И я смеялась, просто не могла сдержаться, потому что это всё так нелепо... Я рассмеялась, когда он сказал, что и его ударило молнией тоже. Борода скрывает шрамы. Он дал их потрогать. Кожа под бородой с одной стороны была неровная.

Мы постояли, глядя друг на друга, пока я не рассмеялась вновь. А что мне ещё было делать? Скольких людей била молния? Одного и десяти тысяч? Если не меньше. В любом случае, больше не о чем было говорить.

Мне непривычно писать такое, это не мой стиль (я рациональный человек, ношу униформу на работе), но существует ли на самом деле такая штука как родственные души? Если существует, это многое бы объяснило.

Хотя конечно встаёт вопрос - чувствует ли он то же самое? Думаю, да. Как говорят дети: он первый начал. Когда поцеловал меня в щёку летом. Он знал заранее.

Или нет?

Да, знаю. Мне всего лишь нужно спросить, так? Просто задать вопрос. Я лучше умру. Хотя нет, не буду. Но это так сложно... Не знаю, а если он ответит неверно? Во мне что-то сломается.

Я не остановила никого за сегодняшний день на работе. Роберт тормознул одного чисто для порядка. Пять литров водки сверх лимита. Что я итак знала. Роберт забавно на меня посмотрел.

Я больше не хочу этим заниматься. С меня довольно. Я просто хочу... а чего, собственно?

Сентябрь, 29

Послезавтра он уедет.

Мы повстречались в лесу вчера, собрали много грибов. У него такой же радар как у меня, настроенный на грибы (разумеется). Я спросила о его детстве. Похоже было, что он не хотел об этом рассказывать, так что я сменила тему.

Весь вечер занималась грибами. Роланд меня подозревает. Ну и что? Завтра он отправится в Гётебург на выставку собак на все выходные, заниматься своим делом. Трахаться.

Воре уезжает. Я никогда его больше не увижу.

Так что моим поступкам есть оправдание.

Вчера, когда я приехала домой, его машины не было. Я достала ключ и зашла в коттедж. Чувствовала себя воровкой. Лежала долго на простыне, боясь и наслаждаясь одновременно. Паника. Даже сейчас, когда я это пишу, мне кажется, что я хочу умереть.

Я не собираюсь накладывать на себя руки, конечно нет. Но я хочу умереть. Лёжа в его кровати, я осознавала, что это - в последний раз (да, я делала это не единожды).

Я хочу исчезнуть, быть стёртой.

Но жду, что это пройдёт. (Никогда не пройдёт, на самом деле).

Мне нужна помощь. Что мне делать теперь?

Когда я собиралась уходить, заметила нечто странное. На сушилке стояла тарелка и чаша. Весьма странно, не так ли? Ладно, ладно, но дело в том, что было на этой тарелке. Поначалу я решила, что это вроде пудинга. Присмотревшись, поняла, что это личинка. Раздавленная личинка.

Да, у меня есть вкус. Она была вполне неплоха. Вроде улиток, только шероховатая.

Иногда мне кажется, что я живу вне своего тела. Тело делает что-то, а я стою рядом и говорю ему: "Ты что творишь? Ты валяешься на постели, ешь личинки, что ты делаешь?"

Что я делаю? Что буду делать дальше?

Мне кажется, я свихнулась. Он уедет. Это не любовь, но... мне нужно быть рядом с ним. Возможно, я люблю его. Её. Возможно, это так.

Любовь.

Да.

Я раскалываюсь на части.

В четверг после обеда Роланд собрал чемодан и положил его в машину, вместе с Тарой и собачьей едой. Приступ чесотки оказался лёгким, и он решился рискнуть съездить на выставку, хотя может и не следовало бы. Занёсший чесотку в псарни мог рассчитывать, что за его голову назначат награду.

Тина стояла у окна спальни и смотрела, как он отъезжает. Он взяла больничный, не очень хорошо себя чувствовала. Что-то с животом, и с грудью, и с сердцем. Это был первый больничный за её карьеру. Когда она позвонила сказать, что не приедет, коллеги уточнили, сообщала ли она в страховую компанию. Она всё равно не знала, что делать, так что не стала и беспокоиться.

