Даже если бы Роланд захотел пообщаться, она бы всё равно не смогла бы рассказать ему о происшествии на работе. Вместо этого, она направилась в лес к своему дереву.

В Руслаген лето приходит поздно. Хоть и стояла уже середина июня, но пока только берёзы полностью покрылись зеленью, ольха и осины сияли бледно-зелёным проблеском на вечно-тёмном фоне хвойных.

Она прошлась по узенькой тропинке вдоль плоских скал. В лесу она была в безопасности, могла поразмышлять, не беспокоясь о продолжительных взглядах и указывающих на ней пальцах. Даже в далёком детстве она счастливей всего себя чувствовала в лесу, где её никто не видел. После происшествия ей потребовалось несколько месяцев, чтобы набраться храбрости и выбраться в лес вновь, но когда всё же выбралась - влечение оказалось только сильнее. И она направилась тогда прямо к месту происшествия - как и сейчас.

Она называла это место Танцполом, потому что оно выглядело так, что можно было вообразить себе, как летними вечерами здесь танцуют эльфы. Лёгкий подъём по склону, затем лес раскрывает перед тобой плато, несколько плоских скал и единственную но высокую сосну, торчащую из глубокой расщелины. В детстве она считала эту сосну центральной точкой Земли, осью, вокруг которой движется каруселью остальной мир.

Теперь же сосна превратилась из дерева в скелет - расколотый ствол с несколькими голыми ветками, торчащими по сторонам. Было время, когда скалы были покрыты опавшей хвоей. Теперь уже на сосне не осталось ничего, что могло опасть, а ветер унёс вдаль опавшее ранее.

Она присела у дерева, облокотилась на ствол и погладила его. "Привет, дружище. Как ты?"

Бесчисленны беседы, что провела она с этим деревом. Когда она в конце концов добралась до дома из Норртелье ночью после выпускного, то пошла прямиком к дереву и рассказала ему всё, рыдая, прижавшись к коре. Только оно могло её понять, ведь у них была общая судьба.

Ей было десять. Шла последняя неделя школьных каникул. Так как ей не нравилось играть с другими детьми, она проводила лето, помогая отцу с работой над коттеджем, а также, конечно, гуляя и читая в лесу.

В тот конкретный день она взяла с собой одну из книг "Великолепной пятёрки". Скорее всего это была "Тайна холма Билликок". Тина уже не помнила, а сама книга была уничтожена.

Она сидела под сосной и читала, когда дождь застал её врасплох. За несколько секунд морось переросла в ливень. Через несколько минут скалы превратились в дельту бурлящих рек. Тина оставалась на месте. Плотная крона сосны создавала настолько хороший навес, что она могла продолжать читать, и лишь несколько случайных капель упало на страницы.

Гроза пересекала лес, подбиралась ближе. Наконец раздался настолько громкий грохот, что она почувствовала вибрацию камней под ногами. Она испугалась и закрыла книгу, подумала, что может быть лучше постараться добраться домой, невзирая на погоду.

А затем исчезло всё кроме яркого белого света.

Отец нашёл её час спустя. Если бы он не знал, что она пошла сюда, могло потребоваться несколько дней, или даже недель на поиски.

Она лежала под кроной дерева. Молния расколола верхушку сосны, пробежала вниз по стволу и затем в девочку на земле. В этот момент верхушка обломилась и рухнула прямо на ребёнка. Отец говорил, что его сердце остановилось, когда он добрался до плато и увидел разломленное дерево. Случилось именно то, чего он боялся.

Он пробрался между веток и краем глаза заметил лежащую дочь. Усилием, которого сам от себя не ожидал, он смог перевернуть крону и вызволить её. Потом уже он скажет, что больше всего ему запомнился запах.

"Пахло так, будто... как будто пытаешься завести машину кабельной перемычкой, но случайно замыкаешь всю цепь. Получаешь искры и именно такой запах".

Её нос, уши, пальцы рук и ног были чёрными. Её волосы стали единым комом, приросшим к голове, а книга "Великолепной пятёрки" в её руке сгорела дотла.

