Они обязаны выполнять его законные ожидания. Таким образом, когда существует справедливое экономическое устройство, притязания индивидов должным образом разрешаются через правила и предписания (с из соответствующими весами), которые в нем считаются существенными Как мы уже видели, неверно утверждать, что справедливое долевое распределение вознаграждает индивидов в соответствии с их моральной ценностью. Но мы можем сказать, в традиционном стиле, что справедливая система отдает должное каждому человеку: т. е. она выделяет каждому то, на что он имеет право в соответствии с определением самой системы.

Принципы справедливости для институтов и индивидов устанавливают, что это действие является честным.

Теперь необходимо отметить, что хотя притязания человека регулируются существующими правилами, мы все равно можем провести различие между правом на обладание чем-то и тем, что мы заслуживаем это в привычном, хотя и не моральном смысле40. Вот иллюстрация: после игры часто жалуются, что проигравшая сторона заслуживала победы. Здесь не имеется в виду, что у победителей нет права претендовать на победу или на любые положенные победителю трофеи. Вместо этого имеется в виду, что проигравшая команда в большей степени проявила навыки и качества, которые требуются в этой игре и использование которых и делает спорт привлекательным. Следовательно, проигравшие действительно заслуживали победы, но проиграли в результате невезения или каких-то других случайностей, которые привели к неудаче. Аналогичным образом, даже лучшее экономическое устройство не всегда приводит к наиболее предпочтительным результатам. Притязания, которые в действительности приобретают индивиды, неизбежно в большей или меньшей степени отклоняются от тех, которые системе предназначено дозволять. Некоторые индивиды, находящиеся в привилегированном положении, например, могут не обладать в большей степени, чем другие, желаемыми качествами и способностями. Все это достаточно очевидно. Здесь это важно потому, что хотя мы действительно можем различить притязания, выполнения которых от нас требует существующая организация (с учетом того, что сделали индивиды и как сложились дела), и притязания, которые появились бы в более идеальных условиях, это не значит, что долевое распределение должно согласовываться с моральной ценностью. Даже когда все происходит наилучшим образом, по-прежнему отсутствует тенденция к совпадению распределения и добродетели.

Без сомнения, некоторые по-прежнему могут утверждать, что долевое распределение должно соответствовать моральной ценности, по крайней мере, в той степени, в которой это достижимо. Они могут полагать, что в том случае, если наиболее обеспеченные не будут обладать более высокими моральными качествами, обладание большими преимуществами явится оскорблением нашего чувства справедливости. Это мнение может возникнуть в результате рассмотрения распределительной справедливости в качестве противоположности карательной (retributive) справедливости. Верно, что во вполне упорядоченном обществе тот, кто подвергается наказаниям за нарушение справедливых законов, обычно совершает что-то плохое. Это потому, что цель уголовного закона — поддерживать основные естественные обязанности, которые запрещают нам наносить вред жизни и здоровью других или лишать их свободы и собственности; наказания должны служить этой цели.

Они представляют не просто систему испытаний и тягот, предназначенных для придания ценности определенным видам поведения, но и регулирования поведения людей во имя взаимной выгоды. Было бы гораздо лучше, если бы действия, запрещаемые в уголовном кодексе, никогда не совершались41. Таким образом, приверженность к таким поступкам свидетельствует о плохом характере, и в справедливом обществе юридические наказания будут выпадать лишь на долю тех, кто демонстрирует такие черты.

Ясно, что распределение экономических и социальных преимуществ имеет совершенно отличный характер. Эти устройства не являются, так сказать, обращением уголовного права, потому что точно так же как один наказывает за определенные нарушения, второй вознаграждает моральное достоинство42. Функция неравного долевого распределения заключается в том, чтобы покрывать расходы на подготовку и образование, привлекать индивидов в фирмы и ассоциации, которые в них больше всего нуждаются с социальной точки зрения и т. д.

Предполагая, что все принимают уместность мотивации личного или группового интереса, должным образом регулируемой чувством справедливости, каждый решает совершать такие действия, которые лучше всего согласуются с его целями. Вариации в заработной плате, доходе и должностных привилегиях должны просто влиять на эти выборы так, чтобы конечный результат согласовывался с эффективностью и справедливостью. Во вполне упорядоченном обществе не должно быть необходимости в законах о наказании, за исключением тех случаев, когда проблема гарантий не сделает его необходимым. Вопрос криминальной справедливости принадлежит большей частью теории частичного согласия, в то время как описание долевого распределения принадлежит теории строгого согласия и соображениям идеальной схемы. Взгляд на распределительную и карательную справедливости как на противоположности совершенно ошибочен и ведет к другому оправданию долевого распределения, чем то, которое оно на самом деле имеет.