Когда Вольво исчез, свернув на дорогу, она немного посидела на террасе, почитала "Мумми-тролль и комета". Стоял необычно тёплый для осени день, в воздухе витало то же ощущение, что исходило из книги: сырое, заряженное тепло, как будто все затаили дыхание, ожидая перемены.

Из-за давления у неё разболелась голова, и стало сложно сконцентрироваться. Она зашла в дом и постояла у окна в кухне, глядя в сторону коттеджа.

Чем он сейчас там занимается?

Как и обычно в отъезд Роланда она прошлась по магазинам, закупилась для вечеринки. Улитки были во льду в холодильнике. На этот раз она купила больше обычного, но не решилась задать вопрос. Она была напугана. Как будто по сговору, всё сложилось так, чтобы этот вечер стал решающим. Роланда не было, а Воре уезжал на следующий день.

И что же решит этот вечер?

Будь она в здравом рассудке, она бы не колебалась сейчас, откладывая попытку пригласить Воре на обед. Она бы вызвала полицию, так как была уверена, что в коттедже ребёнок. Слух у неё был получше чем у остальных, и она чётко слышала это.

Она обязана позвонить в полицейский участок Норртелье Рагнару и объяснить ситуацию. Они тут же приедут. Они её знают.

Никто не знает меня.

Много лет назад она читала статью о том, что люди выбирают себе пару по запаху. По крайней мере женщины, подумала она. Пяти женщинам дали понюхать футболки, которые носили пять разных мужчин. А может, женщин было больше. Всё это казалось немного сомнительным и извращённым: комбинация лабораторной среды и потных футболок.

Её заинтересовал результат, но она лишь фыркнула на него. Как будто у кого-то есть выбор.

Она выбрала Роланда вопреки его запаху. Не то чтобы он вонял, нет. Но его запах был чужим. Чужим для неё. Кроме него были и другие, кто ответил на её объявление, но он был единственным, сохранившим интерес к ней после первой встречи. Вот тебе и свобода выбора.

А вот Воре... Его запах, его аромат был похож на возвращение домой. Иными словами не выразить. Лёжа в его постели, она чувствовала, как будто заползла в постель родителей. Родители Тины спали на разных кроватях, и потому она думала не о том запахе, а о чём-то ином, надёжном, связанным с домом сильнее, чем что-либо из её воспоминаний.

Так что в полицию она не позвонила.

Быстро наступила ночь, подгоняемая чёрными тучами, наползающими с востока. Воздух был тяжёл, давил на её голову. Случайные капли сбегали по стеклу кухонного окна, в коттедже вспыхнул свет. Внутри неё забилось искорка тревоги.

Надвигается буря.

Она обошла дом, вынимая все вилки из розеток, отключая телевизор, телефон. Она не решалась спросить его, не решалась пригласить зайти. Не знала, к чему это приведёт, но хотела, чтобы он зашёл сам, по собственному желанию.

Она выпила стакан белого, потом ещё один. Волнение давило и разрывало её. Она хотела бы пойти в лес, но не осмеливалась. Буря грозила начаться в любую минуту. Она ощущала это, как будто она заперта в замке и ждёт, когда непобедимая армия придёт за ней. Если бежать - погибнешь, если оставаться - тоже.

Она села на пол в кухне и сжала коленями виски. Быстро встала, налила себе ещё стакан вина и села обратно. Дрожащей рукою она поднесла стакан ко рту и быстро опрокинула его. Через несколько минут почувствовала себя немного лучше.

Затем грянула гроза. Она началась поблизости, Тина успела посчитать лишь одна тысяча один, одна тысяча два, одна тысяча тр..., как после молнии грянул гром. Хлынул дождь, барабаня в планки окон и промывая желоба водостоков. Она сжала зубы и обхватила руками голову, уставилось в пол, чтобы увидеть вспышку молнии.