Запах и вкус — замечательные.
— Тост! — сказал черноокий умный человек.
Все взяли стаканы.
Человек задумчиво, глядя сквозь вино на костер, сказал:
— Трудами изнурен, хочу уснуть,
Блаженный отдых обрести в постели.
Но только лягу, вновь пускаюсь в путь —
В своих мечтах — к одной и той же цели.
Мои мечты и чувства в сотый раз
Идут к тебе дорогой пилигрима,
И, не смыкая утомленных глаз,
Я вижу тьму, что и слепому зрима.
Усердным взором сердца и ума
Во тьме тебя ищу, лишенный зренья.
И кажется великолепной тьма,
Когда в нее ты входишь светлой тенью.
Мне от любви покоя не найти.
И днем и ночью — я всегда в пути.
Шекспир, — шепнул на ухо Сергей Иванов Лене. Она с непонятной досадой пихнула его локтем.
После паузы любитель Шекспира произнес:
— Будьте же всегда в пути, друзья мои, как автор этих прелестных слов, кроме к любви — нет дороги. Ваше здоровье!
Друзья его глядели на него с беспредельным уважением, выпили не спеша — и до дна каждый.
После этого они стали кушать мясо.
Лена подсела к любителю Шекспира и стала о чем-то с ним тихо говорить. Тот перестал кушать, рассуждал внимательно и осторожно — будто отец с дочкой говорит или учитель с ученицей. Лена-ханум, попытался насмешливо настроить себя Сергей. Гюльчатай. И выпил, не дожидаясь тоста, полный стакан, благо ему подливали сразу же по мере опустошения. Лена-ханум, сероглазая, рот обветренный, нос облупленный, прямые волосы торчат из-под платка, волосы, глядя на которые вспоминаешь строчку Янки Дягилевой, Царство ей небесное: «Не сохнет сено в моей рыжей башке.» Царство им всем небесное. Помянем. Он выпил еще и почувствовал вдруг ответственность за судьбу этой девчушки, оказавшейся в компании темпераментных южных мужчин. А Шекспир темпераменту — не помеха! Он встал и сказал:
— Ну, спасибо, нам пора.
Никакой реакции.
— Лена, лапушка, нам пора!
— Тебе пора, ты и иди, — сказала Лена. — Лапушка!
Сергей Иванов сел. Главное не напиться, сказал он себе. И выпил еще стакан.
Это оказалось коварное вино. Легко и весело шумело оно в голове, но когда Сергей Иванов решил проявить настойчивость и увести Лену, невзирая на ее возражения, оказалось, что встать он не может. Это его рассмешило, и он рассмеялся. Он смеялся так долго, что заболел живот и потекли слезы из глаз. Южные люди смотрели на это приветливо, радуясь веселью гостя. Потом чьи-то руки сильно и осторожно приподняли Сергея и понесли. Руки старшего брата, подумал Сергей Иванов, у которого не было старшего брата. Младшему брату обязательно нужен старший брат, а старшему — младший. Какой-то сарай. Кровать.
Но, едва его уложили, Сергей все понял. Его сейчас запрут здесь, а Лену изнасилуют всей компанией. Любитель Шекспира будет первым. И Сергей Иванов вскочил, выбежал из сарая, схватил какой-то дрын, побежал к костру с криком:
— Ленка, беги! Беги, я их всех сейчас! Беги!
Но споткнулся, упал. И уснул.
Проснулся он вполне ясным и свежим, благодаря своей юности и здоровью организма. Вышел из сарая и удивился, что еще день. Все работали, наполняя пустой окрестный воздух стуком молотков и визжаньем ножовок, а любитель Шекспира стоял с Леной — так стоят при прощании.
— Выспался? Пошли, — сказала Лена.
— Я прошу прощения, я вел себя глупо, — обратился Сергей Иванов к любителю Шекспира. Тот некоторое время задумчиво смотрел на него, словно решая, простить или не простить, потом сказал Лене:
— Все-таки останьтесь. Вы нравитесь мне.
— Вы мне тоже нравитесь. Но вы со мной не сможете. Серьгу из носа потребуете снять, например.
