Полка не нашли.

Встретились с пограничниками из батальона охраны тыла, которые успели поджечь и взорвать то, что не должно было достаться врагу.

"Ничего. Ничего! Мы ещё повоюем" - шептал капитан Иванов, шагая по сырому, тёмному бору.

- Мы своё возьмем. Главное, ребята живы. Живы будущие командиры Красной Армии. Они за всё рассчитаются, ну а я если что, отвечу по закону военного времени, за то, что оставил позицию без приказа... Мог не оставить... И не оставил бы, будь у нас артиллерия да гранаты. Хотя бы, патроны да зажигательные бутылки, для уничтожения немецких танков... а

"Лишний" эшелон

На маленьком пустынном разъезде "Дурово" машинист затормозил очень резко, так, что звякнули тарелки и заскрипели пружины буферов, а вагоны захрустели.

Эшелон, прокатившись ещё немного, стал. И сразу же вдоль него, от штабного вагона, полетела команда:

- Получить боеприпасы!

- Получить боеприпасы! Получить боеприпасы! - повторяли, высовываясь из вагонов, дневальные.

- Черепанов! Старшина! Пулемётчики! За мной! - приказал командир роты старший лейтенант Шевардин.

Уцепившись за брус, который был приделан поперёк открытой двери, ротный скользнул под него. За ротным спрыгнул старшина Билейков, командир пулемётного взвода младший лейтенант Черепанов и ссыпались пулемётчики.

Эшелон стоял у закрытого семафора. На влажной после дождика щебёнке, валялись куски рельсов, чуть прихваченные ржавчиной новые костыли, несколько шпал.

Вечерело. Опустившееся солнце висело за семафором. Казалось бы, в его лучах семафорный красный глаз должен был поблекнуть, но он смотрел из-под глубокого козырька все так же рубиново, сигнально, напряжённо.

После трясущегося, вихляющегося вагона, в котором все звуки перебивал стук колёс, а перед глазами постоянно дёргались нары, стены, пол, двери, лица людей, - мир на этом пустынном разъезде казался тихим и безмятежным.

"Пых-пых-пых" паровоза, которому словно не терпелось бежать по рельсам дальше и катить за собой эшелон, шорох гравия под многими сапогами, обронённые на ходу слова и команды не могли испортить здешнего извечного покоя. Покоя какого-то исключительно местного, "смоленского", как подумалось горожанину Салаху Барышеву.

"Вот бы пожить тут!.. Да! Хоть немного! Чудо..." - сумасшедше мелькнуло в голове у Салаха начало приятной мысли.

Беззаботно и нежно тенькнула где-то рядом неразличимая птичка: "Тень-тинь-тинь! Тень-тинь-тинь!", и Малах вгляделся: "Где же она?.. Где ты, а?" - и ткнулся в спину Ванятки, вдруг сбавившего бег, и чуть не сшиб его с насыпи.

- Ты чо! Глаза разуй! - Ванятка сплюнул в сторону. - Дядя Салах, ты куда несёшься! Аль не достанется?

- Извини, - пробормотал Барышев и побежал за Ваняткой пакгаузу, возле которого сгрудились бойцы и командиры, чтобы под выкрики: "Первый батальон! Первая рота!.." получить ящики с патронами.

Поднимая ящики над головами, солдаты проталкивались от дверей, и, казалось, что белые свежеструганные ящики, отцепляясь от штабеля, как бы выплывали из вагона, но ящики были тяжёлые, и солдаты скоро роняли их к ногам и, подхватив за верёвочные лямки, несли у земли. Тогда ящики плыли над гравием, как у дна.

- Вторая рота! - крикнули из вагона, и Салах с Ваняткой вслед за другими подхватили свой ящик.

- Не отоспался за дорогу-то? Я на месяц вперёд отоспался. А коль ещё проедем, на всю войну выспимся! - одновременно спрашивал и убеждал Ванятка.

- Вряд ли. Вряд ли долго проедем - сказал Салах. - Теперь близко. Боеприпасы дают под конец пути. Перед началом горячего дела.

- Ещё поспим! - не захотел согласиться Ванятка, но тут паровоз дал гудок, со штабного вагона пропела труба сигналиста, звякнули буфера и сцепки, сразу несколько командиров крикнули: "По местам! По вагонам!" - и ему с Ваняткой пришлось наддать ходу.

