ближайшее время, но спустя годы. Может быть, вспомнит чудаковатого бумагомарателя. В своем безбожном рациональном царстве, я создал себе божество, прекрасного юного идола для поклонения. А эта соплячка смогла его низвергнуть. В благодарность за освобождение, я превращаю ее в литературу.
Это не протоколирование половой жизни. Просто некоторые вещи хочется помнить. А лучший способ сохранить воспоминание - это записать очередной монолог о наслаждении, апатии и жестокости. Боюсь, что что-то важное исчезнет, потому что я изменюсь. Место в голове будет занято другой информацией, без моего ведома обозначенной, как более важная. Но еще страшнее позабыть все из-за болезни. Можно было бы отказаться от этого. И просто жить как все. Получать удовольствие, тонуть в рутине, мягко забывать. Но я продолжаю записывать, и стараюсь быть со всем миром на ножах. По-другому уже не могу.
