Разбойники двинулись в путь сразу после переправы, однако спустя всего пару лиг остановились в небольших зарослях кустарника, вроде того, где произошла столь трагическая встреча с ними. Телегу с клеткой, в которой сидели пленники, тащила тощая кобыла - груз для неё явно был в тягость и животному требовался частый отдых. Впрочем, к этому времени солнце уже почти скрылось за горизонтом и Борбас понял, что работорговцы собираются остановиться здесь на ночлег.
Дфорф не ошибся. Вскоре разбойники заявили ему, что собираются спать, и что если он будет мешать им своей руганью или снова начнёт бить по прутьям клетки, то здоровяку позволят 'пощекотать' его. В наказание за 'испорченный товар' именно убийце предстояло дежурить большую часть ночи. Так решил вожак, и никто не осмелился ему перечить.
Борбас, будучи дворфом, мог спать в любых условиях - в домашней тёплой кровати или в лесу, положив голову на бревно - ему было всё одно. Он умел уснуть под проливным дождём или на столе в полной людей таверне. А будить его всякий раз было непросто и весьма травмоопасно. Однако сейчас дворф не смог бы уснуть при всём желании. Накопившиеся в его сердце ярость и ненависть не давали покоя. А бессилие пленника, закрытого в прочной клетке добивало в нём остатки здравомыслия. Дворф бы напал на разбойников с голыми руками, дотянись он до них через решётку. Но те предусмотрительно расположились чуть в стороне в пяти-шести шагах от телеги, не теряя при этом пленников из виду. Костёр, разумеется, разводить не стали, чтобы не выдавать в ночи своё присутствие. Три разбойника наспех поужинали и, не снимая с себя доспехов, завернулись в одеяла и вскоре захрапели. Здоровяк прислонился спиной к стволу единственного в зарослях дерева и не спускал с пленников глаз, иногда демонстративно поигрывая булавой и многозначительно улыбаясь дворфу.
Вскоре солнце исчезло совсем, и на землю опустилась тьма. В темноте дворф видел чуть лучше людей. Глаза его расы обычно привычны к тусклому освещению горных пещер, служащих им домом. Пользуясь этим небольшим преимуществом Борбас начала внимательно изучать свою импровизированную темницу, стараясь не сильно привлекать внимание здоровяка. Он тщательно обшарил каждый прут, отделяющий его от свободы, несколько раз прошёлся ладонями по всему полу телеги. И лишь до потолка он не смог дотянуться в силу своего небольшого роста.
Однако усилия дворфа не пропали даром. Доски, из которых был сколочен пол телеги, были широкие и достаточно прочные. Они крепились к каркасу толстыми железными гвоздями, и вырвать или сломать их было невозможно. Почти. В самом углу клетки одна из половых досок слегка подгнила сразу с двух сторон, и дворф понял, что, скорее всего, сможет выломать её, если появиться такая необходимость. Что это даст он пока не знал - в образовавшуюся дырку всё равно не пролезет ни дворф, ни человек. Но быть может он сможет вытащить из прогнившего дерева пару острых гвоздей...
Внимательно изучив жерди, из которых была сколочена клетка, Борбас заметил, что не все они одинакового размера. Одни были потолще, другие потоньше и сделаны все из разных деревьев. Очевидно, что клетку сколотили наспех и явно непрофессиональные плотники. Дубовые прутья были не по зубам дворфу, а вот над берёзовыми и ольховыми, особенно в тех местах, где потоньше, можно было поработать. Вот только проделать это бесшумно было невозможно. А потому Борбас продолжал бездействовать, дожидаясь более глубокой ночи. Он уже решил, что до утра непременно что-нибудь предпримет, сколь бы ужасные последствия это не вызвало. Дворф готов был погибнуть сам, а быть может даже, пожертвовать кем-то из своих соратников, лишь бы отомстить ненавистным разбойникам и не попасть в рабство. Гнев, овладевший им был безмерен и не щадил ни окружающих, ни его самого. В таком состоянии Борбас был полностью предан фатализму и, если ему суждено было погибнуть, то он принял бы свою участь как должное.
