Оставив девчонок на полянке под деревьями дожидаться отставших, мы упрямо пошли дальше. Обогнули кладбище, прошли до следующей полоски растительности. Там была речка и на ее берегу обрывалась наезженная колея. Стало ясно, что уж дальше нам уйти никак не получится, хоть за речкой в разные стороны и виднелись какие-то разбросанные строения. Нужно было дожидаться здесь или возвращаться.
Всё-таки, скинув рюкзаки, мы немножко постояли на месте, ожидая, что вот-вот, и на дороге кто-нибудь покажется. И только когда стало ясно, что ждать бесполезно - повернули назад. Девчонок на полянке не оказалось. Вот это уж действительно - неприятная новость. Где же они, и где остальные? Называется, вырвались вперед.
Олег предлагал возвращаться на шоссе, я спорил, что лучше найти Карачарово. Ведь туда же наши товарищи придут обязательно. Мы не сразу расслышали, что нас окликают. Звали справа, и даже как будто не из такой уж дали.
Там, за деревьями была еще одна полянка. Все наши уже собрались на ней, и мы их не видели только потому, что они не стояли, а все до одного лежали на земле среди своих рюкзаков. Дойти до них было делом одной минуты.
Конечно, прежде чем дать нам по ломтю черного хлеба со шпротным паштетом, Алевтина Васильевна обругала нас крепко и не шутя. Оказывается, нас уже бегали искать с той стороны кладбища, но, не найдя, вернулись. Руководительница похода решила, что мы опять унеслись неизвестно куда.
Проголодавшись, мы жадно ели, а Алевтина никак не могла успокоиться.
-- Идём, идём - а вас всё нету и нету. У меня уж какие мысли в голове? Не свернули ли вы на Сумароково.
Это, конечно, было серьёзным опасением. В таком случае между нами было бы сейчас километров пятнадцать! И искать друг друга мы бы могли до ночи, а потом еще весь следующий день.
Как я потом узнал, Татьяна Петровна предлагала вообще нас проучить. То есть не подавать голоса и заставить побегать в поисках. Наверное, получилась бы забавная игра. Для всех, кроме нас.
В результате сегодняшнего ускоренного марша на стоянку мы в этот день встали совсем рано. Причем не в Карачарове, которое так и миновали не разглядев, а просто на речке Исконе. Я ждал, что хоть кто-нибудь похвалит нас за такой успешный и благоприятный исход дня. Но где там. Нас наоборот, как будто вообще перестали замечать. Отстранился даже Костя Сорокин. И вот, сразу после ужина мы вдвоем забрались в нашу палатку, в то время как остальные не торопились. Большая куча с гитарами сидела у костра, смеялись, пели. Особенно популярна теперь стала "Шизгара". Ее пели на английском и пытались даже по-русски, причем довольно смешно. Или "Венера, ярко светит Венера" или без всякого смущения "Шизгара, ярко светит Венера". Конечно, продолжали распевать и дворовые, причем уже почти не скрываясь.
Впрочем, стихло всё что-то уж очень быстро. Пришел Костя, молчком устроился и заснул. Мы с Олегом не спали, разговаривали, насколько я понимаю, довольно громко, смеялись. Всё-таки своим сегодняшним переходом мы остались очень довольны, и даже, пожалуй, им гордились.
Раздались шаги, кто-то подошел к палатке. И совсем неожиданно прозвучал голос Алевтины Васильевны, не сердитый, а скорее какой-то утомленный.
--Хватит, успокаивайтесь. Давайте-ка сюда эти гитары, а то опять не уснёте.
Мы не ждали такого, но тотчас ответили, что гитар в палатке нет. Наша руководительница, резко откинув полог, заглянула внутрь. Похоже, ее удивило, что людей почти никого нет тоже. Не сказав ни слова, не спросив ни о чём, она низко наклонила голову, как будто предстояла дальняя дорога. И пошла куда-то мимо палатки, но не в сторону своей, желтой, а в противоположную.
Я выглянул наружу. В принципе было еще совсем светло. Но у костра действительно никого не было. Даже Сашки Романова, хотя он обычно засиживался дольше всех с Людкой Воробьевой и другими девчонками. Значит, вся наша шайка-лейка отправилась куда-нибудь подальше от стоянки, туда, где их не видно и не слышно. Ну и шут с ними, а мы будем ложиться спать.
