А путешествие кончилось, дальше поедем вниз.

И закатай губу.

Бу.

Дальше - только круче. Карина слушает вроде как с интересом даже, а я уже смотрю в потолок. Выше моих сил. Вероника то и дело влюбляется до гроба - то в родинки, похожие на пробу, то в миндальную форму глаз, то в руки, слепленные точёно. Да, прямо так и сказала про руки. Что бы это ни значило. Имена нарочито экзотические, в текстах проскакивают английские словечки. Это прямо не поэтический концерт, а брифинг копирайтеров с выступлением на тему повышения уникальности контента. Эмалевый взор, например, как раз что-то такое. Или вытрясть. Это ж копирайтинг, как я раньше не догадывался.

Неприлично без сменной обуви лезть в помойку чужой души (ахаха, как я резво начал, но нет), однако ж какой хлам возносится порой на пьедестал. Коллективное бессознательное уже давно гораздо больше бессознательное, чем коллективное. Лишний раз в том убеждаюсь. Хотя не стоит отказывать пролетариям духа в их скромных радостях - они хотят выглядеть лучше, они хотят, чтоб другие о них думали хорошо. И изобретают себе культурный досуг в меру своих скромных интеллектуальных способностей и потребностей. А могли б ведь и ножичком пырнуть.

И почему я вообще так требователен к людям? Люди же не требуют от меня, чтоб я стал космонавтом, например. Живу себе как живётся, рекордов не ставлю, роман так и вообще третий год пишу. Может так и надо, может так и правильно.

Мама всегда говорила тебе "Не летай, не мечтай", но

Ты для тайных забав находила повод любой.

Я же сейчас расскажу тебе самую страшную тайну -

Страшную тайну о том, что такое любовь.

О, моя девочка, хватит кричать,

Мы это сделаем прямо сейчас.

А вот что неправильно - так это рука Карины на моём колене. Я стряхиваю, но она возвращает. Я снова стряхиваю. И она возвращает снова, уже с усилием.

- Какого хрена, Карин?

Она подносит палец к губам и разворачивается ко мне.

- Тихо, - она наклоняется, и её рука оказывается у меня между ног.

- Убери, - что за детский сад, думаю. Совсем офигела.

- Заткнись, - и её руки расстёгивают ремень, подбираясь к пуговице. Я пытаюсь встать, но она обеими руками усаживает меня на место.

- Сядь. И заткнись.

- Карин, что происходит?

- Можешь считать, что это изнасилование.

- Ты совсем офигела?

- Да. Заткнись.

Она ловко расстёгивает джинсы и её маленькая ручка проскальзывает в трусы. К такому я не готов. Во всех смыслах. Я пытаюсь убрать её руку, но второй своей рукой она бьёт меня по руке, затем прижимает к креслу.

- Сиди тихо или больно сделаю.

Ладно, уговорила. Тем более, что она держит меня за яйца в прямом смысле, и это чертовски приятно. Да, очень приятно. Но своего эта маленькая дрянь не получит - достаточно смотреть на сцену и слушать, что с этой сцены несётся. Там, конечно про любовь, но такими словами, что всё желание пропадает. Или не пропадает. Нет, нельзя поддаваться этой дряни, у неё ничего не выйдет. Ничего. Не. Выйдет. Или нет, это у меня ничего не выйдет, потому что мой член в её руке уже наливается кровью, а она гладит его и щекочет пальчиками, от этого с ума сойти можно.

Со сцены доносится, что Бернард пишет Эстер, но даже эта ударная доза пошлятины бессильна против пальчиков Карины.

- А тут есть, за что подержаться.

Нет, маленькая циничная дрянь, разговаривать я с тобой не буду. Должна же у меня быть какая-то сила воли, какой-то внутренний стержень, который она не может сломать. А то внешний стержень она уже заполучила. И делает с ним всё, что хочет. Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав - начинается со сцены новый опус. Да уж, тут и правда похвалить можно - ритмичными движениями вверх-вниз Карина привела мой член в боевую готовность, и ей вообще плевать на всё, даже на рифму "антиграв", которую Полоскина выдумала, потому что нормальное слово не влезало в заданный размер. Повсюду трупы мёртвых крав лежали, кверху ноги вздрав - антиграв прямо как родной сюда войдёт. А может так и надо - не сопротивляться, а подстраиваться. Даже так, как Полоскина. Вот зачем я сопротивляюсь сейчас, ради чего борюсь, что отстаиваю? Не надо сопротивляться.