Дворф не знал, сколько прошло с тех пор, как на землю опустилась ночь, и на смену багровому вечернему солнцу пришёл бледный диск луны. Он уже сделал всё, что мог сделать внутри клетки и лишь ждал подходящего часа. На его беду здоровяк, дежуривший первые две трети ночи, спать и расслабляться совсем не собирался. Он бродил вокруг телеги, не выпуская из рук своё ужасное оружие, иногда останавливаясь и всматриваясь в темноту. Пару раз разбойник позволял себе облокотиться на ствол единственного в кустарнике дерева и слегка передохнуть, но даже в эти минуты он не спускал глаз с пленников. Соратники Борбаса уже уснули или, во всяком случае, сделали вид, что спят. Сам дворф сидел в телеге, подогнув под себя ноги и облокотившись на деревянные прутья клетки в тот самом углу, где одна из досок слегка подгнила. Его взгляд, не выражавший сейчас ничего, кроме маски равнодушия, был направлен прямиком на здоровяка. Борбас не спускал с него глаз, так же, как и разбойник с дворфа и их взгляды то и дело сталкивались. Впрочем, пленник подозревал, что человек, обладавший худшим зрением в условиях ночи, мог и не видеть его глаз и даже решить, что дворф подобно своим соратникам спит. Что ж, это было к лучшему. Незачем раньше времени пугать захватчиков.
В самый разгар ночи, когда власть над землёй взяла не только ночная мгла, но и абсолютная тишина, не нарушаемая даже стрекотанием полевых кузнечиков, уже вволю наохотившихся и насытившихся своей добычей, Борбасу неожиданно показалось, что во тьме он вдруг увидел какое-то свечение. Оно было изумрудным, чуть заметное и различимое лишь для привычных ко мгле глаз дворфа.
Борбас встряхнул головой и протёр глаза. Свечение исчезло. Однако спустя несколько мгновений появилось вновь, чуть в стороне, преодолев расстояние в несколько шагов. Две миниатюрных точки, с навершие мизинца величиной, не больше. Они располагались на расстоянии ширины ладони друг от друга и медленно двигались. Вскоре дворф понял, что они приближаются...приближаются к пленникам или, вернее, к стоявшему возле дерева разбойнику. Огоньки иногда на мгновение исчезали, но тут же появлялись вновь - чуть ближе. Неожиданная догадка пронзила сознание Борбаса горящей стрелой. Глаза! Это было глаза, зелёные как горный изумруд. Их обладатель подкрадывался к лагерю, вернее уже подкрался и сейчас медленно подбирался к бдящему разбойнику.
Но что за существо способно столь тихо передвигаться в ночи? Почему дворф, никогда не жаловавшийся на собственные уши, не слышит не звука? И тут он вспомнил о цели их необычной охоты и событиях, побудивших крестьян выбраться из родного леса. Вампир! Или то существо, которое Фок принял за кровососа. Всё это время оно было рядом и неизвестно, кто кого выслеживал - охотники его или он охотников.
Борбас медленно нащупал гнилую доску и пробил одним из пальцев мягкую древесину. Изумрудные глаза приближались. Второй палец дворфа вскоре пришёл на помощь первому, хоть ему и пришлось преодолеть гораздо большее сопротивление. Борбасу удалось нащупать под ними ржавый гвоздь, а вскоре ещё два. Судя по всему, в этом месте доска крепилась к каркасу телеги и потому железа на неё не жалели. Когда дворфу удалось погрузить в подгнившее дерево всю ладонь, он почувствовал, как три гвоздя чётко расположились между его четырьмя пальцами. Неожиданная мысль пришла на ум Борбасу.
К этому времени изумрудные глаза, слегка светящиеся в ночной тьме приблизились к дереву почти вплотную. Всего несколько шагов отделяло их обладателя от дежурившего разбойника, ещё не о чём не подозревавшего. Однако кроме двух светящихся точек, дворф до сих пор ничего не мог различить. При этом человека, стоявшего в считанных шагах, он видел хорошо - от ступней и до самой макушки.