Любитель Шекспира, тяжело подумав, не согласился:
— Зачем требовать? Попрошу.
— Для вас это одно и то же.
— Вы плохо думаете о моей национальности.
— Плохо. Только я национальность мужчин имею в виду.
— Ты умная и красивая, и изящная. Я обожествляю все изящное.
— Я вульгарная. Матом ругаюсь.
— В изяществе может быть доля вульгарности. Останьтесь.
— Что я буду делать? Варить для вас обед?
— Ни в коем случае! Просто будете тут жить. А от них вы не услышите ни одного слова, ни одного взгляда не увидите, клянусь!
— Да мне все равно. Просто я другого люблю.
— Мне это очень жаль. Но я буду надеяться. Не потеряйте мой телефон, Елена!
И любитель Шекспира, оставаясь мужчиной, которому не пристало ждать ухода женщины и махать вслед ей ручкой, круто повернулся и пошел к своим, издали увидев какой-то непорядок в работе и распоряжаясь на своем гортанном языке — и совсем другим голосом.
— Чем это ты его успела? — спросил Иванов.
Лена промолчала.
— И откуда он такой образованный? Шекспира наизусть знает!
Лена промолчала.
Наконец отыскали они эту улицу Тургенева и дом номер семнадцать. Во дворе хмурый мужик, чего-то прибивая и не оставляя своего занятия, ответил сердито, что никаких теток и вообще женщин с такой фамилией он знать не знает, сроду их тут не бывало, в поселковом совете или как он теперь называется, могут сказать адрес, а где поселковый совет, объяснять долго, а ему некогда и он не справочное бюро вообще-то.
— Ты не справочное бюро. Ты говнюк, — сказала Лена.
Мужик опустил руки и изумленно спросил:
— Это почему же?
— По-человечески разговаривать надо с людьми, — объяснила Лена.
— Ты думаешь, если ты женского пола, я не могу тебя охреначить молотком вот по черепу тебя? — задал вопрос мужик.
— Можешь, — обнадежила его Лена.
— Еще как могу, — подтвердил мужик. — Катитесь отсюдова.
Они медленно пошли.
Вот тебе и писательский поселок. Этот, с молотком, вполне может быть, сочиняет, например, детские стишки на основе своего садово-огородного быта. Я скворечню прибиваю, птиц на лето поджидаю, прилетайте, птицы, к нам, я вам вдоволь корму дам.
— Мать напутала, наверно, — сказала Лена. — Объясняет сроду долго и подробно — и так, что не разберешься. Сказала: там поселочек, там писатели живут, и все улицы литературные: Некрасова, Лермонтова, Тургенева, но не перепутай, по этой же ветке есть Внуково, там тоже писатели, и тоже улицы литературные, так вот во Внуково тебе не надо, а тебе в Переделкино надо. Сто раз повторила — и я, скорее всего, напутала. Во Внуково нам надо, а не в Переделкино.
— Ну, поехали во Внуково.
— Неохота.
— А куда же тогда?
— Черт его знает. Пожрать где-нибудь, а потом туда.
Они приехали на Киевский вокзал, поели в вокзальном буфете — и отправились опять к «Горбушке».
4
А у нас тепло и сыро, особенно с ранья.
Тут березка и рябина — это родина моя.
Куст ракиты над рекою, кто-то виснет на суку.
И кукушечка кукует ему вечное ку-ку.
Народу в парке прибавилось. Слухи были самые разноречивые. И вот не слух, а факт, все ставящий на свои места: открылась касса, билеты принимают обратно. Значит, никакого концерта соболезнующих знаменитостей не будет.
Сергей Иванов почти с радостью увидел знакомого длинноносого и калмычку, которая пришла в себя, вместе с ними особой небольшой толпой грудились люди все больше провинциальные, приезжие. Обсуждался вариант, где переночевать — причем желательно так, чтобы всем вместе. Сегодня концерта не будет, но завтра — из достоверных источников! — обязательно состоится, и пусть только попробуют кого с сегодняшними билетами не пустить!
