-- The thane arriv'th! -- выкрикнула она высоким и пронзительным голосом. -- Make haste to meet the thane!

-- Да, -- усмехнулся я. -- Именно тэйн. Гламисский и кавдорский.

Всё же что-то столь восторженное, настойчивое, неуклонное было в её взгляде, что я, вздохнув, вышел в кухню, чтобы поглядеть, не приехал ли и вправду кто по мою душу.

Из окна кухни, выходившего на ту же сторону, что и дверь дома, была видна ограда участка, калитка и грунтовая дорога, начинающаяся сразу за оградой. Я поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как рядом с калиткой сразу за моим "Фольксвагеном" останавливается полицейский экипаж.

Хозяин дома, видимо, не утерпел, позвонил уже. Ах, Арнольд, ах, немецкая душонка...

Я открыл дверь и встал на крыльце, невесело глядя на шагающего ко мне капитана полиции. Капитан козырнул:

-- Владимир Николаевич Фёдоров?

-- Он самый, -- откликнулся я. -- Всё знаю! Мы уже как раз...

-- Ну и чудненько, -- прервал меня капитан, показав тем самым, что явно не собирается меня выселять. -- Встречайте гостя.

Ещё раз небрежно козырнув, он направился к экипажу, а если быть точным -- к роскошному чёрному "Мерседесу" с тонированными стёклами, из тех, на которых в наше время ездят или высокопоставленные бандиты, или высокопоставленные чиновники.

Из автомобиля вышла фигура и направилась ко мне. Я сглотнул: что-то невероятное творилось.

Высокий немолодой мужчина в серой рясе с наголо бритой головой, похожей на голову римского патриция, уже стоял прямо передо мной.

-- Рад познакомиться, Владимир Николаевич, -- произнёс мужчина на отличном русском языке, но с еле заметным акцентом. -- Я -- министр ордена Mediatores по региону "Рутения". Вы позволите мне войти?

XIX

Я в страхе отступил, и клирик беспрепятственно вошёл в дом, закрыв за собой дверь. Я поспешил включить настенный светильник: уже смеркалось.

-- Министр? -- переспросил я, всё ещё не вполне веря, хотя уже чувствуя, что всё -- правда. При всей изобретательности Шёнграбенов им сложно было бы вовлечь в свой обман (сейчас, вдобавок, потерявший смысл) чистопородного британца, а лишь у тех бывают такие ласково-надменные лица, какое было у моего гостя.

-- Да: это традиционное название служения, или должности, если хотите, -- ответил тот. -- Структура ордена проста: генерал -- министры областей -- настоятели местных монастырей -- рядовые монахи.

-- "Местных" означает, что монастырь в нашем городе -- не один такой?

Министр снисходительно улыбнулся моему невежеству.

-- Я министр по региону Ruthenia, в который, кроме собственно России, входят страны бывшего Советского союза и Монголия впридачу, -- пояснил он. -- Даже в Улан-Баторе, представьте себе, есть маленькая обитель.

-- Как к Вам обращаться, господин министр?

-- Мистер Уорден, а для Вас можно просто Люк... по-русски это будет "Лука", верно?

-- Верно, но если "Лука", уж скажите и отчество.

-- Отчества в нашей культуре как-то не прижились, Владимир Николаевич. Иногда я жалею об этом! Я могу прямо сейчас увидеть сестру нашего ордена?

-- Бывшую сестру, Вы хотите сказать? -- растерялся я.

-- Не бывшую, а действующую: exclusio было проведено с нарушениями. Я это установил, к счастью. Так где она?

-- В соседней комнате, но боюсь, она не совсем здорова...

-- И этого следовало ожидать!

Министр проворными шагами прошёл в другое помещение. Лена, увидев его, быстро встала на ноги, прижимаясь к стене, и попробовала жалко улыбнуться. С её уст сорвались несколько бессвязных разноголосых и разноязычных слов. Мужчина подошёл к девушке вплотную и внимательно заглянул ей в глаза.

-- Вы читали сестре Иоанне инвокации, преступно забытые сестрой Паулой в доме на улице Первомайской? -- спросил он меня изменившимся голосом.

-- Да, -- пролепетал я. -- Но я не думал...

