Денис взял карточку, и прочитал: "Архипов Валентин Викторович. Свободный художник и отчаянный малый. Телефон +7 925-791-41-20. Всегда на связи. Готов служить".
-- Что это? - Недоуменно спросил Ларский привыкший к строго оформленным документам такого типа.
-- Так веселее. В жизни так мало радостей. - Он раздавил сигаретный бычок докуренный до фильтра о тарелку. - Давайте я напишу ваш портрет. Светлый, яркий! Моя мастерская недалеко, - дом рядом с метро "Комсомольская". А? Беру я недорого....
-- Дело в том, что я прямо с самолета. Даже не доехал до отеля. - Ларский "как бы" сопротивлялся предложению, но тут же подумал, а почему бы и нет. Ему страшно не хотелось в гостиницу. - И потом, это же длительный процесс....
-- Ни боже мой! - Встрепенулся Архипов. - Я только начну, и кончу. Вы надолго к нам?
-- На три дня.
-- Отлично. Увезете светлое воспоминание, а так как в России светлого катастрофически мало, портрет будет большим пятном из этого малого.
Художник на глазах преобразился, - пропала вялость и бесформенность фигуры, желтые глаза загорелись живым огнем, руки уже не висели, а пытались помочь словам, убедить Ларского согласиться.
-- Хорошо. Я вам позвоню. Сегодня. Попозже. Вот моя визитка. Там по-английски, но, думаю, разберетесь. - Ларский встал, но Архипов поднял обе руки, и умоляюще произнес.
-- Сейчас.... Сейчас же начнем.... Через пару часов вы будете свободны....
4
Дом художника, странного серо-зеленого цвета, расположился, действительно, рядом с метро "Комсомольская". Ларский ощупывал взглядом каждый клочок хорошо когда-то знакомого пространства, но нового не улавливал. Исключением было скопление множества машин, но к такому развитию событий Денис был готов. Он уже понял, что Москва захлебывается в пробках, стоит вдоль тротуаров, забила дворы и дворики, но на этом останавливаться не намерена. Количество авто увеличивается быстрее, чем реконструируют старые узкие проезжие части, и автомобильный вал наступает на пятки не только пешеходам.
По территории, прилегающей к метро, передвигались озабоченные пассажиры электричек и поездов, а между ними юрко сновали бомжеватые субъекты с неумеренной жаждой в глазах. Милиция, или, как теперь говорили "полиция" (кстати, разницы Денис не заметил - такие же жуликоватые глазки, наглые жесты, и хамоватый говор) не обращала внимания на эти "отбросы общества", как их именовали при "советах". Некоторые из них собирались в стайки, и кучковались около дома, к которому подходили Ларский и Архипов, и когда те поравнялись с одной из таких групп, из нее выпрыгнула живописная личность, и направилась прямиком навстречу художнику.
Архипов не замечал ничего вокруг, или делал вид, что не замечает, быстро направляясь к своему подъезду, но увидев перед собою бомжа, заулыбался. Тот же, устремив маленькие полупьяные глазки еле заметные на большом красноватом лице куда-то в область уха художника, схватил его за рукав пиджака, и поволок в сторону, бормоча и покашливая.
После недолгой беседы Архипов вернулся к Ларскому, и тихонько спросил:
-- Денис Анатольевич, вы не могли бы....
-- Называйте меня просто - Денис.
-- Угу. Так вот, вы не могли бы дать немного денег... взаймы. - Художник посмотрел на бомжа. - Болеет человек....
Дениса удивила такая благотворительность, но, поколебавшись всего секунду, он достал портмоне.
-- У меня только доллары, не успел поменять. - Оправдываясь не к месту, он протянул сотенную бумажку.
Архипов обмяк, и, помахав рукой, показывая, что иностранец сошел с ума, спросил:
-- А, другие купюры у вас есть. Так сказать, помельче?
-- Только по доллару. В аэропорту дали сдачу. - Ларский пошелестел банкнотами, и достал три бумажки по одному доллару.