И как будто в подтверждение моих мыслей Карина поправляет волосы, а затем резко наклоняется - теперь мой член у неё во рту.

Значит, любовь - это когда разбиваешься вдребезги от удара,

А затем собираешься заново, плача и кровоточа.

Это круче, чем крылья. Это самый щедрый подарок

От Создателя. И хватит, дура, кричать.

Страшное дальше.

А пока наслаждайся.

Не знаю, кто меня услышал, когда я последний раз обращался к Иисусу со своим нытьём о муках, но шутка жестокая. Карина стянула с меня джинсы с трусами до ботинок и стоит на коленях в проходе, удобно устроившись между моими ногами. Одной рукой держит член, оттянув кожу, вторую положила мне на грудь - видимо, чтобы я перестал сопротивляться. Я давно уже перестал, потому что сопротивляться тому, что она делает, выше моих сил. Я беру её руку в свою и целую пальчики, она поднимает на меня глаза, явно наслаждаясь производимым эффектом, затем склоняет голову набок и видно, что член у неё за щекой. К этому разговору без слов она тоже готовилась.

Со сцены несётся про графичного мальчика молочно-белого цвета, но критически воспринять эту ересь я не в состоянии - всё, что я могу воспринимать сейчас, происходит гораздо ближе. Её язычок двигается снизу вверх, потом по кругу, потом снова снизу вверх, и снова по кругу. Потом она облизывает губы и засовывает член в рот почти целиком, совсем чуть-чуть не помещается. И начинает двигаться плавно и нежно, вверх, потом вниз, потом опять вверх. Поднимает на меня бесстыжие глазки - всё отлично девочка, ты лучше всех. Я чувствую её нежные и тёплые губы, сладкая пытка не прекращается, но кончать я не буду - этого ты от меня не получишь, маленькая дрянь, не смотри на меня так. Или смотри. Что хочешь делай. Но я не кончу. Нет.

Я впиваюсь одной рукой в подлокотник, другой в плечо Карине и готовлюсь держаться до конца. Не будет по-твоему, девочка, хотя это чуть ли не лучший отсос в моей жизни. Но у маленькой дряни другие планы - видя, что дело никак не заканчивается, она начинает двигаться чуть быстрее и помогает себе рукой, получается жёстче и чувствительней, у меня дыхание перехватывает. Она теперь смотрит на меня безотрывно - давай же, кончай. Нет, маленькая дрянь, не будет по-твоему. Хоть что-то не будет по твоему. Я сдержусь потому, что я старше и умнее. Я сдержусь потому, что это нарушит твои планы, которые мне уже порядком поднадоели. Задолбаешься сосать.

Но быстрее я задолбаюсь держаться - она наращивает темп, а потом свободной рукой отрывает мою ладонь и сплетает пальцы с моими в крепкий замок. И смотрит при этом на меня. Чёрт, я не железный, да и от такого кончил бы даже вибратор - и я кончаю, оргазм получается нервным и тяжёлым, не приносящим облегчения, через силу. Карина сладко прикрывает глаза и плотно обхватывает головку губами, чтоб не пролить ни капельки. Опять ты победила, маленькая дрянь. Ненавижу тебя.

Так повелось со времен неопротерозоя,

С первых утробных звуков, потрясших конусы скал глухих,

Что в настоящей любви больше честности, чем ты можешь себе позволить,

Больше искренности и прочей лирической чепухи.

Больше страдания, больше Ада,

В который мы продолжаем падать.

Она всё ещё стоит на коленях и тяжело дышит, довольная собой и результатом.

- Ну как, понравилось?

Да что ж ты за бестия такая. Тебе надо уничтожить меня полностью, чтоб вообще ничего не осталось. Понравилось ли мне изнасилование, спрашивает она. Бесит. Ужасно бесит.

И вместо тысячи слов я беру её за волосы, наклоняю к себе и засовываю необмякший ещё член ей в рот целиком, до самого горла. Хотела сосать - соси. Она стонет, мычит и пытается вырваться, а я её держу. Её сопротивление только возбуждает меня, да и обстановка щекочет нервы. Член снова наливается кровью, и я трахаю Карину в рот. Она мычит, потом успокаивается, кладёт руку мне на грудь - просит полегче. Я успокаиваюсь и откидываюсь в кресле. Она переводит дух и снова склоняется к члену. Теперь уже сразу работает с рукой, жёстко и более чувствительно. Я держу руку у неё на шее - теперь всё будет как я хочу, хватит.