-- Вы, русские, вообще думаете перед тем, как делать что-то? -- перебили меня. -- Или это ваша национальная черта: сначала сделать, а потом поглядеть, что получится?

Взяв девушку за плечи, клирик отвёл её к дивану (та не сопротивлялась), сел рядом, ещё недолго всматривался в эти испуганные глаза, а после уверенным, сильным движением надавил на некие точки на её шее и у основания подбородка. Девушка безжизненно повалилась на диван. Я вскрикнул что-то и бросился к ней.

-- Тихо! -- остановил меня министр. -- Она только заснула. Дайте ей отдых, Владимир Николаевич! И пойдёмте в другую комнату, потолкуем.

В кухне иерарх указал мне на скамейку и сам удобно уселся напротив меня, прислонившись спиной к стене, закинув ногу на ногу.

-- Вы напряжены, это чувствуется, -- начал он разговор. -- Почти что испуганы... А между тем я не враг Вам!

-- Конечно, я напряжён, Ваше преосвященство! Вначале мне рассказали про обитель, затем внушили, что это -- выдумка, затем дали слабую надежду на то, что всё было правдой, затем разуверили окончательно, а теперь вдруг -- целый орден с монастырями по всему миру! У кого угодно голова кругом пойдёт!

-- Да, ещё бы... Я, in parenthesis, не преосвященство, а только высокопреподобие. Вы меня заинтересовали, точней, не Вы один, а весь этот случай вообще. Excarnatio той сущности, которую сестра Иоанна для Вас воплотила, не удалось, видимо, потому, что mediatrix приняла своевольное, странное, неуставное решение. И это плохо, конечно! С другой стороны, послушницы не воплощают никого дольше трёх часов, и не потому, что им запрещено, а потому, что неспособны! А уж удерживать одну и ту же сущность несколько суток -- это и зрелые монахи не всегда умеют. Такие таланты нужно пестовать, а не рубить с плеча и не выбрасывать молоденьких девочек на улицу, тем более единоличным настоятельским актом, что, повторюсь, тоже не по Уставу: требовалось общинное решение. Я уж не говорю, что исключение из ордена -- вообще жестокая и крайняя мера! Но у вас в России всё как-то грубей и проще, чем везде...

-- Простите, Ваше высокопреподобие: не на улицу, а в дурку упрятали девочку!

-- Да, и это было некрасиво, -- согласился он. -- Некрасиво, хоть и понятно: вернули туда, откуда однажды взяли... Местные обители через mediatores mediatorum часто взаимодействуют с детскими отделениями психиатрических клиник, потому что нам в нашем непростом труде потребны особые, очень чуткие человеческие аппараты и потому что эти аппараты иногда ошибочно диагностируются как больные люди, словно ненужный хлам выбрасываются родственниками-дикарями в дома сумасшедших просто оттого, что дикарь и понятия не имеет, на что пригоден чуткий аппарат. Вы очень хорошо сделали, Владимир Николаевич, что повторно вытащили её из лечебницы! И Вы сделали исключительно дурно, что прочитали ей инвокации, которые через фантастическую небрежность местной аббатисы попали к Вам в руки.

-- Я виноват, очень!

Министр усмехнулся:

-- Нет, Вы не виноваты. Ребёнок, который подговаривает другого ребёнка засунуть пальцы в розетку или бросить работающую электробритву в ванну, в которой купаются оба, ни в чём не виноват. Просто мы все сталкиваемся с последствиями, которые в силу невежества создаём сами.

-- Это её состояние... можно излечить?

-- Я погляжу сегодня. Сколько инвокаций Вы прочитали?

-- Шесть...

-- Браво! -- холодно заметил монах. -- Что уж сразу не двадцать? Зачем стесняться? Знаете, когда берёшь точный хронометр и изо всех сил шесть раз бьёшь по нему молотком, то, согласитесь, нельзя после от изготовителя требовать многого!

Я повесил голову, уничтоженный.

-- Ну-ну, -- примирительно добавил клирик, -- не преувеличивайте меру несчастья! Речь не о безумии идёт, подчёркиваю, а о пограничном психическом состоянии.

-- А как же... простите, Ваше преподобие, как же все её диагнозы, и как же... детское отделение, в котором она лежала? -- вдруг усомнился я.