Сено вкуснее денег, каша из сена – отменная, мальчик с голубями в глазах! – учитель пения расчувствовался, слёзы умиления на мою голову стряхивает, а я не верю в учителя, чёрт он в личине Василия Степановича; чёрт в любого превратится на болоте, даже в Президента США! – Бреду, Правду ищу под кустами – нет балерин в лесу, под юбками у балерин искал Правду!
Чу! Вурдалака в болоте приметил, маленький, белобрысый – оборотень со смущением на ванильном личике!
Пригляделся – ты, ученик, не примкнул к младогегельянцам, сатанистам не поклоняешься, козла чёрного возле тебя нет, но мысли, слова – адские!
Гроб на колесиках за тобой пришлю в назидание другим ученикам!
Умри, полководец Мессер-Шмитт!
Напомнил о моей неудавшейся карьере штангиста – сгинь в болоте за то, что мою мечту утопил!» – Василий Степанович снова накинулся, тощими макаронными ручками голову мне сворачивает, верит, что глаза на затылке – дорога в другой Мир!
Но просчитался певец, ОХ, как просчитался!
Я – пока он душу изливал, отрывисто вскрикивал в надежде, что балерины услышат и оценят его золотой голос – бритвочку приготовил – всегда за щекой держу на случай встречи с работниками правоохранительных органов.
Ловко, как Рэмбо, половинку опасного лезвия «Ленинград» выплюнул – кадык перерезал учителю, словно косой по сердцу!
Василий Степанович с недоумением рассматривал фонтан крови из горла, но не паниковал – рыцарь в шкуре скромного учителя сельского пения.
Засмеялся – насколько позволяло перерезанное горло, упал в сырой мох, ножками сучил и вместе с кровью потоки слов выплескивал – голубой кит на суше:
«Потешно! Балерина Зизи на ярмарке не сравнится с беспричинной игрой воображения!
Полуутопленный и полузадушенный мальчик исполнил мою мечту; лишь ошибся в расчетах – не мошонку отрезал, а горло, как гусю на Рождественской кухне!
Ежедневно, ежеминутно я тренировал голос, мечтал, что штангу подниму, и – запою, чтобы люди признали во мне шведского бога громовержца!
Но мужские гормоны – стена на пути к славе фальцетного певца.
Танцорам, певцам яйца мешают – данные нам по милостивейшему снисхождению матерей!
Отрезал бы себе мошонку, пожертвовал бы мужским достоинством ради славы оперного певца – так боец отдает сухари жирующей медсестре!
Через забор перелезаю – яйца мешают, за колья цепляются, словно колючки в штанах.
На велосипеде катаюсь, или по высокому бортику иду – БАБАЦ! – упал, промежностью, яйцами о раму или о бортик – боль, слёзы, небо с китайскими разноцветными драконами, и нет радости от песни, от тонкого голоса кастрата.
Не находил мужества яйца отрезать – слабый духом и телом, не тяжелоатлет!
Ты же, мальчик, метил бритвой мне в мошонку – не отнекивайся, не лги себе! слышишь, чёрт в образе веснушчатого мальчика не – лги!
Бритва не честь мою отрезала, не мечту о балеринах, а – горло перебила, наступила на горло песне!
Поцеловал бы тебе колени за услугу, но скрыты колени в болотной жиже, русалки с твоими коленями забавляются, играют в Петрушку и Марью Ивановну!» — Василий Степанович крякнул – утки на болоте ему ответили довольным ржанием.
Я за дергающиеся ноги схватил, высвободился с помощью учителя – на парашюте не полетел, но из болота вылез героем Советского Союза! – чиновник приблизил лицо к бороде дворника, вглядывался с остервенением – так иждивенец разглядывает работницу морга. – Дворник – ты не Призрак Коммунизма, не Исполнительница Мечт – нет у тебя голой промежности балерины; ты – я в болоте, а я – учитель пения Василий Степанович, Мир перевернулся!
Умри же, мальчик с кровавыми ягодками глаз! – чиновник набросился на дворника, повалил на древнюю мостовую – много тайн под юбками барышень она видела.
Дрались – катались, визжали, находили сатанинское удовольствие в борьбе, рвали друг другу волосы, сворачивали носы, и над возней дворника и чиновника с комсомольской совестью ярко светило термоядерное Солнце!
Оно не обделило и Алёну – красивая девушка с душой-веером!
