Затем промчалось еще несколько миров разделенных реликтовой тьмой, и лишь однажды промелькнула в ней туша пролетавшего мимо гигантопитека.

Последний мир оказался самым абсурдным, он был наполнен любовью и всепониманием. Добро тут неизменно побеждало, тут не было полиции, а высшим законом был Закон Справедливости.

Блюнку хватило нескольких секунд чтобы все это понять. Потом вновь наступила тьма, она была такой долгой, что Блюнка охватила паника. Он стал барахтаться, пытаясь выбраться, и делал это до тех пор пока не сбросил на пол одеяло вместе с любимым мишкой.

Потом он уставился на упавшего друга, да так и завис на целую минуту, соображая, где находится.

В воображении возникло сразу два места. Первым был собственный дом, скрытые тьмой спальня, шкаф, кресло, кровать. Второе было незнакомым. Это было большое светлое помещение похожее на офис в котором начальство не появлялось больше месяца. На диване лежал атлетически сложенный мужчина, в кресле сидел невростеничного вида носатый тип, а за единственным рабочим столом спал археологического возраста старик. Воображение Блюнка покинуло помещение и остановилось у входной двери с вывеской "АСС" и неряшливо намалеванным адресом.

- Теперь я знаю где вы, - просипел Блюнк, и начал одеваться.

Гора Мусора, Урановое Кольцо

Сначала Майкл увидел пузыри. Они медленно отрывались от дна, и поднимались вверх. Пузири двигались так медленно, что он успевал их сосчитать. Кроме них и мутной коричневатой жидкости ничего вокруг не существовало.

Майкл отчетливо представил себе, что лежит он мертвый на дне омута, но непостижимым образом продолжает видеть. Когда счет перевалил за полторы тысячи, он услышал шорох. Кто-то прошел позади него от левого уха к правому. Этот кто-то вздохнул, лязгнул металлом и стало вдруг светлее.

Пузыри рванули вверх разом, как по команде. К цветам добавился белый и зеленый. И вот этот последний, зеленый внушал неясный, почти ничем не обоснованный оптимизм. В болоте не может быть ничего живого, солнечного, зеленного. А еще в болоте не может быть кружевных занавесок.

И дяди Френка.

- Я смотрю, ты пришел в себя, сынок. Ну вот и ладненько. Как самочувствие?

Майкл разомкнул губы со звуком, с каким рвется бумага.

- По сравнению с котом, неплохо.

- Только не говори мне, что ты собственноручно прикончил кота.

- Не я.

- А кто же?

Майкл хотел было ответить, и тут все вспомнил.

- Большая беда грядет. Тут на Холодильниковой, и дальше. Надо бежать!

- Да уже все вокруг знают что надо. Ты все проспал.

- Сколько?

- Не знаю, я как-то не засекал время. Но уже вечер вторника.

- Вечер?

Майкл посмотрел в окно, небо было ясное, какое бывает только по утрам, когда еще не успела просочиться из недр Кольца новая порция ядовитого тумана.

- Твой дядя Френк, конечно, стар и рассеян. Но еще не так чтобы утро с вечером спутать.

- Как же так?

- А вот так. Нет больше тумана. Некомфортно, да? - дядя Френк грустно улыбнулся и вздохнул, - Я как-то привык за долгие пять лет каждый день выходить на улицу с фильтром на лице. Твоя тетушка, кстати, сшила для него чудную накладку в цветочек.

- И теперь всегда будет так?

- Ну, вчера и сегодня. Есть, как говорил твой отец, прецедент. Теперь у нас все не как у мышей.

- Надо уходить.

Майкл сел на кровати. Ему понравилось, как он это сделал - получилось легко, почти безболезненно. Долгий сон наполнил его новой силой. Майкл осмотрелся. Он был в знакомом погребе у дяди Френка. Как же он его с самого начал не узнал? Вот и бутыль со знаменитым дядиным вином, он лежал к ней нос к носу, а так и не признал. А вот единственное крохотное окно.

Получалось, что Токальос тащил его на собственном горбу до самой Дверной. Как ему вообще сил хватило. Помидоры существа крепкие, но не до такой степени.

- Не ожидал от Токальоса.

