– А вы какие цветочки в рамочке хотите?

– Мне всё равно, на ваш вкус, я лично живые предпочитаю.

Заплатил я денежки, пожелал девушке хорошего жениха. И опять угадал: девица оказалась хоть и симпатичная, но незамужняя. На обратной дороге зашел кружку пива выпить, обмыть, значит, мероприятие. Вернулся и стал дальше работать. Жду, когда газета выйдет. И вот как-то утром, за час до начала рабочего дня пошел я на станцию. В киоске «Союзпечать» купил несколько экземпляров газеты и открытку. Газету развернул, читаю: напечатано моё стихотворение в двойной рамке с цветочками по бокам. Вижу, однако, нескольких четверостиший не хватает. Вырезал редактор. Ну что ж, коммерция есть коммерция…

Тут Волков опять прервался, задумался на минутку, как будто что-то решая. Потом полез в свой рюкзак, достал потрёпанную записную книжку, а из неё – сложенный вдвое листок, протянул мне, и я стал читать.

Ко дню рождения почтальона Екатерины М.

Стихотворение показалось мне трогательным, наивным и каким-то детским. Сразу видно: писал любитель. Но и задачу автор поставил не из лёгких: описать коротко, ярко и с подробностями чужую жизнь. Одним словом, хоть автору и недоставало художественного мастерства, в искренности чувств ему не откажешь. Человек старался, как мог.

Пока я читал, Волков внимательно смотрел на меня. Я почувствовал, что ему не безразлично моё мнение, и, чтобы не обидеть его, сказал: «Способности у Вас, на мой взгляд, определенно есть, но надо больше работать над стихотворной техникой».

Витиевато выразился, а чтобы ещё больше потрафить Волкову, который начинал мне чем-то нравиться, добавил, что жизнь когда-то свела меня с одним человеком, чем-то на него похожим. Он считал себя неудачником, думал, что в жизни ему не повезло: не смог реализовать данные от рождения способности. Так вот, он за пять минут о себе так написал:

Мы немного помолчали, отхлебывая из стаканов остывающий чай. Мне было интересно, чем закончилась история со стихотворением, и я спросил об этом Мордуха Мордуховича. Да ничем особенным. Пришёл я в тот день на работу пораньше, положил газету на Катин стол, обвел стихотворение красным фломастером, написал ещё открытку с поздравлением от всего коллектива и жду.

Постепенно народ начал собираться. Пришла Катерина. Подошла к своему столу, увидала газету и говорит: «А это что такое?» Потом открытку заметила и всё поняла. Стала читать стихи. Тут к ней Галька подошла. Отобрала газету (они вообще друг с другом не церемонятся) и стала читать вслух. Я как раз в коридор вышел, чтобы издалека понаблюдать. Дочитала и говорит: «Ерунда какая-то. Лучше бы тысячу рублей дали!»

Некоторые засмеялись, а Катя молча взяла открытку, газету и аккуратно в свою сумочку сложила. Ничего не сказала. Тут же стали выяснять, чьих это рук дело. На меня никто не подумал. В конце концов, решили, что это Антонина. Она самая образованная: газеты и журналы всё время читает. Та отнекиваться: «Откуда у меня деньги Катьке поздравление печатать, да и стихи я писать не умею».

А я стоял в коридоре, всё видел и слышал. И вдруг такая внутри у меня на себя злость поднялась. Нервы-то на живую нитку. Чувствую, слёзы подступают, ещё чуть-чуть и заплачу. И не денег мне жалко, и не времени потраченного, а того, что не дал господь Бог таланта, такого таланта, чтобы, как сказал поэт «глаголом жечь сердца людей».

Хорошо ещё, что никто не заметил моего состояния, только начальница наша, Раиса Семёновна, сказала потом:

– Что это у вас, Мордух Мордухович, лицо такое красное? Может вы с утра того, за воротник?

– Нет, – говорю, – я по утрам никогда не пью. Да и вообще редко прикладываюсь. Так всё и кончилось.

Мы разлили по стаканам оставшийся в термосе чай и не спеша стали пить.

Я прервал затянувшуюся паузу:

– А как там, на почте, дела обстоят?

– Да никак, разваливается почта. Молодые к нам не идут. Да и кто ж пойдет на такую зарплату? Вот недавно оператор наш, Настя, уволилась. Я по этому поводу даже стихи написал:

Я ничего не стал говорить.

Что ж, термос был пуст. Стаканы тихонько позвякивали в такт колесам, выстукивавшим «дда – дда, дда – дда», как бы подтверждая подлинность волковского рассказа. Время от времени за окном мелькали фонари, на мгновение освещая купе, после чего, казалось, становилось ещё темнее. Мы вышли в тамбур покурить перед сном. Волков часто и глубоко затягивался, его рука, державшая сигарету, мелко дрожала. Пока я курил одну, он успел выкурить две и добродушно улыбнулся мне беззубым ртом. «Что, думаете, старикашка-почтальон разболтался? Эх, если бы я мог рассказать, что со мной происходило за последние двадцать лет, то вы бы, решили, что у меня крыша съехала, что я сумасшедший. Да-с», – закончил он, немного помолчав.

Мы вернулись в купе и стали укладываться. Утром, когда я проснулся, поезд уже стоял. Мордуха Мордуховича в вагоне не было. Видно, вышел раньше, не стал меня будить. Может быть, когда-нибудь мы ещё встретимся, ведь живём по одной ветке железной дороги.

С той самой поездки в Ленинград, когда я познакомился с Волковым, прошло несколько лет. На почту я так и не поступил. Вместо этого каждый день гуляю с собакой по окрестностям поселка, где уже несколько лет мы с женой живем тихо, по-пенсионерски, уединенно. Если ехать из Москвы, слева от дороги наши дома, а справа расположилась другая часть посёлка, с магазинами, почтой, поликлиникой.