-- Я так и знал, -- пробормотал я с еле сдерживаемой досадой. -- Я так и знал, что чем-то таким обязательно кончится!

-- Конечно! Вы любили красавицу, а не гадкого и больного утёнка. Сказка пошла вспять, лебедь обернулся, кем был. Неужели Вы понять не можете, что я -- это она, а она -- я?

-- Я-то понимаю, весь вопрос в том, понимаешь ли Ты это, ведь...

-- Если Вы так любите её -- почему меня нельзя полюбить?!

-- ...Ведь Ты... ведь Вы сейчас совсем не выглядите здоровым человеком!

-- Как мне не болеть, когда жить мне незачем?

-- Так Вы больны, действительно? -- спросил я девушку с глубокой жалостью.

-- Да! А Вы сомневались? У меня снимали электроэнцефалограмму, три дня назад. У меня выражены тета-ритмы, а у нормального бодрствующего человека они вообще не читаются. Я слишком злоупотребила Вашим терпением. Арнольд Иванович меня, наверное, заждался.

-- А... обитель, сестра Иоанна?

-- Я не сестра Иоанна! Сейчас, по крайней мере. И я даже не знаю, существовала ли эта обитель или она мне приснилась. Может быть, этих двух лет не было и меня из детского отделения сразу перевели во взрослое...

-- Вы... лежали в детском отделении?

-- Да, с вялотекущей шизофренией и неврастеническими... или истероидными, не помню... Ах, оставьте Вы меня в покое! -- воскликнула девушка со слезами в голосе. -- Сдайте куда нужно -- и дело с концом!

-- Вы... хотите прилечь, может быть?

-- Ещё успею. Не волнуйтесь, я не буйная, не кусаюсь.

Тяжко вздохнув, я вышел за порог и присел на ступени крыльца. Вот и всё, просто открывался ларчик. На что я надеялся, в самом деле? На какую счастливую сказку? Счастливые сказки бывают только в мелодрамах для домохозяек.

Надо звонить Арнольду... Каяться, посыпать голову пеплом, признаваться в великой дурости...

Или всё же попробовать отвезти девочку её родителям?

Но если они её направили в клинику, то имели, похоже, на это причины?

А я сам -- что способен сделать? Жениться на пациентке психиатрической лечебницы и попросить о её выписке из больницы под мою ответственность? На сумасшедшей? Заботиться о ней полжизни без всякой надежды? Я это всерьёз?

Но кто, как не я, за эту несчастную несёт ответственность, кому, как не мне, она доверилась? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили... Да уж! Лис в известной сказке говорит Маленькому Принцу очень возвышенные слова, но с нашей реальной жизнью эти слова плохо соотносятся.

Может быть, есть частные врачи?

Или радикальные методы лечения?

Что если мне... ускорить кризис? Столкнуть, так сказать, пациента с реальностью, которую он отвергает? Эта мысль мне показалась спасительным выходом, неким лучом света в тёмной комнате. Ну правда: отчего бы нет? Неспецифические дельта- и тета-ритмы характерны ведь, как пишет Дэниел Киз, именно для диссоциативного расстройства, верно? Если Арнольд ошибся и диагноз девушки -- ДРИ, не шизофрения, её множественные личности нужно сплавить. Но для сплавки их вначале следует выявить! И, кажется, я знаю способ... Если потрясение приведёт к улучшению, то почему бы не рискнуть?

XV

Решительным шагом я вернулся в дом и прошёл к кухонному столу, на котором вчера оставил лежать "карточки инвокаций". Девушка, так и сидящая у стены, подняла на меня испуганный взгляд:

-- Что Вы собираетесь делать?

-- Открыть Ваши глаза на тот мир, который Вы придумали. Актуализировать Ваши личности, чтобы попробовать собрать их воедино.

-- А именно?

-- Озвучить инвокации.

-- Нет, пожалуйста! -- воскликнула Лена, меняясь в лице. От ужаса она даже встала. -- Не надо! Это ничем хорошим не кончится!

Хоть этот крик и полоснул меня по сердцу, я скрепился и, взяв в руки первую карточку, помеченную латинской I, прочитал громким, твёрдым, отчётливым голосом:

Откололи с неё чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с её седой и плотно остриженной головы. Булавки дождём сыпались около неё. Жёлтое платье, шитое серебром, упало к её распухшим ногам. Наконец, графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в этом наряде, более свойственном её старости, она казалась менее ужасна и безобразна.

Как и все старые люди вообще, графиня страдала бессонницею. Графиня сидела вся жёлтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах её изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на неё, можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от её воли, но по действию скрытого гальванизма.

Вдруг это мёртвое лицо изменилось неизъяснимо. Губы перестали шевелиться, глаза оживились: перед графинею стоял незнакомый мужчина.

Девушка, прекратив раскачиваться и беззвучно шевелить губами, открыла глаза.

-- Что тебе надо снова? -- спросила она пронзительным старушечьим голосом. -- Дулю тебе, а не квартиру, остолоп! И денег нет: я их, когда сняла с книжки, отдала Павлу Ивановичу. Ду-урень, ах, какой же ты ду-урень! На кой ляд снова дёргаешь с того света старуху?

Слышать это всё было жутковато, но я, скрепившись, взял вторую карточку.

Глоток вина и то, что их свалило,

Меня зажгло. В них все угашено,

А я горю огнем одушевленья.

Что это? Крик совы. Совиный крик --

К покойнику. Макбет взялся за дело.

"Однако! -- поразился я в уме. -- Какому это ненормальному уездному Лескову захотелось пообщаться с леди Макбет?"

Дверь отперта, и сторожа храпят,

Смеясь над званьем собственным. В напиток

Я подмешала сонного. Их хмель --

И полусмерть и жизнь наполовину.

Вновь затрепетали чуткие ресницы, вновь поднялись веки безупречного механизма -- и жуток был взгляд, встретивший меня в упор.

-- What makes thee call me back from death again? -- выдохнуло существо.

Чувствуя, что ещё немного -- и волосы мои поднимутся дыбом, я начал читать третью карточку:

Сволочь? дымен, точно войлок.

Сволочь? бел, как альбинос.

Мою водку дует сволочь.

Сволочь? чавкает блином.

Враг мой? сволочь: отщепенец?

Ненавидя, пивом пенясь,