Даждьбог обнял Морану за плечи и тихо сказал:
— Ничего, весной я тебя оттуда выведу. Как всегда.
Она поцеловала его в губы при всех и пошла к своему вороному коню.
Через несколько минут святилище опустело. Разъехались боги, кто на небо, кто под землю. С громом ускакали по небу к Моранину городищу трое Сварожичей, на прощанье помахав руками сестре, а за ними и трое венедов. Скрылась в своей могиле на валу раздосадованная Саузарин.
А в подземелье медленно, словно придавленные грузом увиденного и услышанного, поднимались на ноги трое магов. Авхафарн снова зажёг волшебный огонь.
— Да, такая ноша не для верблюда, как говорил тот чёрный, а для героя... для бога! — воскликнул Стратоник. — Скажи, Вышата, нет ли у Ардагаста божественной крови?
— Не больше, чем у любого в его роду, — покачал головой волхв. — Этот род — от Колаксая-Даждьбога.
— И награда — всего лишь увидеть два золотых дара, — сказал Авхафарн.
— Награда добродетели — в ней самой. Так учат стоики, — бодро произнёс эллин.
— Что ж, поможем Ардагасту нести этот груз. Теперь это наш долг. Особенно мой. Я — потомок Солнцеслава, последнего великого жреца авхатов. А Ардагаст — потомок его врага, царя Слава, — сказал Вышата.
— Ты — отступник, а не ахватский жрец. А твой Ардагаст — изменник и потомок изменника.
В тёмном проходе стоял высокий старик с худощавым, непреклонным лицом, в старинной скифской одежде из белой шерсти. Поредевшие седые волосы стягивала жреческая повязка. У пояса висел бронзовый жертвенный нож. В руке старик сжимал длинный посох, увенчанный золотым навершием в виде трезубца, на котором восседали три птицы с колокольчиками в клювах. Сармат и грек приняли бы его за призрак Солнцеслава, не будь они столь опытными магами. А старик продолжал беспощадным тоном:
— Ты ещё хуже отступников Анахарсиса и Скила. Они искали чужой мудрости в греческих мистериях, а ты нашу чистую веру Света, Солнца и Огня променял на тёмный бред лесных колдунов. Недаром у тебя в роду был Огнеслав-Атарфарн, этот бродяга...
— Атарфарн — не бродяга, а великий маг, — возразил сармат.
— Для вас, росов, — презрительно усмехнулся старик. — Ведь это он привёл в Скифию ваше племя и остальных роксоланов.
— Не только для росов. Книги Атарфарна ценит всякий солнечный маг, — сказал Стратоник.
— Священные тайны передаются от учителя к ученику, а не записываются на пергаментах, которые может прочитать всякий... грек, — высокомерно взглянул на него старик.
— И не только грек, — тут же нашёлся эллин. — Доброе знание светит всем людям, как само Солнце. Прячут от людей только злое или опасное знание.
— Так какого же это знания искал ты у Лихослава в Чёртовом лесу? — устремил старик на Вышату взгляд беспощадного судьи.
Волхв не отвёл глаз:
— Я одолел Лихослава в поединке и вызволил от него половину Колаксаевой чаши, а другую добыл из кургана фракийского царя Котиса. Теперь Огненная Чаша снова едина.
— Огненной Чашей должны владеть мы, ахваты! А в чьи руки ты её отдал? Кого ты вырастил на погибель всей Скифии? Потомка Яромира — незаконного сына Сайтафарна и его наместника над венедами. Это Яромир похитил у нас золотой плуг и золотую секиру...
— Не у нас, а у бесов, посланных Чернобогом, от которых мы, авхаты, не уберегли небесное золото.
— Твой Ардагаст ещё хуже своего предка! Этому бродяге всё равно кому служить — хоть Фарзою, губителю его отца и деда, хоть Куджуле Кадфизу на краю света.
— Яромир спас наш род от истребления. А его потомок уже отомстил Сауаспу, губителю всех сколотое, и скоро станет царём росов и венедов. Так решили боги! Ты ведь тоже их слышал.
— Боги ничего не решили! Они ждут от этого полусармата подвигов, которых он не совершит. Тот, кто восстановит великое царство сколотов, должен прийти с юга — таково пророчество. Ты его ещё не забыл среди твоих греков, сарматов и лесовиков?
— С юга? От кого? Задунайского царства сколотов больше нет — есть римская провинция Скифия. Малая Скифия в Тавриде подчинилась боспорским царям, чтобы устоять перед римлянами. Остаётся царство Фарзоя. Ему подчинились и сколотские города в низовьях Днепра. Там и родился Ардагаст.