Поначалу отец решил, что она мертва, но прижав ухо к груди, услышал биение её сердца, слабое тиканье. Он пересёк бегом лес, неся её на руках, нёсся на автомобиле так быстро, как только мог в госпиталь в Норртелье, и её жизнь была спасена.

Её лицо, и до происшествия едва ли привлекательное, теперь можно было назвать только уродливым. Щека, которая была обращена к стволу, оказалась настолько сильно обожженной, что кожа так никогда до конца не исцелилась, оставшись навсегда тёмно-красной. Чудесным образом она не потеряла зрение, но веки остались наполовину открытыми, из-за чего она теперь всегда смотрела как будто с подозрением.

Начав достаточно зарабатывать, она размышляла над пластической хирургией. Да, кожу конечно можно пересадить, но поскольку нерв был повреждён так глубоко, было маловероятно, что новая кожа приживётся. Операция над глазами даже не рассматривалась, так как была опасность задеть слезной проток.

Она попыталась. Заплатила, чтобы срезанная с её спины кожа была пересажена на лицо. Результат был предсказуем. Через неделю кожа, не получая кислорода, сморщилась и отмерла.

Пластическая хирургия сделала в последующие годы огромные шаги вперёд, но она приняла свою судьбу и не повторяла попыток. Дереву не выздоровело, а чем она лучше?

"Я не понимаю этого", сказала она дереву. "Бывали случаи, когда я сомневалась, когда кто-то, наверное, проносил бутылку-другую сверх положенного, я это пропускала. Но этот человек, он..."

Она прислонила здоровую щёку - ту, что сегодня ощутила первый внезапный поцелуй со времён детства - к стволу и потёрлась ей о жёсткую кору.

"Я была абсолютно уверена. Поэтому подумала, что металлическая коробка - это бомба. Что-то серьёзное. И, кроме того, говорят, есть риск, что паромы станут следующей мишенью террористов. Но зачем кому-то сходить с парома, пронося бомбу, и теперь встаёт вопрос..."

Она продолжала говорить. Дерево слушало. В конце концов, она перешла к другой теме.

"... и этого я тоже не понимаю. Наверное, это было типа демонстрации, что у него всё под контролем. Поцелуй в щёку, так-так, и ты не знаешь, что происходит. Вроде мести. Что думаешь? Это не удивительно, учитывая то, чему он подвергся, но способ забавен..."

Когда она закончила, уже сгустились сумерки. Прежде чем встать, она погладила дерево и спросила: "А что у тебя? Как поживаешь? Боль и страдания постоянно. Жизнь дерьмо. Я знаю. Всё хорошо. Я знаю. Береги себя. Пока".

Когда она вернулась, Лиллимор сидела на крыльце, под светом керосиновой лампы. Они помахали друг другу. Нужно будет перемолвиться с Роландом. Никаких постояльцев после этого лета.

В этот вечер она записал в дневнике: "Надеюсь, он вернётся. В следующий раз я его возьму".

По тем же причинам, по которым еженедельно менялся график смен, её отпуск был разбросан по всему лету. Неделя тут, неделя там. Если бы она попросила о более продолжительном сроке, руководство бы согласилось, так как они ценили её, но она не видела в том надобности. В конце концов, лучше всего она чувствовала себя на работе.

Первую неделю она взяла, чтобы помочь на таможенном пункте в Мальмё. В Гамбурге обнаружили необычно хитрый печатный станок для евро-банкнот, было известно, что сотни миллионов уже напечатано и готово к распространению по всей Европе.

Курьеры прибыли в фургончике на её третий день. Мужчина и женщина. Даже ребёнка с собой захватили. Ситуация для Тины стала ясна, когда она осознала, что чувствует сигналы от мужчины, но не от остальных. Женщина и ребёнок ничего не знали о двойном дне и десяти миллионах купюрами по сто евро в нём. Она объяснила это полиции, они ответили, что зафиксировали информацию.