Она будто вонзила сосульку прямо мне в сердце. Я застыла, стараясь не чувствовать вообще ничего.

Лия протянула руку, схватила папку, лежащую у меня на коленях, и фыркнула.

– Честно, Кэсси, ты такая простая. Если я и решу провести ночь с Майклом снова, ты об этом узнаешь, потому что на следующее утро ты станешь невидимкой, а Майкл будет смотреть только на меня. Тем временем… – Лия захлопнула папку. – Не благодари меня за то, что второй раз за последние пять минут я не дала тебе пойти туда, куда идти не стоит. – Она впилась в меня взглядом. – Ты не хочешь проникать в сознание Дэниела Реддинга, Кэсси. – Она отбросила волосы. – Если заставишь меня вмешиваться в третий раз, мне придется применить творческий подход.

С этими пугающими словами она вышла из комнаты, забрав с собой папку.

Может ли она это сделать? Я сидела на полу, глядя ей вслед. Наконец встряхнулась и сказала себе, что она права и мне не нужно знать детали дела отца Дина, чтобы быть рядом с ним. Но, даже понимая это, даже убедив себя в этом, я не могла не задумываться о тех фрагментах интервью, которые я успела прочитать.

«Чему ты научил сына?» – спрашивал агент Бриггс.

Я никогда не видела фотографий отца Дина, но я могла представить, как по его лицу, когда он отвечал, расплывалась улыбка. «Может, спросите свою жену?»

Дин пропустил ужин. Джуд отложил для него еду и поставил тарелку в холодильник. Я подумала, возможно, Джуд уже привык к исчезновениям Дина. Не исключено, что, когда Дин впервые оказался здесь, это было в порядке вещей. Я обнаружила, что часто думаю о том Дине – двенадцатилетнем мальчике, чей отец оказался серийным убийцей.

«Ты знал, что он делает. – Я невольно встала на точку зрения Дина. – Ты не мог его остановить».

Сочувствие к Дину из-за его отца и погибшей девушки я не могла спрятать в отгороженный уголок своего сознания. Я ощущала, как оно просачивается в мои мысли. Прямо сейчас Дин почти наверняка думал о том, что в его жилах течет кровь убийцы, как в моих – кровь Лок. Может, Лия права, я и правда не могла понять, что чувствует Дин, но, будучи профайлером, пыталась. Я ощущала его боль и признавала ее как эхо своей собственной.

После обеда я хотела подняться наверх, но ноги понесли меня к гаражу. Я остановилась прямо за дверью и услышала приглушенные звуки ударов – снова и снова, раз за разом. Я поднесла руку к дверной ручке, но тут же отдернула.

«Он не хочет тебя здесь видеть», – напомнила я себе. Но, возможно, стремление Дина держать нас на расстоянии вовсе не его желание, а следствие того, что он запрещал себе желать что-то иное. Дину не нужно быть одному, просто он считал, что одиночество – это то, чего он заслуживает.

Словно сама собой моя рука поднялась снова, я повернула ручку. Дверь открылась со скрипом, и звук тяжелого дыхания добавился к ритмичным глухим ударам, которые я слышала до этого. У меня перехватило дыхание, и я толкнула дверь. Дин меня не видел.

Светлые волосы промокли от пота и прилипли ко лбу. Тонкая белая майка облепила тело, через мокрую, почти прозрачную ткань я различала очертания его живота и груди. Мышцы его были так напряжены, что казалось, будто они могут порваться, как натянутая резина, или прорвать его загорелую кожу.

Удар! Удар! Удар! Он бил кулаками боксерскую грушу. Та раскачивалась, и он ударял ее еще сильнее. Ритм ускорялся, и в каждый следующий удар он все больше вкладывал весь свой вес. Перчаток на нем не было.

Не знаю, как долго я стояла, глядя на него. В его движениях было что-то звериное, дикое и яростное. Мой взгляд профайлера видел смысл в каждом ударе: потеря контроля, контроль, наказание, освобождение. Он с радостью принимал боль в костяшках пальцев и не мог остановиться.

Я сделала несколько шагов к нему, по-прежнему держась на расстоянии. На этот раз я не пыталась его коснуться. Он не отводил невидящего взгляда от боксерской груши. Я не знала, кого он бьет – отца или себя. Я только знала: если он не остановится, то что-то не выдержит – груша, его руки, его тело, его сознание. Он должен остановиться!

