…В ходе операции по разгрому восточно-померанской группировки противника 23-я гвардейская дивизия к исходу 6 марта вышла к побережью Штетинского залива и повернула на юг, отрезая врага от переправ. На следующий день на нашем пути встал небольшой городок Голлнов. Расположенный на обоих берегах реки Ина, среди лесов и болот, город закрывал пути выхода на юго-восток и юго-запад. Прикрытый заграждениями в сочетании с естественными препятствиями, Голлнов являлся сильным узлом обороны, и немцы рассчитывали задержать нас здесь надолго. Но и мы понимали его значение.

Глядя на город, я вспоминал затяжные бои, которые вели обе стороны за населенные пункты на нашем северо-западе в ходе вражеского наступления. Сейчас время было уже не то. На следующий день Голлнов был полностью очищен от противника.

В боях за город мой наблюдательный пункт разместился у разрушенного фольварка. Наблюдение велось из приспособленной траншеи. Машины стояли метрах в 300 сзади в небольшом саду. Пришло время перемещаться вперед. Связисты стали свертывать радиостанции. Подошел адъютант с водителем и доложил, что можно двигаться. Я позвал своего радиста и повернулся, чтобы идти к машине. В этот момент раздался необычной силы грохот. Взрывной волной нас бросило на дно траншеи.

Когда мы пришли в себя, оказалось, что все невредимы, только страшно болело в ушах.

— Это тяжелый морской калибр! — воскликнул командующий артиллерией полковник П. И. Рабзов.

Мы пошли к машине. На ее месте зияла огромная воронка. Вблизи даже не видно было обломков.

— Теперь я понимаю, что значит родиться в рубашке, — пристально посмотрев на меня, заметил Павел Игнатьевич.

Мы быстро разместились по другим машинам и поехали на новое место. В пути я долго не мог отделаться от вида огромной воронки, стоявшей перед глазами. Потом вспомнил о неразорвавшейся бомбе, попавшей в мой блиндаж на плацдарме реки Великой, о многих других случаях, где смерть, казалось, подстерегала меня.

«Значит, не суждено, повоюем еще и в Берлине…»

Так где-то глубоко в подсознании рождается фатализм, оставляющий надежду в самых невероятных случаях.

…15 марта дивизия вышла в район Ухтдорф, заняла частью сил оборону по восточному берегу реки Одер. Здесь полки готовятся к предстоящим боям за Берлин. Раннее утро. В районах сосредоточения частей — пусто. После ночных занятий половина людей отдыхает, другая, вместе со мной, находится в районе Кольбитц-Зее. Готовятся батальонные учения с форсированием озера. Неожиданно адъютант И. Г. Козырь показал мне на группу генералов и офицеров, невдалеке от нас выходивших из машин. Их сопровождал начальник штаба С. И. Соколов. Увидев среди них члена Военного совета генерал-майора А. И. Литвинова, я догадался, что приехал новый командующий 3-й ударной армией генерал-полковник В. И. Кузнецов и, представившись, доложил, чем дивизия занимается.

Почти весь день пробыли у нас командующий и член Военного совета. Посмотрели учения, побывали на переднем крае и в районах сосредоточения частей. Беседовали с солдатами и офицерами, интересуясь их бытом, настроением, мнениями о ходе боевой и политической подготовки…

За поздним обедом завязался разговор. Василий Иванович Кузнецов интересовался деталями боевых действий соединения в только что закончившейся Померанской операции.

— Дивизия вводилась в ходе сражения со второго эшелона корпуса. Вначале для развития успеха, а потом перешла в преследование противника на широком фронте. Полки шли по параллельным дорогам с открытыми флангами, захватывая на путях врага узлы дорог, мосты и дефиле. Обстановка менялась крайне быстро. И хотя мой наблюдательный пункт передвигался непосредственно за головными полками, необходимых данных для принятия решения часто не хватало. Выручала интуиция.

— Это что же, — чуть улыбаясь, спрашивает генерал Литвинов, — по «наитию свыше»?

Меня поддержал командующий.