— Сарматы — враги нашей веры, осквернители Экзампея, — упрямо произнёс старик. — Они поклоняются Саубарагу, Чёрному Всаднику, а это и есть Чернобог, Ахриман.
— Саубарагу, богу ночных разбоев, поклоняются такие, как Сауасп и его дочка с зятем. И я сделаю всё, чтобы царство не досталось им, — твёрдо проговорил Авхафарн.
Старик тяжело вздохнул, и посох в руке его качнулся, звеня золотыми колокольчиками.
— Шесть веков назад мы, авхаты, принесли сюда с востока учение Света, учение Заратуштры. Теперь нас совсем мало. Не исчезнет ли оно в этой стране вместе с нами?
— Да, исчезнет! — резко ответил Вышата. — Если мы не поможем рождению нового царства. Какое же это учение Света, если прятать его от людей в подземельях? Да ещё чваниться при этом своей чистотой и святостью?
Старик потряс посохом, наполнив подземелье золотым звоном. Яркое сияние разлилось вокруг трёх золотых птиц.
— Прочь отсюда, вы трое! Так велю я, великий жрец авхатов Златослав! Вас впустила сюда Морана, но она уже ушла. Идите, если не хотите попробовать на себе силу трёх миров и трёх творцов мира, скрытую в этом посохе!
— Нас тоже трое, и мы могли бы с тобой потягаться. Но я — твой ученик, и учителя унижать при людях не стану. — Вышата почтительно поклонился старику и достал из сумки разрыв-траву.
Когда трое вышли из-под земли, святилище было пусто. Лишь на склоне кургана сидел низенький старичок с маленькой аккуратной бородкой, в остроконечной шапочке, из которой вытягивались изогнутые рога, состоявшие, казалось, из одного бледного света. Вышата первым поклонился в пояс:
— Слава тебе, старейший из богов! Жаль, что не было тебя на совете.
— Кто меня, старого, послушает? — махнул рукой луннорогий старичок. — Снова битвы затевают... Сам виноват: начал было мир творить да положился на сыновей. А теперь вот люди моим именем ругаются: пошёл-де за море к Велесу. Ещё и слух кто-то пустил, будто бы я и есть тот самый Змей, что у Перуна жену соблазнил. Ну, могу я и змеем оборачиваться, так ведь добрым, домашним.
— Тебе ли, богу, на глупых людей обижаться? Тебя ведь все любят: и пастухи, и пахари, и волхвы, и певцы...
— Только воины не жалуют. А зря. Мудрость и им нужна. Вот и Ардагаст: помню, хороший был мальчишка, в лесу вырос, никто на него мне не жаловался. А теперь побродил по свету. Придёт, поди, в лес и начнёт всё переворачивать вверх корнями, вниз ветвями во славу потомства моего. А лес такого не любит. Так ты, Вышата, придержи, если что, своего воспитанника. Напомни ему, кто в лесу хозяин. Лес, он не злой и не проклятый, хоть и много в нём нечисти. Ты же знаешь, лесной мудрости учился.
Пыль клубилась по дорогам, что вели к реке Росаве с Днепра, Роси, Тясмина. Стучали копыта, звенели чешуйчатые доспехи на людях и конях. Колыхались темляки на увенчанных кольцами рукоятях мечей и акинаков. Сверкали золотом и бирюзой пояса, гривны, браслеты. С гривен и поясов скалились хищные звери. Блестела серебром конская сбруя. Трепетали на ветру увенчанные головами драконов красные знамёна с родовыми тамгами. Красные — цвет Огня и Солнца, цвет воинов. Росы шли на собрание — выбирать нового царя. Ехали гордые князья и столь же гордые владельцы одной кибитки и двух десятков голов скота. Ехали юнцы, не убившие ещё первого врага, и седые бойцы, устрашавшие скифов, венедов и царских сарматов, рубившиеся с даками и остановившие римских легионеров.
Саузард, в парфянской кольчуге и остроконечном шлеме, уверенно правила породистым вороным конём и глядела вокруг гордо и властно, словно орлица с царского кургана. Царицей сегодня станет она, и только она, дочь великого и страшного всем врагам Сауаспа! Не столь гордо выглядел ехавший рядом Андак. Его шею обвивала золотая гривна в три витка с фигурами волков, терзающих оленя, на концах. Но муж царевны не был уверен, волком или оленем он окажется сегодня, и сама гривна порой казалась ему петлёй аркана. Снова и снова окидывал он взглядом князей. С большинством как будто удалось договориться, но немало и таких, что не спешат высказаться ни за Ардагаста, ни за Саузард.
