– Постарайся забыть то, что сейчас видела, – посоветовал Валерий. – Твои друзья, конечно, переживают, но пройдёт совсем немного времени, и они смирятся. Ты тоже перестанешь горевать, потому что мы с тобой вместе начнём делать нечто такое, что заставит тебя забыть свою жизнь…

Он опять пустился в свой горячечный бред, излагал, как по‑писаному. Я не стала вслушиваться в его уже набившие оскомину обещания. Я до сих пор толком не поняла, что он от меня хочет, ради чего он мучает меня.

Я забралась в кресло, подобрала ноги, сцепила пальцы на колене и, закрыв глаза, переключилась на свои горькие мысли. Мне было жаль, что контакт прервался по моей вине. Я не смогла спокойно выслушать протест Олега. Я представляла, что ему не всё равно, жива я или нет, но всё же… Если бы только можно было вернуть все назад. А если это невозможно, то всё теряет смысл, и меня, действительно, не должно больше быть, ребята никогда не должны узнать, что я все ещё существую. Валерий прав, скоро они смирятся, и всё у них пойдёт своим чередом.

А я никогда не смирюсь. Потому что есть одна очевидная вещь, о которой я ни разу за три года толком не задумалась. Потому что я оставила по ту сторону Рая не просто сводного брата и коллегу. Я потеряла единственных людей, которые были для меня всем. И прежде всего Олежку. Он был мне больше, чем просто друг, неважно, знал он об этом, или нет. И потеря Олега страшнее всего, потому что я была уверена – брат примет меня любую. А Олег нет. Извеков отнял у меня Олега навсегда. Этого я ему никогда не прощу…

Странный хруст, прозвучавший совсем рядом со мной, вытащил меня из небытия. Я сначала ничего не заметила, но Извеков, прервав свою речь, бросился ко мне с воплем негодования:

– Что же ты делаешь?!! – и, схватив меня за руки, развёл их в стороны.

Пальцы левой руки мотанулись и обвисли на кисти, обломанные у основания суставов. Я в испуге отдёрнула руку. Пальцы беспомощно подпрыгнули, как вставленные в пустую перчатку карандашики.

– Разве же так можно?! О чём ты думала? Опять о них?

Я в ужасе кивнула, глядя на свои пальцы.

– С тобой сложнее, чем я думал. Ты покалечишь себя, и мне придётся тебя переселять, прежде, чем я закончу проработку аналогов, а я, честно говоря, практически её не начинал… – посетовал Валерий. – Что мне теперь с тобой делать?.. Знаешь что, сегодня ночью я возьму тебя с собой в город…

– В собачьем виде?!

– Не сопротивляйся. Если не хочешь бегать со стаей, можем навестить кое‑какие места вдвоём. Поверь мне, тебе будет легче. И не смей больше так уходить в себя, иначе твоё невольное членовредительство сделает твоё тело непригодным для передвижения.

– И тебе придётся отправить меня в другую реальность?

– Да, но я не хочу с этим спешить. Постепенно мы соберём три личности, в том числе и твою, в одно цельное сознание.

– А без тела нельзя собрать?

Валерий назидательно поднял руку:

– Нельзя! Вот ты, например. Даже треть сознания без телесной оболочки испытывает шок за шоком. Сознание не может жить без тела, оно задавит само себя, не выдержит собственного саморазрушительного воздействия…

– А как же такие, как ты? Ведь ты смертен?

– Да. Если я умру, то попытаюсь сам сделать себя зомби. И если избегать серебра, можно жить вечно, соблюдая меру в эмоциях. Правда, это возможно только здесь.

– Почему?

– Потому что все, что касается зомби‑оборотней, я могу проделывать только вблизи и внутри Рая. Все это возможно только вблизи скопления множества дверей.

Я ничего не поняла, но постаралась это запомнить на будущее.

– Ну а если тебя переедет автомобиль где‑нибудь далеко отсюда? Или я задушу тебя электропроводом, расчленю, оболью кислотой и подожгу?

Валерий замешкался. Похоже, такую возможность он никогда не рассматривал.

– Вряд ли тебе это удастся.

Я не стала спорить. Секундой позже он ответил:

– Предполагаю, что и тогда сознание будет знать, как сберечь само себя. А вот как, не знаю. В мирах нет мест, где жили бы бестелесные души. Я же объяснил тебе уже, что это невозможно.