Хотя я часто сравнивал принципы справедливости с утилитаризмом, я пока ничего не сказал о смешанных концепциях. Вспомним, что они определяются путем подстановки стандарта полезности и других критериев вместо второго принципа справедливости (§ 21). Теперь я должен рассмотреть эти альтернативы, особенно в связи с тем, что многие люди могут посчитать их более разумным, чем принципы справедливости, которые, по крайней мере на первый взгляд, налагают довольно жесткие требования. Но необходимо сразу же подчеркнуть, что все смешанные концепции принимают первый принцип и, следовательно, признают приоритетное место равных свобод. Ни одна из этих точек зрения не является утилитаристской, так как даже если принцип полезности заменяется вторым принципом, или какой-то его частью, скажем принципом различия, концепция полезности по-прежнему занимает подчиненное положение. Если одной из главных целей справедливости как честности было создание альтернативы классической доктрине утилитаризма, то эта цель достигается, даже если в конце вместо двух принципов справедливости мы примем некоторую смешанную концепцию. Более того, учитывая важность первого принципа, кажется, что существенные черты договорной теории в этих альтернативах сохраняются.

Теперь из этих замечаний видно, что против смешанных концепций возражать гораздо труднее, чем против принципа полезности. Многие авторы, которые, как кажется, придерживаются некоторого варианта утилитаризма, даже если он расплывчато понимается как балансирование и гармонизация социальных интересов, явно предполагают наличие фиксированной конституционной системы, которая гарантирует основные свободы до некоторой минимальной степени. Таким образом, на самом деле они придерживаются некоторой смешанной доктрины, и следовательно, сильные аргументы от свободы уже не могут использоваться как раньше. Главная проблема тогда в том, что же по-прежнему можно сказать о преимуществе второго принципа над принципом полезности, когда оба они ограничены принципом равной свободы. Нам необходимо рассмотреть доводы, по которым отвергается стандарт полезности даже в этом случае, хотя ясно, что эти доводы не будут в той же степени решающими, как доводы, по которым отвергаются классические доктрины и доктрины средней полезности.

Рассмотрим вначале смешанную концепцию, которая довольно близка к принципам справедливости: a именно, ту точку зрения, которая возникает, когда принцип средней полезности, ограниченный определенным социальным минимумом, заменяется принципом различия, а все остальное остается без изменений. Итак, трудность здесь та же, что и с интуитивистскими доктринами в общем: как должен выбираться и приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам социальный минимум? Может также показаться, что тот, кто пользуется двумя принципами справедливости, добивается баланса между максимизацией средней полезности и сохранением должного социального минимума. Если бы мы обратили внимание лишь на обдуманные суждения этого человека, а не на его доводы в пользу этих суждений, его оценки могли бы быть неотличимы от суждений человека, следующего этой смешанной концепции. Существует, как я полагаю, достаточный простор в определении уровня социального минимума при различных обстоятельствах, которые должны привести к этому результату. Как мы в таком случае узнаем, что человек, принимающий эту смешанную точку зрения, не опирается в действительности на принцип различия? Конечно, он не прибегает к нему сознательно, и, в самом деле, он может даже отвергнуть предположение о том, что поступает именно так. Но оказывается, что уровень, который приписывается необходимому минимуму, ограничивающему принцип средней полезности, ведет точно к тем же самым следствиям, которые получились бы, если бы он в действительности следовал этому критерию. Более того, он не в состоянии объяснить, почему он выбирает этот минимум именно таким образом; самое лучшее, что он может сказать, это то, что он принимает решение, которое кажется ему наиболее разумным. Было бы слишком сильным утверждение, что этот человек действительно использует принцип различия, так как его суждения могут соответствовать какому-нибудь другому стандарту. Однако верно то, что его концепцию справедливости еще нужно идентифицировать. Невидимая глазу свобода в определении должного минимума оставляет вопрос открытым.