— Вы, конечно, шутите, Андрей Иванович! По «наитию свыше» теперь не воюют. Есть штабы, которые готовят командирам необходимые расчеты, анализ и оценку обстановки. Другое дело интуиция. В наших условиях — это зримое выражение боевого опыта командира, его умения предвидеть, его силы воли…

…12 апреля. Закончилась работа на местности перед Берлинской операцией. Вместе с командиром 33-й стрелковой дивизии В. И. Смирновым мы говорим о тщательно, как никогда раньше, проведенной рекогносцировке и о предстоящей операции в целом. С Василием Ивановичем мы дружим. Когда я ушел на 23-ю гвардейскую, он сменил меня на посту командира 33-й дивизии. Воевали мы с ним в одном корпусе и армии, в ходе боевых действий часто встречались. Видимо, в наших характерах и взглядах было много общего…

— Рекогносцировка — дело ответственное, — говорит Смирнов. — Ведь, по существу, в ходе ее надо прочесть на местности замысел противника на предстоящее сражение…

— Война проходит в рекогносцировках, говорил еще Наполеон, подчеркивая их значение.

— Как ты думаешь, — спрашивает Василий Иванович, — что будет главным в достижении успеха?

— Выход советских войск к Одеру, захват и расширение плацдармов на его западном берегу не оставляют у гитлеровцев сомнений в наших намерениях. А разгром восточно-померанской группировки и наши успехи в Восточной Пруссии поставили на очередь удар по Берлину. И немцы, безусловно, ждут каждый день нашего наступления. Значит, внезапности добиться нельзя…

15 апреля мы узнали, что атака всем фронтом назначена на 3 часа 30 минут по среднеевропейскому времени. Такого решения враг не ожидал…

В ночь на 16 апреля никто из нас не спал — проверяли готовность артиллерии, выход танков и пехоты на исходные рубежи, готовность средств связи и многое другое… Солдатам дали поспать около трех часов, накормили завтраком и выдали на день сухой паек.

До начала артподготовки осталось совсем немного времени. На переднем крае тихо. Лишь кое-где ввысь поднимется осветительная ракета и ударит очередь вражеского пулемета. Кажется, все подготовлено и проверено. Но нет спокойных людей перед атакой ни среди организаторов, ни среди ее участников. Сейчас к обычному в этот момент волнению добавилось растущее чувство уверенности. Так бывает на тяжелом ночном переходе, когда небо начинает светлеть, а вдали уже просматривается лес, где будет большой привал…

В траншее на переднем крае стоят рядом и беседуют командир взвода 63-го полка старшина М. Е. Кузовлев и молодой солдат.

— Не боишься перед атакой? — спрашивает старшина.

— По правде сказать, боюсь.

— И я боялся, когда нашу землю топтал фашист. Как подумаешь, что тебя не будет, а его ведь бить надо! А сейчас не так страшно, как обидно. Если убьют, не увидишь родных и близких… Какая жизнь после войны будет?.. Но ведь надо добить фашиста! А за это не жаль и свою жизнь отдать…

В этот момент земля содрогнулась от мощного грохота многих тысяч орудий. Началась артиллерийская и авиационная подготовка. Потом в свете прожекторов мы увидели танки. Они шли в атаку с зажженными фарами, ведя на ходу огонь из орудий и пулеметов. За танками в стальных касках, опоясанная огнем из автоматов, шла «царица полей» — советская пехота…

…Как картина возмездия, как дань памяти миллионам невинных людей, погибших от рук фашистов, навсегда сохранилось в моей памяти впечатление от этой ночной берлинской атаки.

…Не затухая ни днем ни ночью, шли в Берлине бои. Во взводе, роте и батальоне в них участвовали все. Каждое здание, как крепость, приходилось брать штурмом. Именно здесь, в дыму и пыли горящих, рушащихся зданий, становилось особенно наглядным, как метко — «богом войны» — назвал наш народ артиллерию. Она помогла нам выстоять против танковых полчищ Гитлера, сыграла выдающуюся роль, когда наша армия перешла в наступление. В Берлине вместе с танками артиллерия всех калибров в составе штурмовых групп и огнем с закрытых позиций разрушала вражескую огневую систему, в зародыше глушила вражеские контратаки.