Без конца от этих девушек требуют искупления — стой на коленях на каменном полу и молись несколько часов подряд, если ты съела червивое яблочко, поднятое с земли в монастырском саду. Если к тебе приближается садовник, старый беззубый старик, и ты не услышала его бубенчики, привязанные к колену, и во время не закрыла свое лицо, наказание будет похуже: будешь молиться не только на каменном полу, но и горохом посыпанном. Девушки эти «не веселы, не свежи, не румяны — они бледны и суровы и понемногу сходят с ума»^[144].

И нас прямо ужас берет, как это изнеженная фаворитка Людовика XIV и когда-то горячо любимая де Лавальер решилась в такой монастырь навсегда от мира уйти? Два года, бедняжка, к сему аскетизму приноравливалась: под шелковыми, бриллиантами расшитыми платьями власяницу носила, а пуховые перины по ночам тайком от службы сбрасывала и жесткими войлочными подстилками заменяла. Одна сатисфакция — грехи сняла и Богу угодила. Так и наша Елизавета Петровна, хоть грешила безмерно, православные посты соблюдала, даже в ущерб своему здоровью. Об этом в свое время великий Ломоносов специальный трактат написал, и там черным по белому разъяснено, каким злом для здоровья русского народа являются посты, после пищевого оскудения которых приходит такая жирнота и тяжесть, что люди даже умирают. Не обошлось без ущерба для здоровья и Елизавете Петровне.

Часто на богослужениях царица, стоя на коленях, падала в обморок к вящему ужасу всех окружающих. Так, в декабре 1757 года императрица очень напугала их своим обмороком — многие, видя, что она не приходит в сознание, подумали, что она скончалась.

«В бытность свою в Царском Селе государыня при выходе из церкви упала на траву в величайшем истерическом припадке. Ее обступила толпа народа, сошедшегося из окрестных деревень на праздник Рождества Богородицы. Сбежавшиеся доктора пустили ей кровь, и государыня часа два пролежала на открытом воздухе на принесенной из дворца кушетке, прежде чем ее привели в чувство и перенесли во дворец. Событие сделалось гласным»^[145].

Соблюдение постов было в русской жизни для всех обязательным, от царя до последнего бедняка. Два дня перед Пасхой вообще была голодовка, куска хлеба взять в рот не разрешалось — грех великий!

И боясь совершить такой грех, для умилостивления божьего гнева на случай бедствия или стихийного несчастья в будущем люди терпели. Супругам в посты нельзя было сближаться — тоже грех!

Екатерина Великая, вообще-то во всем терпеливая матушка государыня, но невоздержанная в любовных утехах, на время постов от греха подальше и от молодых фаворитов тоже неизменно переезжала, особенно в Вербное воскресенье, в Таврический дворец. Надо вам сказать, дорогой читатель, у матушки государыни была одна замечательная черта. Она дарила своим фаворитам дворцы, а потом за немалые деньги их у них покупала. Именно так было с Таврическим — подаренным, а потом купленным и у Орлова, и у Потемкина. Когда пост кончался, она перебиралась опять в Зимний дворец, благо можно было уже не ограничивать себя в любовных утехах.

Нарушала ли эту заповедь божью во время постов Елизавета Петровна, будучи очень темпераментной, мы не знаем, но если не нарушала, можете себе представить ее терпение! Она ведь, кажется, дня без мужского общества прожить не могла! Многие называли этот ее неумеренный темперамент органической порочностью, доставшейся ей в наследство от матери — Екатерины I. Недаром разгневанный старичок Лев Толстой назвал ее «развратной девкой».

А вообще таких «гневных» мы часто встречаем на страницах позднейшей печати того времени. «Она была одной из самых низкопробных и беспутных русских царственных Мессалин. Она была во сто крат распутнее Екатерины I, распутнее Анны Иоанновны и превосходила в бесстыдстве и половой извращенности свою петербургскую преемницу Екатерину Великую»^[146], - писал русский эмигрант в книге, вышедшей в Лондоне в начале века.

Конечно, «нет дыма без огня». Какая-то доля правды в этом есть. Только не будем ее сравнивать с Мессалиной, женой римского императора Клавдия, одной из самых великих проституток своего времени. Она так обманывала своего мужа-императора, что он даже не подозревал, что по ночам она выскальзывает из мужниной постели, одевается в лучшие наряды и пробирается в дорогие бордели, где отдается мужчинам за огромные деньги, удовлетворяя при этом свои нимфоманские потребности. Не беда, если у какого красавца не нашлась при себе необходимая сумма наличными. Мессалина, как хороший феодал в своей вотчине, непременно соберет «оброк» позднее, и все до копейки или там центала.

Елизавета Петровна денег от любовников не брала, сама их щедро оплачивала. Но все это делалось с неимоверной грацией и чисто женским кокетством. Кокетничала и флиртовала она напропалую со всеми, не разбираясь, как говорится, в средствах. Родственные связи, которые других женщин останавливали от опасных контактов, для нее были пустым звуком. Она имела сына от своего двоюродного брата Мусина-Пушкина и отчаянно кокетничала со своим четырнадцатилетним племянником Петром II и так разожгла его страсть, что он не на шутку подумывал о женитьбе на обольстительной тетушке старше его на добрый десяток лет. Историк К. Валишевский пишет: «Елизавета знала отлично, с какого конца нужно было начать, и не постыдилась даже того, чтобы растлить коронованного мальчишку»^[147].

Уважаемый историк, довольно авторитетный специалист по русской истории, намекает на эротическую связь Елизаветы Петровны со своим племянником Петром II. Мы не будем так категоричны в этих суждениях. По нашему мнению, до конкретных «альковных дел» у них с Петром не дошло, хотя, конечно, флирт Елизаветы со своим коронованным племянником давно вышел за рамки родственного. Совместные катания на санях, охоты, на которых племянничек больше заглядывался не на зверя, а на свою тетушку, скачущую на коне в мужском костюме (как же ей шли мужские костюмы, прекрасно обрисовывающие стройные ноги!), не настраивали на родственный лад. И вечера с попойками и пышными яствами в шатрах, при свете луны тоже не способствовали благочинности. Петр II до того хорошо чувствовал себя с тетушкой, что даже забыл об умирающей сестре Наталье, которую безумно любил.

Врожденная разнузданность Елизаветы Петровны, огромный ее темперамент, желание нравиться и соблазнять заставили ее попрать домостроевские законы, предписывающие девицам хранить целомудрие. В семнадцать лет, скача верхом по лесам и полям, «по долинам и по взгорьям», она его потеряла. Еще бы! С развевающимися волосами, огненными глазами, лебединой шеей, высокой грудью, являя собой прекрасную соблазнительную амазонку, она сводила мужчин с ума, как породистая лошадь знатоков. «Доскакалась» она до преступной связи с обыкновенным простолюдином, неким Шубиным. Когда-то он охранял царя Иоанна Антоновича в Шлиссельбургской крепости. Поговаривают некоторые, что именно он научил юную Елизавету утонченному разврату. И откуда у простолюдина прыть и знания такие? Но, по-видимому, так оно и было, если далеко сама не безгрешная Анна Иоанновна, пригласив Елизавету погостить у нее во дворце, испугалась такой явной демонстрации разнузданности, при которой любовничек ни днем ни ночью Елизавету от себя не отпускал. А некоторые видели в этом чувстве такую горячую любовь, что начали шептать о браке Шубина с Елизаветой Петровной: «Она, Елизавета Петровна, предалась своему чувству со всем упоением страсти, пылом молодости, предполагала сочетаться с Шубиным браком»^[148].