Щелчки, с которыми пули впивались в деревья, напомнили ему стук отцовской трости о дубовый паркет, когда отец в ярости кричал ему, уезжающему на Восточный фронт свои проклятия.
Макс бежал и вместо молитвы богу хрипло выдыхал - Отец прости, отец прости, отец прости...!
Когда стрельба стихла, остановился.
Прислушался. Постоял и медленно стал возвращаться. К дороге не подходил, а полз. Замирая, прислушиваясь, подолгу разглядывая каждое дерево, пенёк, валежину, кочку или куст, из-за которого в него мог целиться враг.
-Main Cot!
Макс назвал своим врагами немецких солдат, с которыми, плечом к плечу, служит Германии.
Послышался стон. Макс встал и осторожно, так, чтобы ни один сучек не треснул под ногой, направился к раненному.
- Помоги...
На ярко-желтой листве, залитой кровью корчился Алексей Баскаков. Одна пуля пробила грудь. Кровяная пена пузырится и расползается по груди из пробитого лёгкого, а между слабеющими пальцами, прижатыми последними усилиями к шее, из поврежденной артерии, несколькими струйками утекает жизнь.
- Прости Лёша. И прощай. Я рядом
Макс прижал свою черную от лесного торфа руку на липкую от крови руку друга и держал её, пока ноги Алексея не перестали дёргаться в предсмертных судоргах.
Подошел к дороге. Призывно прокричал три раза, подражая сойке. Вот она война... Пятеро мертвых диверсантов лежали на дороге. Звёздочки с пилоток сняты мотоциклистами для подсчета их славных побед над большевиками. Тела ещё двоих камрадов плавали в застоялой кюветной воде. Алексей брошен в лесу. Альберта прирезали из жалости, чтобы не мучился. Трое легко ранены. Ничего опасного для жизни, но на задании они теперь балласт. Этих в госпиталь. Двенадцать человек потеряно. Половина группы. И опять Макс прошептал - Батя, прости меня. Прости нас...
Теперь не до конспирации. Приказал Владису выйти на дорогу, снять нижнюю рубаху и держать её над головой как сигнал сдачи в плен. Иначе, не дай бог, немцы очередного своего воина угрохают.
Не угрохали. На этот раз возле Владиса остановилась пара мотоциклов из проезжавшей колонны. Когда Владис на чистейшем прусском диалекте назвал командиру роты кодовое слово и потребовал помощи для доставки раненных разведчиков в госпиталь, то лейтенант тут же связался со штабом полка и сообщил, что штабная и тыловая колонны на подходе и их группе окажут максимальную помощь. Оставил с группой пару солдат под командой фельдфебеля. Чтобы слишком ретивые вояки не проредили группу ещё раз.
С командиром мотоциклетного полка разговаривал сам Штауффеберг. Даже не разговаривал, а требовал транспорт и сопровождение до линии соприкосновения с Красной Армией. Раненных передали в руки доктора, загрузились в любезно-предоставленный грузовик и продолжили свой путь, вслед за броневиком набитым автоматчиками, радистом и пулемётчиком крупнокалиберного пулемёта.
Не думал Макс Штауффенберг, что так быстро пройдут Германские войска через Канютинский рубеж. Знал бы, так подождал бы, после дурацкой стрельбы в генерала, час - другой подхода немецких войск. Сберёг бы девять жизней своих подчиненных. Как говорил его отец, задним умом все умны...
Вот и Холм-Жирковский. Интересно, большевики думают воевать? Радист сообщил, что, по данным воздушной разведки, южнее поселка, уже четыре часа стоит русская танковая дивизия, подошедшая с юга и не и не предпринимают никаких мер, чтобы блокировать эту дорогу в свой тыл, к городу Вязьме. Пехотные части отступают от дороги, при подходе немецких войск. Кто не отходит, тот уничтожается. Подходы к днепровским мостам забиты бегущими людьми, повозками и автомашинами. Нет никакой организованной линии обороны. Укрепления на реке Днепр не заняты. Мосты не взорваны. Это ловушка или неспособность сражаться?
Когда войска мотоциклетного полка объехали Холм-Жирковский с северной стороны и могли любоваться бегущими к переправе русскими войсками, командир полка дал приказ остановиться
- Мне надо на ту сторону - сказал Макс полковнику. Но и позволить большевикам взорвать мост нельзя. Давайте договоримся так. Я со своими людьми, подойду поближе к переправе, посмотрю что там, как и где, а минут за пятнадцать, до наступления темноты, мы смешаемся с толпой, приблизимся к охране, перестреляем её, нейтрализуем подрывников, а ваши люди, полковник, пусть немедленно мчатся к мосту.
Только учтите, моя жизнь и жизни моих людей нужны Рейху.
Поэтому, по самому мосту не должно быть никакой стрельбы. Мост мы очистим сами. В направлении моста не стрелять. Только левее дороги и правее дороги. Тем более, что именно туда начнет разбегаться толпа при вашем появлении. И за рекой, пусть ваши люди не видят никаких целей, ближе пятидесяти метров к мосту.
А ещё, пока у нас с вами есть время, переоденьте в русскую форму отделение проверенных в деле солдат, дайте им трофейное автоматическое оружие и пару ручных пулеметов, если найдёте. Пусть они вместе с нами дойдут до моста, а потом присядут отдохнуть на краю оврага. Они понадобятся, чтобы толпа не ринулась на мост. Впрочем, я их сам проинструктирую. А лавры и награды меня не интересуют.
На том и порешили.
... В начале ночи с 3-го на 4-е оектября 1941 года, в штаб Группы Армий "Центр" поступило донесение: "Мост через реку Днепр, восточнее Холм-Жирковского (Глушково) захвачен в неповрежденном состоянии силами мотоциклетного полка.
В советских источниках сообщалось: "Диверсанты, смешавшись в сумерках с отступающими войсками, захватили Глуковскую переправу через Днепр".
Канютинское направление немецкого удара на Вязьму, по плану операции "Тайфун" было одним из важнейших направлений. То, что враг беспрепятственно двигался 3-го октября 1941 года, через Канютино до поселка Холм-Жирковского - это лежит на совести генералов Хоменко, Лукина, Болдина, Калинина, которые не сумели предотвратить, остановить и ликвидировать прорыв немецких войск. Это вина командующих фронтами - Конева, Буденного и их руководства в лице начальника Генерального штаба - Шапошникова. Канютино, как дитя у семи нянек, да и Холм-Жирковский были отданы противнику практически без боя. Это одна из причин Вяземской катастрофы.