-- Это то, что нужно! - Архипов взял деньги, скомкал их в кулаке, и в таком виде передал бомжу, который с уважением посмотрел на Дениса, а вернувшись к Ларскому, уже весело сказал. - Верну после реализации клада, сиречь, после написания портрета.
Сильно пошарпанная железная дверь квартиры художника на втором этаже открыла темный зев помещения, из которого тяжелым комом вырвался спертый воздух, состоящий в основном из перегара, и запаха табака, покрывающего слабо уловимый оттенок масляных красок.
Ларский невольно скривился, и немного попятился назад. Архипов уловил движение гостя, но не растерялся, и поставил всё на свои места, сказав:
-- Это не перегар, а дух авантюризма.
Денис хмыкнул, - ему понравилась шутка. И вообще, по необъяснимой для самого себя причине, он все больше доверял художнику. Портрет его не интересовал, а вот общение с чудаковатым типом занимало, и затягивало, хотя Архипов еще толком ничего и не сказал.
Доверие с первых минут знакомства накатывало на Ларского часто. К сожалению, последствия такого отношения к незнакомым людям бывали, печальны, но это ничему не научило неисправимого романтика. Он желал верить в хорошее, как будто окружающее зло, навалившись непомерной тяжестью, уже сдавило горло, и надеяться можно только на чудо, которое придет, если сильно верить. Он убеждал себя, что хорошее должно проявиться, как фотобумага, помещенная в благоприятную среду, но не замечал, что, соприкасаясь со злом, впитывал его темные волны, и становился мутным, как немытое стекло. Была надежда, что такое окошко когда-нибудь вымоют, и душа очиститься, но, во-первых - прожитые годы ускоряли время, и надежда таяла быстрее, чем могла бы реализоваться, а во-вторых - средств очищения он не знал....
-- Не обращайте внимания на интерьер. - Весело заметил Архипов, открывая дверь в комнату, а, увидев, что гость пытается снять обувь, решительно забормотал. - Ни, боже мой. Ни-ни. На тапочки для гостей я не скопил..., а ходить босиком по моей квартире не рекомендуется.
Ларский натянул туфли обратно на ноги, и удивленно поднял голову, - из глубины квартиры доносились голоса.
-- Может всё это не вовремя? - Спросил он, невольно напрягаясь.
-- А, это? - Художник рассмеялся. - Это мои друзья. Они постоянно здесь тусуются. Философствуют..., пьют... чай под сладкую папироску, подсказывают, спорят.... Вы проходите....
Не очень большая комната, уходившая направо вглубь, образуя своеобразную нишу, в которой стоял низкий круглый стол и подобие кушетки покрытой истертым ковром, была обставлена по "спартански". Одну стену занимала полуразвалившаяся стенка из какого-то знакомого Ларскому гарнитура советских времен; напротив стоял маленький диван-книжка, покрытый голубым пледом с множеством свалявшихся катышков. Стульев не было, точнее, был один, - напоминающий "венские" стулья, купленные когда-то на кухню Летовых. Этот "единственный" был придвинут к дивану, и, как понял Денис, исполнял роль тумбочки. Несмотря на скудность интерьера, в большой проем единственного окна были вставлены дорогие рамы из пластика, пожелтевшие от табака, с грязными разводами на стеклах.
Из признаков, что здесь живет художник, Ларский углядел только квадраты и прямоугольники холстов, разбросанные по свободным уголкам. Все холсты были повернуты "лицом" к стенам, от чего гость
остался в неведении, - были ли это законченные работы, или полотна ждали своего часа. Никаких мольбертов, кистей и красок....
За столом сидели двое молодых людей и белобрысая девчонка. Все курили папиросы, пачка из-под которых сразу бросилась в глаза Ларскому - это был "Беломор". Стол, покрытый старой непривлекательной клеенкой, был заставлен чашками с чаем и без, - видимо, посуду здесь мыли редко.
