Мужчина снова замахал руками.

– Джон, давай в машину! Скорее! – завопила жена водителя, перегнувшись через сиденье, чтобы дотянуться до мужа.

Джон прыгнул на место и ударил по газам. Я рванула следом с бешено колотящимся сердцем, успешно миновав медленно приближавшихся зомби.

В зеркале заднего вида я заметила людей – на сей раз живых. Они бежали через дорогу. Зеленый пикап стоял в квартале от церкви и по-прежнему не двигался, словно ждал чего-то.

Весь оставшийся путь меня трясло как в лихорадке. До Андерсона и возможных препятствий оставалось совсем немного, как и до ответа на страшный, неотступно терзавший меня вопрос – живы ли мои девочки?

Со слезами на глазах я доехала до эстакады, за которой начинался мой родной город, и поначалу даже не поняла, что значит скопление военных грузовиков на въезде, – слишком много было машин внизу.

– О господи! – выдохнула я.

Этого я и боялась. У въезда на магистраль скопилась куча машин. Некоторые водители вышли из своих автомобилей и теперь умоляли солдат их пропустить.

«Тойота» затормозила у этого подобия КПП. Джон выбрался наружу, и обстановка моментально накалилась. Военные занервничали, их взгляд метался от машины к Джону. В Андерсоне находился губернатор Беллмон. Возможно, поэтому город так тщательно охраняли. Не исключено, что губернатор был единственным из сильных мира сего, кто остался в живых. Не зря же по радио сообщили о вспышке эпидемии в Капитолии.

Джон протянул одному из солдат руку, но тот угрожающе выставил вперед автомат. В висках у меня стучало сильнее с каждой секундой. Нервозность военных пугала. Джон кивнул куда-то за спину солдата, потом на свою семью в машине, взволнованно объясняя что-то.

Я посмотрела вниз на шоссе. На дороге лежал перевернутый пикап, весь изрешеченный пулями. Слева, в полсотне шагов – фургон, тоже весь в дырах.

– Давай, Джон, садись в машину, – прошептала я.

Видя, что мольбы его не действуют, Джон, прежде чем уйти, вдруг толкнул солдата в плечо. Агрессии в этом не было, только отчаяние. Наверняка в Андерсоне у него остались близкие, к которым он так спешил. Может, старший ребенок. Когда вокруг творится такое, каждый хочет, чтобы близкие были рядом.

Находясь, быть может, шагах в двадцати от места действия, я отчетливо видела, как солдат отдал приказ своим товарищам… Как взметнулись дула автоматов… Но я была слишком далеко, чтобы предупредить Джона.

Едва он уселся в «тойоту», военные открыли огонь. За долю секунды машина превратилась в груду металла. Я нажала на газ с такой силой, что ударилась о руль.

– Господи, нет! Нет! – рыдала я, быстро разворачивая джип.

Андерсон на замке, и самое страшное – границу охраняли совсем молодые, насмерть перепуганные солдаты с оружием в руках. Либо им приказали стрелять в каждого, кто приблизится, либо они действовали по собственной инициативе, без санкции высшего руководства. Второе казалось наиболее вероятным – и вдвойне пугающим.

Почти не видя сквозь слезы, я вырулила на проселочную дорогу. Девочки… Как теперь добраться до них? А вдруг солдаты отстреливают чужаков прямо на улицах?

Я заставила себя прекратить истерику и сосредоточиться. Мне нужно проникнуть в город. В конце концов, я там родилась и знаю все входы и выходы куда лучше военных. Одна лазейка да найдется.

На северо-востоке Андерсона вдоль сплошного лесного массива проходила грунтовая дорога, а за лесом начиналась главная улица города. Даже если лес патрулируют, на другой стороне есть река, трава по пояс и старый мост, ведущий прямиком на Блэквелл-стрит. Нужно только добраться туда, а от Блэквелл-стрит до дома Эндрю рукой подать.

Но проскочить незамеченной можно лишь ночью. Меня бросило в дрожь при мысли о том, что придется идти через лес, который, возможно, кишмя кишит ходячими мертвецами. Однако другого пути нет.