Высмотрела возле магазина «Нумизмат» мужчину, улыбнулась летне, раскрыла объятия – сейчас исполнит мечту мужчины – поднимет спицу ноги, угостит прямоходящего водкой – счастье!
— Не приглашайте меня в подворотню, где кидалы обманывают задорных старушек с серебряными зубами! – Мужчина-парень – лет тридцати – на цыпочках ходил вокруг Алёны, рисовал невидимый круг Мёбиуса. — Не поднимайте ногу выше головы – не люблю, когда балерина ногу выше головы поднимает, нижнего белья нет у вас, не отрицайте, вы не отрицание отрицания, не Дарвин с вьюнком в кармане.
Мечту мою хотите исполнить – мечтаю, чтобы балерина танцевала обнаженаня, а я на диване валялся и водку пил, как аист в засушливый неурожайный год.
Другой мужчина – на моем месте – обрадовался бы, смущенно чертил каблуком красной туфли с загнутым концом рисунки в пыли; через двести миллионов лет рисунки закаменеют, удивят зеленорылых мальчуганов с иных Планет!
Кошки – не соловьи, кошку в дом для душевного успокоения берут, а кошка – орёт, хвалится, что Солнце проглотило.
Глазки распахнули – в музей народов Швеции ваши глаза!
Нет у меня нравственных сил противостоять вашей красоте, Исполнительница Мечт, но я без мозгов и без совести, поэтому говорю неправильно, поступаю дурно; бранят меня институтки за непотребности.
Скромный по природе – натягиваю чужую роль, конфузлюсь, краснею, потею — водопад; всё равно поступаю так, как должен поступить парень без мозгов и без совести.
Впервые услышал, что я – без мозгов и без совести в пять лет; гробик для солдатиков соорудил из папенькиного портфеля, и закопал гробик в саду, почести отдал оловянным героям.
Матушка и батюшка меня не поняли – перезрел старческий ум, закостенел, покрылся известкой имени сифилиса.
Я слышал стук сердец оловянных солдатиков, зловещий стук, как скрежет клюва чёрной вороны!
Но взрослые только о водке и о плотских утехах за деньги мечтают; не прикладывают ухо к оловянным воинам, а мертвый солдат сотворит – если его не похороню – больше зла, чем старушка в четырехкомнатной квартире.
Родители бранили меня, шомполами по оголённым ягодицам стегали, гостям на посмешище выставили, а гости – если бы клоуны, я бы радовался, но – артисты, деятели науки, культуры – отбросы общества, лентяи.
Академики и народные артисты в меня пальцами с перстнями тычут, глумятся над ребенком – черти в дорогих одеждах.
Не выдержало моё морально неустойчивое сердечко, плюнул под ноги и детским тонким голоском – по тембру напоминающим голос Муссолини – начал обличать:
«Смеётесь, стихи-ребусы читаете, тайно испускаете газы в панталоны, а игрушку – заводную машинку – мне не подарили, волки вы, а не люди.
О слоне на ниточке – потешный слоник, живородящий – и не мечтаю, солдатские вдовы вы в душе, а не интеллигенты с балеринами!
Укоряете меня, браните, насмехаетесь, а не заплатили игрушками!
Вы – академики — мешками деньги подругам тайным относите, рис не воруете с полей, а деньги не трудовые – балеринам дарите, верите, что примитивное вранье прикроет Правду! – пальчиком на академиков указываю, хохочу – лица у академиков – сливы! – Женам лжете, а жены вам рога наставляют с молодыми молдаванами, ваши заначки относят в бараки и в бараках учат молодежь грамоте Камасутры.
Погрязли в грехах, а меня укоряете, что я слышу стук сердец оловянных солдатиков и хороню игрушки в матери-сырой земле!
Отцы ваши – стяжатели с козлиными бородками; у чёрта бороду украли и себе вживили в нижнюю челюсть.
Матери ваши – мздоимцы, в мечтах танцуют, по ярмаркам горох и орехи воруют у украинских чертей!
В каждом мешке с Украины чёрт имени Гоголя сидит; писатель Правду искал, а ему черти глаза закрывали копытами.
Водку пьете, щупаете друг дружку под столом; лжете друг другу, что Истину под юбками нашариваете – я маленький, мне видны тыквы ваших рук и змеи пальцев — противно, а меня журите, мракобесы!» – сказал и лямку на коротких штанишках поправил с достоинством Императорского посла.