Её подруги засмеялись. Ну, я и говорю, опять спокойно так:
– Тебя, Катерина, послушаешь, и сразу видно, где у тебя наболело.
Снова загоготали, видно в точку попал. А в третий раз, когда она со своим «Мандуховичем подъехала» (я как раз почту сортировал), развернулся и зло так ей:
– Если еще раз моего отца обидишь, я тебе так врежу, что юлой закрутишься и трусы свои с прокладками потеряешь.
Смотрю, товарки её все замолчали: видят, дело-то серьёзное. А я чуть не засмеялся: не кулаками же с ней разбираться мне, поработавшему по всей стране в разных СУ и СМНУ, с зеками бывшими, и с алкашами, и с работягами-алиментщиками. Меня и не так проверяли разные начальники. Да ни с чем и отъехали.
На следующий день сижу, письма и газеты потихоньку раскладываю, увлекся – это как пасьянс. Сойдутся газеты по «ходовику», или пропущу кого-нибудь: хорошая тренировка на внимательность. Вдруг мне из-за спины бац на стол тарелка с пловом, горячим ещё.
Смотрю, стоит Катерина.
– Угощайся, а то один чай пьёшь.
А у меня, правда, по утрам аппетита не бывает, только к вечеру да ночью, как у зверя у какого. Но я не отказываюсь, спасибо говорю.
Плов вкусный оказался. Еду она из дома приносит и у нас на плитке разогревает. Дома-то муж тяжелобольной, лежачий, вот она и не успевает поесть, сюда иногда приносит.
Так и пошла у меня работа. Почту с утра разбираю, разношу. День за днём так и катит. Скучать не приходится. Даже чувствовать себя лучше стал.
Надо сказать, что у нас, как в любом небольшом коллективе, принято всякие праздники отмечать. Как-то Антонина в свой день рождения принесла торт. Открыла коробку, а он уже разрезан на кусочки по числу участников. Заварили чаю, пили, хвалили торт, желали новорожденной всяких благ. И сама она довольная была, улыбалась.
С тех пор прошло недели две. Помню, сидим, почту раскладываем по ходовику; пятнадцать минут, как рабочий день начался. Вдруг дверь открывается, входит Катерина – во рту сигарета, ну, прямо хулиганистый мальчишка, и как ни в чём не бывало, нетвёрдой походкой (видно, что выпила) направляется к стеллажу с газетами и письмами. Обычно-то она рано приходит, а тут припозднилась. Не глядя ни на кого, безразлично так обронила: «А у меня сегодня день рождения.»
Все промолчали, только Галька буркнула:
– Ну, поздравляю!
И весь тут праздник. Мне от этой Катиной фразы и нетрезвости ее как-то не по себе стало. Тем более что у нас с ней к этому времени установились приятельские отношения. То она мне чаю принесет, то я её «кока-колой» угощу. Мне из разговоров было кое-что известно про её жизнь. «Ах, ты, – думаю, – мальчонка в юбке с накрашенными губами! Ну, я тебя достану, запомнишь свой день рождения!»
Задумал я праздник ей устроить: не просто поздравить, а через нашу районную газету, которую мы же по домам разносим. А то, что с опозданием, это ничего. Дни рождения раньше нельзя отмечать, примета, говорят, плохая, а позже можно. И не просто поздравить через газету, а в стихотворной форме, так, чтобы всю жизнь её описать.
Волков замолчал, долил из термоса в стакан чаю до краев, потом не спеша отхлебнул, задумался и стал смотреть в потемневшее окно. Мне показалось, что Мордух Мордухович кончил свой рассказ, как вдруг, будто что-то вспомнив, он неожиданно продолжил: да, а писать стихи я никогда не пробовал. Один раз ещё в школе сочинил четыре строчки. Но я, если чего-нибудь решил, стараюсь дело до конца довести. А когда не получается, так у меня и аппетит напрочь пропадает и сон тоже: нервная-то система расшатана, трепали её все кто ни попадя.
Так я завелся от этой идеи, что на первом же маршруте начал сочинять. Оказалось, стихи сложить не так-то просто: уж очень многое мне хотелось в стихотворении описать, до всего коснуться. И про молодость её, про счастье, и про то, как тридцать лет в любую погоду ходит по сельским улицам, и про быт тоже. Ну и, конечно, как водится, в день рождения, счастья пожелать.