Я отъехала на пять километров к северу, потом свернула на восток, следя, чтобы за мной не было хвоста. За эстакадой поуже той, что перекрыли военные, начиналась грунтовка. Красная глина летела из-под колес во все стороны. Пять километров – достаточно, чтобы не попасть в поле зрения тех, кто сейчас охраняет северную границу. И от кровожадных тварей подальше. По крайней мере, мне ни одна не встретилась.

Остановив джип, я вдруг с ужасом поняла, что забыла в своей машине сумку, а вместе с ней – мобильник. В глазах потемнело. Даже если телефонные линии не работают, лишиться возможности позвонить Эндрю или еще кому-то было выше моих сил. Я затравленно огляделась – вроде никого, – заперла все двери и перелезла на заднее сиденье. Под ковриком обнаружилась монтировка. Эта штуковина и маленький фонарик – больше ничего полезного в джипе не было.

Усевшись обратно на водительское сиденье, я вся обратилась в слух, готовая рвануть при первых признаках ходячих мертвецов. Сердце обрывалось и ухало в пропасть всякий раз, когда порыв ветра шелестел ветвями деревьев или травой. Я растерянно напевала какой-то мотив, грызла ногти, проверяла шнурки на кроссовках и молилась, молилась, молилась.

К вечеру нервы у меня были на пределе. Тщетно я старалась не думать о Джоне, чью семью так безжалостно расстреляли, и о том, с какими ужасами мне предстоит столкнуться в Андерсоне. В каком-то смысле, скорые на расправу солдаты даже к лучшему – меньше тварей попадет в город.

По земле поползли длинные тени, а вскоре на небе показалась луна. С наступлением темноты резко похолодало. Я дрожала в своей больничной униформе, сетуя, что не захватила ничего потеплее, и лихорадочно растирала ладони и плечи, чтобы хоть немного согреться. Скоро пора выдвигаться в лес, уповая только на слух и монтировку. Впрочем, от монтировки толку в этом деле мало. Сегодня всем известно, что убить зомби можно лишь прямым ударом в ствол мозга. Здесь сподручней пистолет или нож. Монтировкой так просто череп не пробьешь, и вряд ли кто-то станет ждать, пока у меня получится это сделать.

Поразительно, что может сделать воображение с человеком. Сердце у меня колотилось, как у заправского бегуна, спина покрылась холодным потом. С каждым новым приступом страха я упорно напоминала себе, что нужна девочкам. Бедняжки наверняка напуганы до смерти, но, что бы с ними ни случилось, я должна быть рядом.

Мы побежали к машине. Зои пригнулась – то ли инстинктивно, то ли подражая мне. Через два дома от нас грянул выстрел – мой сосед Лайл Эдсон размозжил череп незнакомцу, посягнувшему на его крыльцо. Мимо, завывая сиреной, промчалась «скорая» с распахнутыми задними дверцами, которые громко хлопали на поворотах.

– Папочка, – позвала Зои с неприкрытым страхом в голосе.

Страхом, от которого я обязан был защитить ее любой ценой, но не смог, оказавшись бессильным перед лицом обрушившегося на нас кошмара.

Руки у меня тряслись, и ключ никак не хотел попадать в замок.

– Папочка, – снова позвала Зои.

– Сейчас, милая, – откликнулся я, ругая свои трясущиеся руки на чем свет стоит. Наконец мне удалось засунуть ключ в замочную скважину и повернуть его. В ту же секунду Зои стиснула мою ладонь.

– Папочка! – завопила она.

Я обернулся: к нам ковылял полицейский. Рот широко открыт, из глотки вырывается заунывный стон. Я схватил биту, которую прислонил к дверце, пока возился с замком, и шагнул вперед, загородив собой Зои.

– Стоять!

Полицейский продолжал идти.

– Если вы меня понимаете, прошу, остановитесь, иначе мне придется применить силу, – предупредил я и угрожающе выставил биту.

Дочка вцепилась в мою штанину, и я покрепче сжал рукоятку.

– Зои, закрой глаза.

Я встал в позу отбивающего и уже приготовился ударить, как за спиной прогремел выстрел. Полицейский рухнул как подкошенный. Чуть поодаль стоял Лайл Эдсон с винтовкой наперевес.

– Спасибо, – кивнул ему я.

– Забери у него пистолет и вали отсюда вместе с ребенком к чертовой матери, – посоветовал Лайл.

– А ты?