Вынырнул профессор на пятом этаже в квартире инженера. С этого дня началось паломничество к Малышевым, первым создателям кооператива "Осеннее очищение".
- Тихо, товарищи! Третий микрофон! Кто...
- Граждане, есть предложение присоединиться к паломникам, закусить и очиститься!
- Ставим вопрос на голосование.
3. Зимнее очищение.
А на Николу Зимнего снилось Леониду, будто идет он мимо храма Спасителя, и вдруг видит на верху на самой маковке заместо креста — самого себя, крестом стоящего, в своем всегдашнем свитере, но без куртки.
- Я это или не я? - задумался Солнышкин и, чтобы сравнить, снял куртку и повесил на ограду. - Точно, я!
Оглянулся, а куртки нет. "Уже уперли!" - ахнул он. - "Мгновенно! Ювелирная работа..."
Проклиная вороватую натуру земляков, замерзающий Леонид побрел искать метро, чтобы хоть там отогреться и живым до дому добраться. А мороз крепчал, и метро нигде не было. Наконец набрел он на открытую платформу, долго ждал вместе с толпой, совсем уж задубел, потом дождался втиснулся в переполненный вагон и, отогреваясь в густоте талых курток и пальто, в плотно надышанной атмосфере, вдруг углядел единственно незанятое место. Никто, почему-то, не желал садиться. Поезд вошел в тоннель. Зажегся свет. Леня пробрался к сиденью в конце вагона, плюхнулся на него и... провалился в сквозную дыру. Вот, значит, почему не садились, всюду подвох... Боль от удара о рельсину захлестнула; последний вагон, где он только что был, прогромыхал в дали и затих. Солнышкин ошалело озирался. Хотел подняться, не смог, больно. В темноте зашумело, надвигались два желтых огня... Поезд... Леня на четвереньках поспешно перебежал на другой путь. Оттуда вылетел встречный поезд. Солнышкин заметался. Обезумев от ужаса, перекатился и вжался между рельсами. Тоннель кишел гулкими железными гадами, Леня мчался впереди, карабкался на стены, перепрыгивал через рельсы, серая куртка клочьями извивалась сзади, как хвост, лицо почернело и вытянулось...
Однажды он нашел газету. Заголовок -"Слухи о двухметровых крысах в тоннелях метро... подтвердились. Метростроевцы не вышли на работу". И фото — всклокоченная крыса с рваным хвостом. Он узнал себя.
... Потом он выскочил в проем тоннеля, увидел снег, храм и себя, крестом стоящего — в куртке - на самой маковке.
4. Солнышкин - рэкетир
Сосед Дима, инженер-подводник, зашел утром к Солнышкину с початой "Старкой". Леня лежал на продавленном диване с тазом на животе и отрешенно разглядывал воздух. Капли монотонно озвучивали эмалированное дно тары.
- Лучше диван отодвинь, - посоветовал Дима, и поставил "Старку" на табурет.
- Зачем? - философски заметил Леня. Он вовсе не был погружен в глубокую медитацию, как могло показаться со стороны, а просто размышлял о снах. А конкретно - о том, что ежели и впрямь в этом что-то есть, как пишут в прессе, то быть ему, Солнышкину, либо президентом, либо гением-рифмоплетом...
Но эти приятные мысли прерваны были посторонними звуками: бухнулся в таз кусочек потолка, будто в бубен стукнули, и капли зазвучали чаще. За стеной заголосил петух. Потом в симфонию родной коммуналки втиснулся треск полыхавшей во дворе помойки, будто кто-то посыпал щедро наваристую мелодию барабанной дробью. От всей этой какофонии Лене вспомнилось почему-то жаркое лето, румяный шашлык над костерком, сонные толстые петухи на пнях распушились точно белые хризантемы.
- Вот видишь, - прервал нить видений сосед. - Хорошо, башка цела.
Он принялся вылавливать из таза на Ленином животе увесистый камушек.
- Да, не плохо, - рассеянно отозвался Солнышкин.
Дима разлил по кружкам напиток, придвинул Солнышкину.
- Там где-то консервы были, пошарь под столом, - сказал Леня, разглядывая муху, присохшую к жестяному дну кружки. "Ну если эта тварь растворится в "Старке" и я ее выпью, то буду "под мухой", верно", подумал он.
- Нашел, - крикнул из-под стола сосед. -Кстати, слышь, вот бы в кооператив пристроиться, а, во где бабки заколачивать бы...
- Да, петухов разводить, к примеру. Бойцовых. Мне один абрек рассказывал, что петухи...