– Или же ты не нашёл такого дивного места. То говоришь, что цельное сознание не может жить без тела, то уверяешь, что оно бессмертно. Подработай‑ка собственные теории.

Валерий недоверчиво посмотрел на меня, потом сморщился, заставил себя улыбнуться и перевёл разговор на другое:

– Давай попробуем осуществить маленькое превращение. Это не больно, но тебе лучше закрыть глаза, потому что смотреть на процесс не слишком приятно. Куда более привлекательно выглядит начало и конец.

Я закрыла глаза. Руки Валерия расстегнули на мне застёжку комбинезона.

– Сними это, чтобы потом не барахтаться в тряпках.

Я послушалась его. Было слышно, как рядом шуршит тканью Валерий. Вдруг, без всякого предупреждения, я на несколько секунд ощутила своё тело, потому что каждая клеточка его, казалось, стала вибрировать. Вибрация прекратилась, и я снова перестала чувствовать себя.

– Р‑р‑р! – послышалось рядом со мной.

«Что?» – Я попыталась задать вопрос, но чьи‑то, возможно, мои голосовые связки издали короткое рычание. «Всё», – прозвучал в моей голове телепатический ответ Валерия.

Я открыла глаза. Да‑а, снизу комната выглядела несколько по‑другому. Подо мной внизу на ворсистом ковре стояли две лохматые рыжие лапы. Чьи бы это? Оказалось – мои. Я попробовала, и они подчинились моим внутренним командам. Они слушались меня точно так же, как и мёртвое тело.

Рядом со мной стоял серый ротвейлер с голубыми глазами. Из полуоткрытой пасти миролюбиво свисал подрагивающий язык, а черные губы пса, казалось, изображали улыбку.

– Рр‑р! – буркнул ротвейлер и, мотнув головой, побежал в ванную комнату. Я побежала за ним, забавляясь новыми впечатлениями от непривычной оболочки. Ротвейлер подбежал к зеркалу, явно предлагая мне посмотреть на себя.

А, в конце концов, что за разница, быть мёртвым человеком или мёртвой собакой? И так, и сяк, все пути назад отрезаны.

Я подошла к зеркалу. Пёсик был, и вправду, ничего. Блестящая шелковистая рыжая шерсть, лохматые ноги и живот, гладкая стриженая – вот только неизвестно, кем и когда! – спина и длинные лохматые уши. Да, все было бы ничего. Но у коккер‑спаниеля были человеческие темно‑серые с жёлтыми искорками глаза.

Уже было довольно поздно, но Извекова всё не было. Я терпеливо ждала его, стоя на стеклянной галерее около входа на главный эскалатор. По переплетениям лент двигались самые разнообразные люди. В одиночку, парами, изредка по трое, более многочисленных компаний не встречалось. Люди не сходились друг с другом в этих стенах. Они приходили сюда уже сбившись в малочисленные компании заговорщиков и не заводили здесь новых знакомств. Возможно, потому что этого им просто не хотелось. Как не хотелось этого мне. Хотя, конечно, в большинстве своём это были обычные, нормальные живые люди, даже если на них была нелепая одежда, а в сезон и мягкие удобные мокасины. Но я уже не была человеком. До такой степени, что даже грубо зашитые раны и укусы, выставленные на обозрение, не волновали меня. Мне было абсолютно все равно, кто и как на меня посмотрит. Практически ничем я не была уже похожа на Екатерину. И ничего от той жизни у меня не оставалось, кроме обтянутого бархатом серебряного браслета. Подгоняя его к своей руке, я зажала его на запястье внахлёст, чтобы не потерять, и снимала только когда Валерий впихивал меня в собачью шкуру и водил за собой по окрестностям Сылве.

– Привет! – раздался за моей спиной натянуто‑вежливый голос Марины.

Почти неделю после той сцены, когда я сделала вид, что хочу на неё напасть, она не подходила ко мне ближе, чем на десять метров. И только потом постепенно стала со мной разговаривать. Разговоры её меня совершенно не интересовали, я даже не могла припомнить, о чём она болтала. Было только ясно, что её не волнует судьба её несчастного мужа. Она жила в Раю чем‑то совсем другим. Она имела какие‑то другие цели, но вникать в них мне не хотелось. Она была живой женщиной. А это значит, что у меня с ней не могло быть ничего общего.