- Ты думал, он сам тебя приволок. А дети тогда на что?

- Какие дети?

- Да егойные.

- Но они маленькие. Я ж сам видел.

- Правду говорят, чужие дети растут быстро. То внуки. А пацаны его - крепкие сорванцы, вдвоем тебя сюда доволокли.

- Где Лия?

- Да тут, тут она.

И словно услышав его вопрос, отворив дверь, в погреб вошла Лия. Увидела что дорогой, любимый муж пришел в себя, то час бросилась к нему, обняла и невольно повалила обратно на кровать. Тогда-то Майкл понял, что не все его раны зажили.

- Папа был прав. Черт побери, он был прав! - шептал он, - Это началось. Надо уходить. Немедленно. Прямо сейчас.

- Я всегда знала. Я чувствовала. Но боялась тебе сказать.

- Откуда?

- Интуиция. Простая, старя как мир женская интуиция.

- Папа сказал бы, что это антинаучно...

- Но результат то совпал. Ве-ри-фи-ци-ро-вал-ся. Так?

Она опустилась ниже.

- Эй, эй! - опомнился дядя Френк, - Молодежь. Дайте хоть я выйду!

Нью-Анджелес, Убойный отдел полицейского управления ╧20492-4234459

Полицейское управление ╧20492-4234459 было столь обширным, что на его месте легко мог поместиться стадион для стереобола. Собственно, когда-то здесь действительно был стадион. Но кражи, насилие и убийства оказались в Нью-Анджелесе популярнее спорта, и муниципалитет решил ответить на спрос соответствующим предложением.

Доктор Воннел шел к убойному отделу хорошо знакомой дорогой.

Настроение Воннела было приподнятым (что случалось с ним редко). Нить расследования, пусть и чисто теоретическая, была у него в руках. Остальное - вопрос времени.

Что за нить? Место. Единственное, что связывал всех трех потерпевших - место. Тут в управлении можно было получить любые данные по коммуникациям, расположению тоннелей, подробнейший план катакомб, и даже приблизительный каталок всего, что было выброшено на местные свалки за последние пятьдесят лет.

Воннел представил себе мусор, всякое старье, тоннами громоздившееся на близлежащей свалке. Потом мысли его переключились на убитых и так и застряли.

Он нашел еще одну связь. Она была почти не уловимой, не однозначной, походила на очень сомнительную рифму.

Итак, первый убитый - миллиардер аль-Баум был ценителем старины - обычная практика для всех богатеев, и потому она не бросилась в глаза. Другой - Квонко, он сам был из весьма архаичного места с традиционным укладом, близостью к природе. Воннел живо вспомнил лимонное дерево, которое эмигрант выращивал. И наконец Гассидис. Художник был человеком идейным. Он тяготел ко всему природному. Использовал для работы настоящее дерево.

Все трое в каком-то смысле были людьми из прошлого.

И тут он вспомнил. Письмо! В доме каждого из убитых были бумажные письма. Если бы внутри был обычный яд, полицейская аппаратура его бы обнаружила. Но там наверняка таилось что-то невероятное, абсурдное, что заставляет светиться мертвым счастьем.

А потом Воннела охватил ужас. Он взорвался ледяной звездой в груди, лишая сил руки и ноги. Доктор остановился, замер, и схватился за дерево.

- Только без рук, доктор! - крикнуло дерево.

Воннел присмотрелся, и увидел, что перед ним лейтенант Квард. Лейтенант был адарцем, и отличался от плакучей ивы лишь полицейской формой, которая, впрочем, почти целиком пряталась за давно не стриженными ветвями. Квард был хиппи и пацифистом, не признавал личную гигиену (он оброс муравьями, а зубы его рото-цветка прогрызли термиты). Кроме того, он был анималианцем2.

- Старски! - просипел Воннел. - Срочно оста-станови его. Пусть... не о-открывает письмо!

Воннела самого давно раздражало, что в самые трудные моменты, его нервы сдавали. У него начинали трястись руки, слабели колени, а горло иной раз вообще выходило из подчинения.

Квард не сказал ни слова, а только тряся ветвями рванул по коридору к кабинету полицейского. Как он думал, стремительно.