Не знаю, сколько прошло времени. Сквозь сон я услышал, что в палатке кто-то топчется и бормочет со вскриками. Еще не совсем стемнело, на фоне открытого входа можно было различить три полусогнутые фигуры. Один из них был Виноград, его бы никто не спутал с его ростом и пышной шевелюрой.
По нечленораздельным восклицаниям двух других всё-таки не оставалось сомнений, что это Егоров и Леонов. Леон пытался кого-то пинать, хотя сам едва стоял на ногах. Он тыкался в тот край, где спал Костя. А может быть, тот уже и не спал, но, тем не менее, голоса не подавал.
Леонов чуть не свалился, но устоял, и, хоть его и шатало, попробовал пустить в ход кулаки. Стало видно, что Костя не спит и молча защищается руками. Егоров тоже пытался дотянуться до Кости, но только нетерпеливо взвывал и отталкивал Леонова. Всё, впрочем, происходило быстрее, чем об этом можно рассказать.
--Стойте, стойте, вы что? - вдруг воскликнул Виноградов, сгреб и оттащил этих двоих в сторону. Но совершенно неожиданно сам повернулся и двинул кулаком по Костиной спине. И тут же вытолкал их, выскочил сам и сбросил створку полога.
В палатке стало темно. Было слышно, как тяжело и с присвистом дышит Костя. Яснее ясного, что ему хотелось плакать от бессилия и обиды. По возне Олега я понял, что и он тоже не спит. И мы молчали. Говорить было не о чем, на душе стыдно и гадко.
Трудно сказать, сколько продолжалось наше молчание. Издали донеслись приближающиеся голоса. Мимо палатки опять прошуршала трава под торопливыми шагами. По походке и звукам дыхания я понял, прошла Алевтина Васильевна. Затем появились и забрались в палатку наши сопалатники, судя по обрывкам фраз весьма довольные. Обе гитары они принесли с собой.
Утром без всяких слов стало ясно, что о ночном происшествии все знают. Похоже было также, что парни воспринимают событие, как рядовую норму, а девчонки не столько сочувствуют Косте, сколько осуждают наше с Олегом бездействие. Вероятно, на верхах тоже пробовали принять какие-то меры, но со стороны это было незаметно. В принципе день начался как обычно - завтрак и в путь. Тем более следующая стоянка обещала быть приятнее мелкой Исконы - долгожданное Можайское "море".
В этот день мы, конечно, вперед вырываться не стали. Не то, чтобы получили запрещение, но просто приняли во внимание свой вчерашний отрицательный опыт. По дороге Олег не удержался и спросил Виноградова, за что так обошлись с Костей. Собственно, и меня и его больше интересовало, почему сам Виноград оказался не на стороне обиженного, как по всем нашим понятиям должно было быть, а вместе с этой беспардонной шушерой.
--Выступал много, - чётко ответил Виноградов, как будто процитировал некий приговор.
--Вчера?
--Почему вчера? Сразу. Всех посылал на .... Даже Юрика Шитнёва!
Что Костя послал Шитнёва, действительно, было правдой. Я слышал это сам, и, помнится, удивился не столько на Сорокина, сколько на реакцию Шитнёва. Он просто оторопел и замер с открытым ртом. Я по наивности тогда не знал, что в определенных кругах такое считается неслыханным оскорблением. Материться можно, никто и внимания не обратит, но некоторые определенные выражения без оглядки лучше не произносить. Они допустимы только среди равных. Этика сомнительных компаний в действии.
--А ты что думаешь! - продолжал между тем Виноградов. - Выступал бы ты, и тебе бы дали.
В принципе, у меня и до этого разговора не возникало сомнений, что инициаторами сведения счетов были совсем не те два недоумка. Егорова достаточно было слегка направить, а дурачка Леонова просто подпоили и подначили. Но до сих пор не понимаю, зачем в этом деле нужно было участвовать и Виноградову.
Шли дальше. Олег никак не мог успокоиться. Когда мы остались вдвоем, он стал раздраженно расписывать, что было бы, если бы те трое кинулись на него. Лёжа отшвырнул ногами одного, другого, вскочил на ноги... Конечно, Олег был заметно сильнее Кости, но один против троих? Если бы трое на трое, тогда да! Представить жутко, клочья бы полетели. Ирония в том, что трое, возможно, было бы уже не на трое...
