Б. С. Гречин

MEDIATORES

роман

* * *

Аннотация

Рядовой директор средней школы внезапно обнаруживает у себя редкое психическое заболевание. Для его излечения он обращается к таинственному религиозному братству, которое, возможно, существует только в его воображении и нигде больше...

Предупреждение

Роман и все его герои -- продукт художественного вымысла. Любое сходство героев или событий с реальными людьми и событиями является чисто случайным.

* * *

Содержание

Часть первая. Директор

I

Рассказчику необходимо найти верную интонацию. Насколько, однако, по отношению ко мне верно слово "рассказчик"? Вопрос не праздный. Вот, я ведь пишу обо всём пережитом, уже третья строка легла на бумагу, а, значит, надеюсь, что некогда найдётся неравнодушный и сочувствующий взгляд, который проследует по этим строкам. С другой стороны, выносить всё то, что я собираюсь записать, на суд широкой публики, по крайней мере, прямо сейчас было бы близким безумию. Помнится, некий восточный мудрец сказал однажды, что истина должна быть сохранена в тайне, но при этом столь же бескомпромиссно истина должна быть возвещена. Это противоречие знающие или верующие в то, что обладают высшим знанием, испокон веку обходили метафорами, тайнописью, всевозможными шифрами. Но я -- человек современности, а вовсе не "великий посвящённый", и не алхимик средневековья, наконец, и не Фёдор Волков (о котором в моём рассказе тоже пойдёт речь), разговаривать метафорами мне не пристало, да и что останется от документальности рассказа, если превращать его в метафору? Достаточно и того, что я изменил иные имена. Документальности, говорю и свидетельствую я, но, возвращаясь к вопросу об истине, я вовсе не готов вслед за Христом воскликнуть о том, что свидетельствую об истине. Скорей, я оказался на стороне Пилата. Подобно Пилату, я не знаю, чтС в произошедшем со мной есть истина, какой версии реальности следует верить. Большинство убеждено в том, что очевидные, зримые, осязаемые события -- уже истинны в силу своей осязаемости. За свою жизнь и особенно за последний год я убедился в том, что это вовсе не так. Воскресение Христа было торжеством зримой и осязаемой истины, так что даже апостол Фома сумел вложить пальцы в раны Воскресшего, но вот уже преображение Христа можно ли считать событием таким же бесспорным и, так сказать, твёрдоматериальным? А разговор Христа с Диаволом в пустыне? Но и отвергать их истинность, истинность безусловную, вопреки их возможной неосязаемости -- не кощунство? В личном пространстве моего ума всё произошедшее -- было. Но, может быть, в этом случае справедлив вопрос о целостности моего ума? Говоря проще, о моём психическом здоровье? С точки зрения обыденной истины, бескрылой житейской мудрости такой вопрос безусловно справедлив, да и как ему не быть таким, если я сам готов рассказать, что визиты к психиатру стали частью моей недавней биографии? Но здесь мы возвращаемся к самому началу: кому рассказать? И рассказать ли?

Всякая оформленная мысль тотчас открывает не одну, а сразу несколько возможностей дальнейшего повествования. Кто знает, может быть, это непроизвольное расщепление будущего -- тоже признак болезни? Вообще, мысль о нездоровье слишком опасна: едва начнёшь размышлять, как не прекратишь обнаруживать симптомы того или другого расстройства. Путь к здоровью, мне кажется, лежит в том, чтобы смело пренебречь ими, дерзко сообщить о целостности своего сознания вопреки обывательскому взгляду на то, как устроен мир. Рассуждение, конечно, очень дилетантское, но у меня нет иного выхода, я могу позволить себе лишь такое дилетантское рассуждение.

Я не медик, что, вероятно, уже стало ясно, а только администратор, но сейчас от своих обязанностей я могу отдохнуть, так как взял двухнедельный оплачиваемый отпуск, от которого ещё целая неделя впереди. За моим окном -- предвесенняя природа Крыма (чего ещё желать?), а Крым прочно связан с русской литературой, потому, согласимся, нельзя удивляться, что и у меня, косноязычного человека, пробудилась охота написать что-нибудь. Впрочем, примем за версию, за рабочую гипотезу то, что сейчас, по крайней мере, я пишу исключительно для себя, для собственной гигиены ума, для уяснения случившегося со мной. Я, например, вовсе не готов отвергать реальность всех без исключения снов, хотя бы потому, что инореальность вовсе не означает иллюзорности, но ведь каждому известно, что сон следует записать сразу после пробуждения, иначе он забудется: слишком уж он иноматериален нашему здешнему пространству. Вот и я сейчас делаю похожее на то, чем занимается только что пробудившийся. Разумеется, если он видит во сне ценность: ваш покорный слуга всё же ещё не настолько выжил из ума, чтобы предположить, что всякий, вставший с постели, непременно записывает свои сны.

II

Равным образом я не настолько безумен, чтобы думать, что если всё пишется мной только для себя, мне нужно представляться. Но если появится хоть один второй читатель, необходимость в этом может возникнуть. Имя вообще -- очень ненадёжный идентификатор человека (как и все прочие), и совсем не потому, что его можно сменить. Допустим, у нас есть имя, но кого мы этим именем обозначаем? Человека с определённым набором качеств и душевных свойств? Но ведь эти свойства способны меняться. Тогда, может быть, некое сознание, воплощённое в человеческом теле, которое (тело) на протяжении человеческой жизни хотя бы генетически, если не иным способом, сохраняет свою непрерывность? Но кто может поручиться, что одно и то же тело всегда одушевлено одним и тем же сознанием? Что вообще это тело одушевляется именно одним сознанием, а не несколькими, скажем? Или что тело, в числе нескольких других, не является носителем лишь одного аспекта сознания, столь величественного, что единственное тело для такого сознания оказалось слишком жалким обиталищем, как, по слухам, это бывает с некоторыми тибетскими ламами-перерожденцами? Если только на секунду принять последние два предположения, на какое из сознаний мы будем клеить паспортное (или любое другое) имя, эту жалкую бумажку, почти единственное предназначение которой -- успокаивать налоговых агентов, судебных приставов, сотрудников отдела кадров и прочих более-менее официальных лиц, внушать им мысль, что всё находится под контролем? Не каждому приятно думать, что реальность на самом деле не повинуется ни налоговым агентам, ни судебным приставам, и это вне зависимости от того, насколько успешно последние исполняют свои обязанности.