Не буду рассказывать, как я сочинял, а скажу только, что ушло на это четыре дня. Четыре маршрута я оттопал, пока что-то сложилось. Ноги сами по нужным адресам идут, а в голове строчки разные складываются. Иногда, правда, адресатов пропускаю, но возвращаюсь назад и опять иду и сочиняю.
Наконец, придумал, но это ещё полдела. Теперь напечатать надо было. Узнал я, что такие поздравления печатаются в рекламном отделе нашей районной газеты, пятьсот рублей за рамку. Ну и поехал.
Приехал, занял очередь перед нужной дверью. Стою, жду. Передо мной ещё три человека: мужчина, полный, волосы на голове прилизанные – заведующий пунктом обмена валюты в ювелирном магазине; бритоголовый парень с бычьим затылком, а с ним девица, брюнетка раскрашенная. Они между собой что-то шумно обсуждали. Я не прислушивался, но матерщина через слово, к месту и не месту сказанная, ухо резала.
Наконец, дождался своей очереди. Сотрудница отдела, блондинка лет двадцати пяти, спросила, чего мне надо. Я, как мог, объяснил ей, что вот, дескать, хотим поздравить своего коллегу-почтальона. Она мне:
– Что же, это можно, поздравление в рамочке с цветочками стоит пятьсот рублей.
Тогда я протягиваю пятьсот рублей и листок бумаги со стихотворением. Она взяла листок, бегло посмотрела и говорит равнодушно так:
– Стихотворение очень длинное, в рамку не войдёт, сократите.
Я отвечаю:
– Чего тут сокращать?! Вы прочитайте, здесь вся жизнь описана, не могу же я из чужой жизни кусок выбросить!
Она снова бегло просмотрела и бесстрастным тоном своё:
– Ничего не знаю, надо сокращать. У нас рамка стоит пятьсот рублей. А ваш текст не влезает. В рамку влезает только два четверостишия. У нас отдел коммерческий. К нам хоть сам Пушкин с Лермонтовым приди, мы и то больше, чем положено, не можем разместить.
Я уже понял, что проиграл и пятьюстами рублями мне не обойтись, а когда она про Пушкина с Лермонтовым сказала, то и подавно. Только чувствую, во мне какая-то злая весёлость появилась. Я и говорю:
– Что же в вашей рамке напечатать можно? Поздравление заведующему обменником, который тут передо мной стоял? Хотите?
– А чего – попробуйте!
Тогда я с ходу, и слова откуда-то сами взялись.
– Поздравление заведующему пунктом обмена валюты:
Я желаю тебе, Федь,
Как купюра, зеленеть!
Девица весело фыркнула.
– Надо же, ведь его, правда, Фёдором Михайловичем зовут. Вы, наверное, его знаете?
Но я не знал, что этот Михайлович ещё и Фёдор. Просто расклад такой пошёл, что называется, везуха.
– А хотите, – продолжил я, – этого бритоголового с его подружкой поздравлю?
– Валяйте, – отвечает.
А сам вижу: её уже любопытство разбирает, интересно стало. Тогда я четким голосом продекламировал:
– Поздравление рэкетиру:
Я желаю тебе, Вов,
Чтоб ты был, как бык, здоров!
Сделал небольшую паузу и продолжил:
– Поздравление женщине свободной профессии:
Я желаю тебе, Надь,
Никогда не залетать!
Девица засмеялась. Видно последнее «не залетать» ей было хорошо знакомо и больше всего понравилось.
– А их, правда, Надя и Вова зовут? – спросила она.
– Конечно, – отвечаю на полном серьёзе, – Надя и Вова. Это мои соседи по лестничной площадке, тихие, вежливые ребята, всю жизнь о таких мечтал!
Девушка, кажется, что-то заподозрила, так как опять засмеялась. Потом, другим тоном, как бы входя в мое положение, сказала:
– Ладно, мы обычно так не делаем. Но постараемся втиснуть ваши стихи в двойную рамку. Стоить это будет тысячу рублей.
Я быстро прикинул. Стихотворение, на мой взгляд, в двойную рамку не влезало, значит, пятьсот рублей я отторговал. А как они это будут делать, не мне решать.