Они и правда уже отоспались хорошо, потому что ехали ещё несколько часов. Начав свой путь от станции Кунавино в Свердловской области, они катили теперь по уже по Смоленской, и почти всё это время напропалую спали, вставали только поесть, да иногда по нужде или посидеть, чтобы размяться, возле двери, свесив ноги из вагона. До погрузки у них были всякие марши, ученья с рытьём окопов, стрельбами, атаками и контратаками и вообще все то, чем на пределе живут полки, бригады, дивизии перед отправкой на фронт.

От усталости, от скудноватой "тыловой" нормы питания, от хронического недосыпа они измотались, и как только, дорвались до вагонных нар, они так и ткнулись носами в шинели, которые служат солдатскими матрасами. Первый день они фактически проспали полностью. Даже командиры - ротный и их командир взвода младший лейтенант Черепанов - тоже проспали этот день. Видимо, весь эшелон, кроме караульных, проспал его. Они спали и второй день, хотя и не так крепко, не как убитые, а а полудремля, часто просыпаясь, но все-таки не желая расстаться с нарами.

Лишь часов в пять второго дня ротный, осоловело глядя на стрелки и цифры, скомандовал:

- Подъем! Рота, подъем! Кончай сонное царство! Черепанов! - взял он тоном выше,- проверить пулемёты! Сальники - на течь! Вычистить оружие, проверить снаряжение! Старшина! Проверить личный состав! Шевелись!

Под этими резкими командами теплушка зашевелилась, задвигалась, и от людей, от оружия, от вещмешков, из которых солдаты доставали нужные для чистки и смазки паклю, ветошь, маслёнки, в ней стало тесно. Чтобы не мешать, ротный подобрал ноги и сел на краю нар по-турецки.

Старшина, не дожидаясь остановки, высунулся из двери и крикнул в другие вагоны, где ехали взводы, чтобы там проверили людей.

- Новгородцев! Твои? - обернулся он к Андрею. Командир отделения сержант Андрей Новгородцев нашёл глазами Веню Милоградова, Салаха Барышева, Ванятку Козлова, Колю Сушкова, прозванного Папой Карло, Хмелёва, Селезнёва, Матвеева, Ястржембского и Любавина.

- Все налицо, - Андрей был командиром первого отделения и выполнял ещё и обязанности помкомвзвода.- Начали! - сказал он пулемётчикам и подкатил пулемёт к двери, где лучше было видно.

- Двоих нет. Из первого взвода - Сарапулова, из третьего - Евдокименко, - доложил старшина командиру роты. - Но, может, едут в других вагонах? - предположительно добавил он, как бы отодвигая от этих людей подозрение.

- Может,- кивнул ротный.- Будем надеяться! - Он спрыгнул с нар, потому что зазвонил телефон, связывавший его с командиром батальона.- Да, понял. Есть! Заканчиваем.- Он прикрыл ладонью трубку: - Шевелись с оружием! Шевелись! - и ответил в неё: - Двое... Уточняем... Могут ехать в других вагонах. Один не явился при погрузке. Трое в вашем распоряжении. Налицо?

Он посмотрел на старшину, и тот ему подсказал, а ротный передал в телефон "строёвку":

- Командиров пять, старшина один, сержантов двадцать два, бойцов восемьдесят шесть... Ясно... Рота готова... Понял!

И тут как раз звякнули буферные тарелки, и заскрипели их пружины, и захрустели вагоны у разъезда "Дурово", где надлежало получить боеприпасы и где было так спокойно, что щемило душу.

Теперь, когда после трехкратного паровозного гудка, лязгнув буферами вагонных сцепок и колесами на стыках путевых переводных стрелок, эшелон тронулся, души начало тоскливо щемить от предчувствия чего-то скорого, неотвратимого и страшного.

- Аты-латы! - сказал, улыбаясь Веня, перехватывая у Андрея лямку ящика, а потом подавая ему обе руки. Вместе с Папой Карло и Салахом Барышевым он втянул Андрея в вагон. - Аты-латы, шли солдаты. Аты-латы по палатам. Аты-латы, бородатый, конопатый и ещё один с лопатой, - это была Венина любимая поговорка, которую он употреблял и к месту и не к месту и так часто, что его через месяц звали не Милорадов, а Атылатов. - Что, Андрюша, будем набивать ленты?