- Дались тебе петухи, - разозлился Дима. - Я бы, значит, рэкетом бы занялся. Hy, скажем, кому-то кто-то долг не отдает, а ты приходишь и...
Сосед вдруг осекся и уставился на ворох газет.
- Чо у тебя, полтергейст или чо?
Широкие листы крошились и осыпались пол. Из-под них выполз рыжий помпон и двинулся к горшкам с кактусами.
- Хомяк Миша. Сосед Дима. - Представил их друг другу Солнышкин. - Миша любит грызть политику, — пояснил он.
Из зеленых недр аквариума вынырнула лягушка и уперлась немигающим взглядом в подводника. Что-то общее в них почудилось Леониду. Может, пристрастие обоих к влаге, а может, и еще что-нибудь на глубинном, подсознательном уровне, но то неведомо было Солнышкину.
- Теперь только петуха завести осталось, - сострил Дима.
Лягушка одобрительно пискнула (а может, неодобрительно, жертвенно или еще как-нибудь, кто ее разберет) и скрылась в густой ряске.
День был мутный и сырой, как вода в аквариуме. И зеленый, как пустые бутылки — их много под диваном, и стало больше. Сосед уплелся восвояси. А Солнышкин продышаться пошел, на улицу. Во дворе глазел на деревья, тощие и длинные как Дима, и на того же калибра мужика печально-неопохмеленного вида. У него Леня спросил:
- Мужик, тебе кто-нибудь должен?
- Чево-о! - взъерепенился тот.
- Долги не отданные есть? Я кооператор по рэкету, выбиватель долгов.
- Товарищ выбиватель, пожалуйста, послушайте, - выскочил из вечерней хмари как черт из табакерки худенький мужчинка. - Мне должен знакомый, давно должен, и опять не отдал,, поганец. Нет, вы не подумайте, товарищ рэкетир, я не жмот, а он, поганец, вон в этом подъезде живет, седьмой этаж, квартира слева...
- Короче, гони полтинник и идем.
- И я, е, пригожусь, е, - примазался печальный.
Потом они дружно закусывали в квартире должника, который, поняв, что к чему (очень понятливый оказался) проявил гостеприимство. Пропив долг и рэкетную пятидесятку, задушевно беседовали о политике.
- А я сперва за коммуняков был, а нынче я за демократов. А ты? - все приставал к Солнышкину печальный.
- М-м... — мялся Солнышкин. — Да разве это не одно и то же?
- Ну, даешь! - Вскричали новые друзья. - Это же разные лагеря! Коммунисты, к примеру, всадили пулю в затылок родины, а демократы ее добили, то есть, тьфу, ты нас совсем запутал...
- Ну, вот я и говорю, одно и то же. Получается, страна теперь - труп, а мы все -трупные черви в ней.
- Нет, слушай сюда. Коммунисты, значит, партократическая мафия, а демократы - другая, рыночная, это, ну, за рыночную экономику они.
- Словом, демократическая мафия. Понял, — резюмировал Леня.
- Поганец, ты нас сбил с панталыку!
- Это долбое... Не рекетир, а дол...
- Побьем его, побьем! - закричали все и набросились на Солнышкина.
Леня, отбиваясь, вопил:
- Да за что же, братцы! Ведь хорошо сидели, я вам праздник же устроил, столько выпивки...
- Вот на свои шиши бы и пил, поганец е...
Поздно ночью избитый Леонид в полубеспамятстве оказался в центре города. Почему-то город не спал, а весело светился кострами. По улицам катались танки, возбужденный народ строил баррикады, похожие на снежные крепости в детском парке. Бодрая старушка напоила Солнышкина крепким кофе из термоса и накормила пирожками. Прохожие, ни о чем не расспрашивая, мимоходом проявляли заботу о Леониде, отирали ушибы на лице, подкармливали бутербродами. Потом вместе со всеми Солнышкин залез на баррикаду и что-то заорал. Было холодно и радостно, как в Новый Год. Только не было снега и Деда Мороза - ведь лето еще не завершилось. Люди передавали друг дружке фляжку со спиртом, отхлебывая понемногу. А Леня выпил все и свалился с баррикады. Над головой летали бутылки, взрывающиеся, как хлопушки, в ушах шумело; оттаскивали и грузили на машину раненых, и Солнышкина тоже куда-то повезли. Потом он выпивал с кем-то в бане. Потом летел на самолете. А когда в Прибалтике на таможне его спрашивали, он почему-то отвечал одно и то же:
