Мужчина приподнял руки, как будто защищаясь и показывая, что не собирается больше ничего делать, пробормотал "Entschuldigung. До встречи" и вышел из комнаты. Взял чемодан и направился к выходу их зала.

Тина осталась на месте, глядя ему вслед.

В тот день она закончила рано и поехала домой.

Собаки поприветствовали её традиционным злобным лаем. Она прикрикнула на них, щетинившихся и скалящих зубы из-за забора. Она недолюбливала их. Она всегда ненавидела собак, и, разумеется, единственный мужчина, проявивший к ней интерес, оказался собаководом.

Когда она впервые встретила Роланда, он владел только одним самцом, пит-булем по имени Диабло, завоевавшим несколько наград в незаконных схватках. Роланд отдавал его спариваться с перспективными чистокровными суками за пять тысяч крон.

С финансовой поддержкой Тины и на её же участке он увеличил своё состояние до двух самцов, четырёх сук и пяти щенков, готовящихся к продаже. Одна из сук оказалась настоящей чемпионкой, и Роланд постоянно брал её на выставки и соревнования, где налаживал связи - как деловые, так и половые.

Это происходило как будто, так и должно быть и стало частью их повседневной жизни. Тина уже и не спрашивала об этом. Она чуяла, когда он был с другой, и никогда не бранила его. Он был для неё просто компанией, и она не рассчитывала на большее.

Если представить, что жизнь - это тюрьма, то для каждого человека настаёт момент, когда он осознаёт, где стоят его стены, его границы свободы. Неважно, настоящие ли это стены, или возможно - двери на волю. Для Тины таким моментом стал выпускной вечер.

Напившись в снятом в аренду доме, одноклассники прокатились до парка в Норртелье, чтобы посидеть на травке и доглушить вино.

Тине всегда было некомфортно на вечеринках, так как они обычно заканчивались уединением пар. Но не в этот раз. В этом случае сам класс осознавал, что это был их последний вечер вместе, и она была частью компании.

Когда вино было выпито, а пересказы приколов их школьной жизни окончательно выдохлись, они валялись на траве, не желая прощаться и идти домой. Тина была настолько пьяна, что то, что она тогда называла своим шестым чувством, совершенно отключилось. Она была просто одной из них, лёжала в парке и отказывалась взрослеть.

Было очень приятно, но её это пугало. Пугало то, что алкоголь оказался решением проблемы. Выпив достаточно, она теряла то, чем отличалась от остальных. Возможно, существовало какое-нибудь лекарство, что смогло бы блокировать всё лишнее, защитить её от знания того, чего она не желала знать.

Она лежала и обдумывала всё это, когда рядышком устроился Джерри. Незадолго до этого он написал на её шапке "Никогда тебя не забуду. С любовью, Джерри".

Они трудились вместе над школьной газетой, написали несколько статей, бродивших по всей школе, их цитировали товарищи. У них было общее чёрное чувство юмора и наслаждение от ядовитых статеек про заслуживавших того преподавателей.

"Привет", он прилёг рядом, положив голову на руку.

"И тебе привет", ответила она. У неё едва ли не двоилось в глазах. Прыщи на лице Джерри расплывались, и он казался почти красивым в полумраке.

"Чёрт побери", сказал он. "Мы перебрали".

"Ммм".

Джерри долго и медленно кивал. Его глаза сверкали, казались косыми за линзами очков. Он вздохнул и сменил позу, сев, скрестив под собой ноги.

"Есть кое-что... что я бы хотел сказать тебе".

Тина сложила руки на животе и взглянула наверх к звёздам, пронизывавшим листву иголочками света.

"Мм?"

"Ну это...", Джерри провёл ладонью по лицу и попытался прекратить мямлить. "Дело в том, что ты мне нравишься. Ну ты и сама знаешь".

Тина ожидала. Поначалу ей показалось, что хочется в туалет, но позже она осознала, что это другое, слегка покалывающее чувство. Тёплый нерв, оживший в самом неожиданном месте.

Джерри встряхнул головой. "Я не знаю, как это... хотя ладно. Я скажу это, потому что хочу, чтоб ты знала, что я чувствую, ведь теперь мы... теперь мы можем и не встретиться больше".

"Давай".

"Ну это что-то типа, ты мне кажешься чертовски классной девчонкой! И мне бы хотелось... в общем, что я хочу сказать... Мне бы хотелось встретить кого-то в точности как ты, но чтобы выглядела иначе".

Нерв перестал трепетать. Остановился, остыл. Она не хотела слышать ответ, но всё равно спросила:

"В смысле?"

"Ну...", Джерри ударил рукой по траве. "Проклятье, ты знаешь, о чём я. Ты... ты такая клёвая, и с тобой очень здорово. Я... Да, блин, я люблю тебя. Правда. Ух, я сказал это. Но дело в том...", он шлёпнул рукой по земле опять, на этот раз более беспомощно.

Тина закончила за него фразу: "Но дело в том, что я слишком уродлива, чтобы со мной на людях показаться".

Он потянулся к её ладони. "Тина, не надо..."

Она встала. Ноги были послушнее, чем ожидалось. Она посмотрела вниз на Джерри, всё ещё протягивающего ей свою руку. "А всё нормально. Почему бы тебе самому, блин, в зеркало не заглянуть?"

Она зашагала прочь. Только убедившись, что Джерри её не видит, она позволила себе рухнуть в кусты. Ветки оцарапали её лицо, голые руки, но, в конце концов, обняли её. Она втянулась в себя, вжалась пальцами в своё лицо.

Более всего обидно было то, что он пытался быть милым. То, что он сказал лучшее, что можно было ей сказать.

Она лежала в колючем коконе и рыдала, пока не кончились слёзы. Выхода нет. Нет пути наружу. Её тело было даже не тюрьмой, скорее клеткой, в которой невозможно было ни сесть, ни лечь, ни встать.

Последующие годы ничего не изменили. Она научилась терпеть жизнь в клетке и принимать свои границы. Но она отказывалась смотреть в зеркало. Достаточным зеркалом служило то отвращение, что она видела в глазах встречных.

Когда пойманные ею контрабандисты теряли всякую надежду, иногда они начинали кричать на неё. Кричать о её внешности, о чём-то про монголов, о том, что она её надо уволить, чтоб не страдала. К этому она так и не привыкла. Именно поэтому, вычислив злоумышленника, она оставляла дальнейшую работу другим. Чтобы не встретиться с тем отвращением, когда всё закончено и маски сброшены.

Пожилая женщина сидела на ступеньках небольшого коттеджа, читая книгу. Велосипед стоял прислонённым к изгороди. Женщина опустила книжку и проводила Тину взглядом - чуть дольше, чем того требовалось для того, чтобы кивнуть друг другу.

Началось лето. Глаза женщины впивались в её спину, когда Тина вошла в свой дом. Она нашла Роланда сидящим на кухонном столе с ноутбуком в руках. "Привет. Первая съёмщица приехала".

"Да. Я её видел".

Он переключился обратно на компьютер. Тина заглянула в книгу постояльцев, что лежала раскрытой на столе, и узнала, что женщину зовут Лиллемор и живёт она в Стокгольме. Большинство постояльцев были из Стокгольма или Хельсинки. Плюс изредка немцы на пути в Финляндию.

Сдавать домик на лето пришло в голову Роланду, когда он узнал, как хорошо идёт такой бизнес у хостела в паре километров отсюда. Это случилось на заре их отношений, Тина согласилась на такое предложение, чтобы дать ему почувствовать, что он участвует в управлении их собственностью. Псарни появились шесть месяцев спустя.

"Слушай, я, наверное, съезжу в Шёвде на выходных", сказал Роланд. "Думаю, в этот раз всё получится".

Тина кивнула. Тара, сучка пит-буля была объявлена лучшей в своём классе дважды, но так и не выиграла пока звание лучшей собаки выставки, что могло бы стать серьёзной рекламой бизнесу Роланда. Это стало настоящей одержимостью для него. И, конечно, поводом выбраться на свободу. Поразвлечься.