– Я поцеловала тебя. – Не знаю, почему я произнесла именно это, но нужно было что-то сказать. Я увидела, как Дин изменился, когда слова долетели до него. Движения стали чуть соразмернее, я ощутила, что он снова начинает осознавать мир вокруг.

– Неважно. – Он продолжил избивать грушу. – Это просто игра.

Правда или действие. Он прав: это просто игра. Но почему мне тогда показалось, будто меня ударили в лицо?

Дин наконец остановился, тяжело дыша, содрогаясь всем телом. Покосившись на меня, он произнес:

– Ты заслуживаешь лучшего?

– Лучшего, чем игра? – спросила я. «Или лучшего, чем ты?»

Дин не ответил. И я поняла, что дело не во мне. Дин видел не меня, а какую-то собственную, идеализированную Кэсси, которую придумал, чтобы мучить себя. Девушку, которая заслуживала чего-то. Девушку, которую он никогда не заслужит. Невыносимо то, что он водрузил меня на стеклянный пьедестал, хрупкий и недоступный, как будто я не могла ни на что повлиять.

– У меня есть тюбик помады, – бросила я ему, – его дала мне Лок. Я говорю себе, что храню его как напоминание, но все не так просто. – Он не ответил, и я продолжала: – Лок считала, что я могу стать такой, как она. В этом была суть ее игр. Она так отчаянно хотела этого, Дин. Понимаю, она чудовище. Понимаю, что должна ее ненавидеть. Но иногда я просыпаюсь утром и на секунду забываю обо всем. И эту секунду, прежде чем я вспоминаю, что она сделала, скучаю по ней. Я даже не знала, что мы родственники, но…

Мой голос сорвался, горло сжалось, потому что я думала, что должна была понять и догадаться, что она моя последняя связь с матерью. Но и понять, что она не та, кем кажется. Я должна была понять, но не поняла, и из-за этого пострадали люди.

– Не заставляй себя что-то говорить только потому, что мне нужно это услышать, – хрипло сказал Дин. – Ты совсем не такая, как Лок. – Он вытер ладони о джинсы, и я услышала непроизнесенные слова: «Ты совсем не такая, как я».

– Может быть, – тихо сказала я, – чтобы мы делали то, что делаем, в нас самих должно быть что-то от монстров.

У Дина перехватило дыхание, и мы стояли в тишине – мне показалось, прошло много времени: вдох-выдох, вдыхая то, что я только что озвучила.

– У тебя руки кровоточат, – наконец проговорила я, и мой голос прозвучал так же хрипло, как его минуту назад, – ты поранился.

– Нет, я… – Дин опустил взгляд, осмотрел кровоточащие костяшки и проглотил остаток фразы.

Если бы я не вмешалась, ты ободрал бы кожу до мяса. Мысль об этом заставила меня действовать. Минуту спустя я принесла чистое полотенце и таз с водой.

– Сядь, – сказала я. Дин не шевельнулся, и тогда я пристально посмотрела на него и повторила указание. Внешне я похожа на маму, но, если у меня было достаточно мотивации, я могла бы убедительно изобразить и бабушку по отцовской линии. Если кто-то рисковал что-то сделать наперекор бабушке, он имел проблемы.

Заметив, как я упрямо сжала зубы, Дин сел на спортивную скамейку. Он протянул руку за полотенцем. Я проигнорировала это движение и опустилась на колени, обмакивая полотенце в воду.

– Руку, – сказала я.

– Кэсси…

– Руку, – повторила я.

Мне показалось, что он готов отказаться от помощи, но его рука каким-то образом нашла путь к моей. Я медленно повернула ее, осторожно, нежно. Я обтерла кровь с костяшек, проводя полотенцем вдоль жил и костей. Вода была чуть теплой, но мое тело заливал жар, когда большой палец легко скользил по его коже. Я отпустила его левую руку и занялась правой. Мы ничего не говорили. Я даже не смотрела на него. Я не отводила взгляда от его пальцев, костяшек и шрама, который тянулся вдоль большого пальца.

– Я сделал тебе больно, – нарушил тишину Дин. Я ощутила, как это мгновение ускользает. Я хотела, чтобы оно вернулось – так яростно, что это изумило меня саму.